— Да и вообще, что это за нагрузка — двухчасовой полёт? — прорезался Дерен и его звонкий мальчишеский голос тут же перекрыл общий гул. Мальчишку уважали, видно, было за что. — Капитан Келли, четыре шлюпки — это самый минимум, — продолжал Дерен. — Тем более, экзотианцы стрельбу прекратили, они не понимают, что происходит, и в этом плане опасности никакой. А что, если они капитана подобрали уже, пока мы тут копаемся, или подберут таким же манером?

— Но лендслер сказал, что…

— Капитан Келли, — перебил высокий лейтенант. — Лендслер лендслером, а на корабле командуете сейчас вы! Он вам непосредственно запрещал посылать шлюпки на розыск?

Келли вздохнул.

— А сдохнет кто–то, кто отвечать будет, а, Неджел? Бабушка твоя будет? Класс опасности — четвёртый поставили. При четвёртом классе — какие, к твоей бабушке, пилоты?

— А если никто не сдохнет, — спросил Дерен. — Вы по ночам спать будете, капитан?

Вперёд протолкался огромный парень, жилистый, с закатанными до самых плеч рукавами и татуировкой на выбритом виске.

— А ты меня пошли, капитан. Кто с тебя за меня спросит?

— Коста дело говорит, — поддержал боец, татуированный не только штрафной медициной, но и самостоятельно — запястья и шею его оплетали змеи. — Штрафники–пилоты и на соседних КК есть, ты им чирикни по связи. Мясо–то уже не залает.

— Если чё, напишешь — взбунтовались, гады! — выкрикнул кто–то. Его поддержали неуверенными смешками.

Глаз у Келли задёргался — мало своих, так ещё и штрафники оборзели. Энрихе его понимал — от таких выступлений до неповиновения — рукой подать.

— Коста, вы собаку в шлюпку возьмите, — вдруг сказал Дерен, словно дело уже было решенное. — Чует она иногда что–то. А вдруг…

— А мне чего, я возьму, — белозубо усмехнулся рукастый пилот и посмотрел с высоты своего роста на Келли.

Глаза у Келли налились кровью, он открыл рот…

Но лейтенант Неджел обнял капитана за плечи, рявкнул на рукастого штрафника. — А ну форму в порядок приведи, лётчик! — и парень сразу стал словно бы меньше ростом. — Ты, Коста, останешься, Рос — тоже, а остальные — отсыпаться, кто не дежурит! — Неджел махнул, на дверь. Толпа не без гомона, но подалась назад.

— Ты его проинструктируй пока, — сказал Неджел Росу, подталкивая к нему малость сдувшегося штрафника. — А я свяжусь с соседними «Калифорнией» и «Скорком». На «Скорке» нас точно поймут. Жалко своих пилотов у нас в этой категории больше нет.

— Да там это… — сказал Рос. — Двоих бы сейчас отстрелить. А потом можно ещё кого–нибудь. Из ангара. Хэд нас потом разберёт, сколько нас было.

— И то верно, — сказал Неджел. И похлопал Келли по плечу. — Ты не западай, старик, капитан вернётся, всем вставит. Ребятам тоже это всё нервно. А может, и вирус действует. Кто его знает, — и повернулся к штрафнику. — Вызвался — молодец. Пару тебе сейчас подберём. Но смотри: не найдёте — голову оторву, а капитан Келли подержит.

— Найдут! — Энрихе поднялся и сел в кресле, превозмогая боль в костях.

Бойцы были уверенны, что он без сознания, и воззрились, как на воскресшего.

— Ну, чего встали? — усмехнулся иннеркрайт. — Ищите второго пилота. И — медика мне! Я тоже полечу. За меня с вас тоже «никто не спросит».

— Вам больно?

В голове звенит, будто колоколом по ней бьют.

— Нет, — сказал я и попытался подняться, но тело плотно оплетали магнитные ленты, прижимая меня к кушетке. Дышать получалось, не больше. Спецкостюма, скосив глаза, я на себе не обнаружил, но прочая одежда наличествовала. Попробовал головой вертеть — бестолку. Обзор закрывал невысокий купол.

Выходило, что лежал я в чём–то типа капсулы меддиагноста, только объёмнее.

Ленты держали основательно. Дернулся пару раз, стараясь, чтобы со стороны было не очень заметно… Однако от спрашивающего мои усилия не укрылись.

— Мы вас освободим, если вы пообещаете вести себя спокойно.

— Ну, допустим, обещаю, — усмехнулся я.

— Враньё, — сказал другой голос. — Попробуйте ещё раз?

— Не враньё, а шутка. Отпустите меня, даю слово, что ничего плохого вам не сделаю.

— Хорошо, — неожиданно согласился голос.

Такого ответа я не ожидал, но ленты действительно ослабли. Хоть и не сразу — руки и ноги немного затекли, но я сел.

— Почему вы мне поверили? — спросил я, растирая онемевшие конечности и оглядываясь в поисках выхода.

— Вы — боевой офицер. Полагаю, что в связанном виде — вы для нас более опасны.

Купол раскрылся, и я увидел человека. Высокого, широкоплечего с костлявым лицом и вполне доброжелательной улыбкой.

— Странная у вас логика.

Я бросил растирать ноющее запястье, разлучённое со спецбраслетом, и встал ему навстречу. В голове от резкого движения зазвенело сильнее, но на ногах я удержался.

— Больно?

— Только голова.

— Понятно. Значит, под самый тальджет–разряд угодили, уже на расстоянии 2–3 тысяч километров он для человека не опасен.

«Километров?»

— Пойдёмте со мной.

Я пошёл. Что мне оставалось делать?

Мы вышли в просторный зал, поднялись на магнитной платформе в помещение, похожее на капитанскую. Я внимательно разглядывал незнакомые приборы, высматривая заодно путь к отступлению.

Мой проводник был несколько негибок, но точен в движениях. Похоже, навыками сражения без оружия он владел. А вот оружия я пока не заметил.

— Сейчас мы пройдём в лабораторию, потому что стандартная диагностика не зафиксировала следов травмы, — сказал мой проводник. — Не бойтесь, мы не сделаем вам ничего плохого. Вы гораздо более опасны для нас, чем наоборот. Но вы могли погибнуть, и мы были вынуждены перенести вас сюда.

— Тоже мне, велика потеря, — я тряхнул головой и тут же пожалел об этом.

— Это вам так кажется, — не согласился мой провожатый.

Мы прошли кодовую дверь и очутились в помещении, которое вполне могло оказаться внутренностями гигантского меддиагноста — все стены в датчиках.

Возле пульта, вроде капитанского, сидел второй мужчина, более мелкий, голубоглазый и такой же доброжелательный с виду, как первый.

— Садитесь рядом, не бойтесь, — сказал Второй.

— Нет, — пошутил я. — Не сяду. Боюсь.

Настрой обоих мужчин я улавливал прекрасно. Они были обеспокоены моим появлением, но зла мне действительно не желали.

Сел, куда показали. Типичное медицинское кресло. Разве что подлокотники не сомкнулись от прикосновения — меня опять боялись испугать. Эта «боязнь испугать» читалась во всём — в осторожных, предупреждающих улыбках, в том, что не сняли одежды, не такой уж и чистой для медицинского помещения, не использовали аппаратуры разительно непохожей на нашу. Страха моего боятся? Забавно.

— Не двигайтесь, пожалуйста.

Я вздохнул. В медицине — везде похожее занудство.

— Нет, травмы не вижу, — констатировал второй мужчина. — А голова болит, да? — уточнил он.

— И звенит. У меня к затылку колокольчик не приварили, нет?

Он улыбнулся.

— Мы вас сейчас…

Второй встал, а меня буквально потащило в сон. Словно бы границы этой странной комнаты стали сами собой бледнеть и раздвигаться…

— Стоп–стоп, — сказал я, с трудом, но выныривая из предсонного оцепенения. — Не надо меня «сейчас»! Давайте сначала разберёмся, кто вы такие, и что тут делаете?

Первый покачал головой. Второй улыбнулся:

— Я же говорил — с ним будет трудно, — и повернулся ко мне. — Придётся усыплять медикаментозно.

Он сказал это с такой глубокой внутренней убеждённостью, что я не сумел возразить. Открыл рот и закрыл. Так бывало у меня с Дарамом. Я иногда мысленно спорил с ним неделями, и находил действительно весомые возражения только спустя месяц или два уже после полузабывшегося разговора. Тот же феномен наблюдал и в кабинете главного врача эрцога Локьё — Домато. В день первой встречи, увидев, что я не впал в восторг от перспективы недельного медосмотра, доктор велел ассистенту открыть дверь в смотровую настежь. «Это, чтобы ты мог сбежать отсюда», — произнёс он таким тоном, что я не сразу потом сумел выйти из этого проклятого кабинета, даже когда мне уже разрешили. Воля и насилие. Дарам, Рогард и Домато..!