Степан покрутил головой, глядя в глаза напряженно ждущего ответа Серафима, потеребил отросшую за осень смоленую бороду, махнул рукой:

– Коль Сим кроме волнения нам урона не причинил, согласен сватать сегодня же.

– Ось, Сим, мотай на ус, на каких людей ты напал.

– Я мотаю, только маска у меня синяя от кулака.

– Да-а, с такой харей свататься негоже.

– Пропадёт золотая неделя.

– Вы пока без меня погуторьте с Глашей, мол, так и так. Есть жених, что скажет?

– Никогда не был в роли свата, – сердито сказал Степан, – свалился ты на нашу голову.

– Лишняя обуза, – согласился Евграф, – но коль взялись за гуж, то давай после обеда сбегаем к Глафире.

– По рукам, – хлопнул Степан по ладони друга и двинулся к себе.

Одарка молчаливо соглашалась с затеей мужа: всё меньше забот и ревнивых дум. Наталья рассмеялась:

– Возьмёт Глашка да даст от ворот поворот.

– Не даст, не резон ей одной мыкаться.

Собрались после сытного обеда, приоделись, как бывает в памятные дни молений в церкви, запрягли в телегу Гнедого и вдвоём двинули по тряской дороге.

– Как бы нам, Стёпа, коровой на льду не оказаться. Может, старуху взять за сваху, что за Серафима детишками смотрит? – вдруг засомневался Евграф в своих сватовских способностях.

– Не боись, Граня, если Емеля дома, с ним наперво поговорим.

– Добре.

Гнедой домчал до усадьбы Емельяна Черняка в три минуты. Мужики соскочили с подводы у ворот, постучали. Возле поднятого пятистенного сруба Емельян рубил желоб на очередном бревне. Из-под звонкого топора летели щепки. Доносились сухие удары.

– Емельян, принимай гостей, – громом загудел Евграф из-за заплота из жердей в три ряда.

Емельян услышал, повернулся, вонзил топор в желоб и неспешно направился к воротам, с удивлением всматриваясь в гостей.

– Кого господь послал?

– Бог в помощь Емельян, – сказал Евграф.

– Да и сам не плошаю, – ответил Емельян горделиво, откинул щеколду, распахнул калитку на смазанных дёгтем шарнирах, – брёвна готовлю на последний венец.

– До снегу хочешь закрыть крышу? – поинтересовался Степан.

– Стараюсь. С братом вдвох рубим два дома. Наготовил я на венец, кладём. Он срубил – я к нему помогать.

– Мотаю на ус твою допомогу, пригодится и нам со Степаном. – Евграф пожал протянутую руку Емели, подождал, пока Степан отожмёт и несколько конфузливо продолжил, – мы к тебе по серьёзному делу, Емельян.

– Проходи на баз, коли не шутишь.

Напарники задвигали ногами, смущенно остановились напротив сруба будущего дома, отливающего желтизной ошкуренной сосны.

– Тут такое дело, не совсем нам сподручное, – взял на себя первую роль Степан. – Сестры твоей Глафиры да и тебя касается…

– Не хай вытворила что-то? – нахмурился Емельян, ощерив свои крепкие зубы.

– Та ни, всё ладом. Мужика ей сыскали, с тобой совет решили держать.

– Что за мужик? – оживился Емеля.

– Земляк наш – Серафим Куценко, летом прибыл на подводе с поклажей, а вдов – жену дорогой схоронил, двое ребятишек. Надел взял и уже запахал три десятины. Ему баба – во как нужна! – Евграф провёл ребром ладони по горлу.

– Без бабы мужику не жить, – торопливо согласился Емеля, – видел я его. Мужик, как многие, мосластый. Вам-то он кто, сродственник?

– Та ни, знакомец, ночевал у меня две ночи, показался мне ладным. Ищет себе жинку.

– Где он сам-то?

– Как тебе сказать, – замялся Евграф, – морда у него расквашена, синяя, упал неловко с бодуна.

– Мне сивушный зять даром не нужен, – насмешкой ударил Емеля.

– Та ни, пьёт в меру. Мы бы повременили со сватовством, да ждать некогда. Время уходит, к зиме нам и ему надо прибираться. С жинкой-то веселее, сподручнее. Поддержи, если сестре долгой вдовьей доли не желаешь.

– Не желаю, только жених этот, что кот в мешке. Против справного мужика не озлюсь. Сестре решать.

– Что верно, то верно, – сказал Степан, – поторопились мы. Ни печка, ни квашня не готовы, а мы блины собрались печь. День свободный выкроился, вот и наладились к тебе. Не обессудь.

– Погодьте, мужики, вы ж как снег на голову, пройдём в хату, побалакаем с сестрой, – заторопился Емельян, выбрасывая руку вперед с узловатой почерневшей от работы пятерней, приглашая проходить.

Друзья переглянулись, пряча нерешительность в карманы.

– Тронули, бах и сварим кашу.

Топтали сапогами двор не спеша, на ходу припоминая, как и о чём говорено в таких случаях. Припоминалось плохо. Виденное и слышанное когда-то мутилось, как лужа от косого дождя на разбитой дороге.

– Принимай, хозяйка сватов, – гаркнул чёртом Емельян в широко распахнутые двери.

– Тю, скаженный, перепугал дурной шуткой! – раздался звонкий голос Мани.

– Ничего не дурной, – заворковал весело Емеля, пропуская вперед сватов. – Бравые молодцы слово имеют.

Маня и Глаша поднялись из-за стола, на котором штопали одёжку, увидев Евграфа и Степана, вздернули от неожиданности головы, с недоверием глядя на гостей.

– Проходите, мужики, седайте на лавку. На ногах правды нет.

– Желаем здоровья, – Евграф слегка склонил голову, грузно усаживаясь на лавку.

– Здравствуйте! – сказал и Степан.

– И вам не болеть, – ответила Маня, а Глаша кивнула головой, чувствуя, как волнение румянцем разукрасило её глазастое лицо.

– Земляк мой вдовый объявился, Серафим Куценко, – решительно взялся за дело Евграф, – слыхали о таком? Слыхали. Был у нас, просил сватать Глафиру. Мы уж на базу Емельяну все откозыряли. Сказал нам, что вдовой доли сестре не желает. А решать невесте.

– Больно тощ казной женишок, – быстро пришедшая в себя от неожиданного поворота, Маня поджала губы.

– Зато станом крепок да работящий. Вот на что смотреть надо, – сказал Степан.

– Были бы руки да голова не дурная, а казна дело наживное. Нынче он уж три десятины поднял, – горячо похвалил Евграф жениха, пристукнув кулаком по колену. – Это не фунт изюму.

– Так у него двое пташек, – усмехнулась Маня, – с ними бедовать, что по крапиве хаживать.

– Не скажу – что мёд, однако Глафиры голос пока не слышен.

– Уж, не со страху ли ко мне, Граня, вдовца сватаешь? – с усмешкой вышла из-за стола невеста в длинной юбке и белоснежной кофте, хорошо рисующая высокую лебединую грудь, на которую засматривался при встрече каждый мужчина.

– Я тебе замужнего счастья желаю. Не век же ты под крышей брата жить собралась? Край здесь, я смотрю, суровый, малолюдный. Обжиться не просто, без мужика погибельно.

– Ты, Глаша, больно раскудахталась, как кура наша пеструшка, – в сердцах сказал Емеля, громыхнув табуретом, на котором сидел, – Граня да Стёпа дело гуторят. Летом дел по горло, не до жинки порой, а зимой – стынь да скука. Не от неё ли прошлой зимой зубатились, яки волки те? Новая зима скоро явится.

– То-то, жить где?

– Времянку поставите! На помочь пойдём, как лес заготовите, – сказал Степан. – Пока земля не шибко промёрзла – столбы поставьте, да на завалинку изнутри верхний слой снимите. На штык.

– Гляжу, у вас на всё совет есть, – зарделась от такого участия Глафира. – Где ж жених-то, в кустах прячется?

– У нас был, от бражки неловко упал, синяки набил.

– Смерть причину найдёт, – засмеялась Глаша, – не пойму – вам-то какой прок?

– Тот прок, Глаша, что земляки мы, переселенцы, плечо подставить соседу не грех, – сказал Евграф с твердой уверенность в своей правоте. – Ты обмозгуй наше сватовство ноченькой, да утречком брата к нам пошли, пока мы в лес по дрова не уехали. Да и будьте здоровы.

Сваты поднялись, нахлобучили картузы.

– А как не поживётся мне с ним, с его ребятишками, – ахнула Глаша, выказывая своё согласие.

– Коханье, Глаша, дело наживное, как и богатство. А коли у тебя душа не каменная, не змеиная – всё сладится, слюбится. Нет – лучше не затевать.

– Спроси своё сердце, – посоветовал Степан.

– Да как же я спрошу, коль человека не знаю, не видела?