Не так уж много погибших… Хотя и слуг в доме было не слишком много. И всё-таки от сердца отлегло. Айя Августины жива, и другие, к кому Джон испытывал расположение… Жизнь, как и колесо сансары, начинала медленно поворачиваться, возвращаться на свое место. И с утра всё уже не казалось таким мрачным. Джон охотно умылся теплой водой, оделся в нормальное платье — не чертова форма, но и не итальянские портки в обтяжку — и вышел на ругань вполне мирным и улыбающимся.

— Августа, опять третируешь отца? — Джон ласково поцеловал мрачную сестру в щеку и поприветствовал Бэрроуза-старшего. — Доброго утра, отец.

— Отец куда-то собрался и тебя берет с собой, а меня брать не хочет, — грустно поведала Августина. — А мне тоже хочется.

— Это опасно! — отец даже доброго утра сыну не пожелал — так яростно отбивался от нападок дочери. — Твой брат прошел обучение, но и за него я тревожусь, а ты… Ты владеешь только прыжком веры, а в храме это не пригодится.

— Но ты сам меня не учил, — не преминула попенять Августина и тут же вздохнула. — Почему ты его берешь, а меня нет? Ведь у тебя тут есть знакомые, но Джону ты доверяешь, а мне…

— Потому что Джон… — тут отец осекся. — Не проси, Августа, милая. Это нехорошее место, да и не хочется иметь трудностей со жрецами. Виданное ли дело — женщина в храме!

— Дурацкая вера и требования дурацкие, — Августина окончательно расстроилась. — А мне опять сидеть и ждать, пока вы придете? А вдруг еще тамплиеры нападут? А у нас во дворе даже ни сена, ни реки!

Бэрроуз-старший явно несколько успокоился и позвал погрустневшую дочь:

— Августа, раджа Мохан любезно согласился приглядеть за домом, чтобы больше не случилось… подобного. Он ассасин, очень опытный, а его супруга — приятнейшая дама. Попроси их рассказать про времена завоеваний — и они расскажут тебе увлекательные истории. Тогда он действительно был здесь раджой, а ассасином стал позже — когда его место силой занял ставленник Ордена.

Джон терпеливо дождался, пока отец уладит конфликт с непокорной дочерью — и начал задавать вопросы только тогда, когда кони уже несли их по дороге в сторону всё тех же джунглей.

Джон чувствовал, что на душе как-то странно — как будто теперь всё правильно, и он едет с отцом, и тот ведет себя с ним почти наравне… Как будто так должно было сложиться еще неделю назад, а всё, что было между — неудачно сыгранная сцена, репетиция перед премьерой. И тут же возразил себе: нет, так быть не могло. Если бы отец неделю назад взял его с собой, то что бы чувствовал Джон? Ликование, гордость, чувство собственной важности… Теперь же он испытывал неуверенность и был готов проявить разумную осторожность — «подарки» Предтеч далеко не всегда сулили что-то хорошее.

— Почему ты не сказал мне, что Мохан — ассасин? — нарушил молчание Джон.

— Потому что он сам не распространяется об этом, — коротко отозвался Бэрроуз-старший. — Даже в нашем кругу. На него у тамплиеров такое досье, что… Но больше я восхищаюсь только его рани. Мохан был военным, потом раджой, потом опальным, потом стал ассасином, потом принял ранг мастера Братства… А она любит его так, что глаза сияют — и нет ей дела до того, кто он.

Джон чувствовал, что отец сказал не всё, а потому не позволил себе произнести ни слова, пока полковник Бэрроуз не вздохнул тоскливо:

— Эмили не дожила до того, как я стал мастером-ассасином, но она всегда поддерживала меня. Я бы предпочел место последнего ученика Братства, если бы она всё так же на меня смотрела. Даже твой дед, мой отец Джон Бэрроуз, со временем понял, какое она сокровище. Он погиб во время имперской кампании Бонапарта и так и не узнал, что Августина появилась на свет.

Джон помолчал. Он плохо помнил мать, а деда — и того меньше, но нарушить тишину в такую минуту было бы слишком жестоко. Но полковник встряхнулся и произнес куда более светло:

— Думаю, он бы гордился мной и тобой.

У Джона на языке крутился вопрос, почему только ими, почему в этом списке нет ни Августины, ни Ричарда, но другое волновало сильнее, да и кони мчались быстро…

— А Ганновер? Ты обещал рассказать…

— А, это верно, — отец даже расслабленно откинулся в седле. — Как раз езды на несколько часов, успею рассказать. Король Вильгельм не оставил прямых наследников, а значит, после его смерти начнется борьба за корону. Да она уже началась, и не вчера. Братство поддерживает Викторию — законную наследницу, первую в линии престолонаследия. Она совсем еще девочка, как раз тебе ровесница, но уже проявляет разумные взгляды. А кроме того, это само по себе сыграло бы на руку делу ассасинов — женщина на троне в традиционной Англии могла бы стать лучиком просвещения и свободы. И сам Вильгельм поддерживает ее. Но увы, он слишком стар, его начинает одолевать старческая умственная слабость, а это дает его противникам право усомниться в его решениях. Юную Викторию же пока и слушать никто не станет, а кроме того, ей активно приседает на уши неуважаемый король Бельгии, Леопольд Саксен-Кобург-Заальфельдский, который в свое время с треском вошел в Париж в компании русского царя Александра, хотя до того клялся в верности делу Братства… Но это к делу мало относится.

— А что же относится? — нетерпеливо потребовал Джон.

— То, что юной Виктории нужно помочь, — веско проговорил полковник Бэрроуз. — А для этого, возможно, придется выдержать очередную войну. А Уильям… Джереми… вовремя сделал ставку на Эрнста Августа, герцога Камберлендского, наследующего Ганновер, которому не дает покоя мысль о том, что если бы Виктория не родилась, то первым в линии престолонаследия был бы именно он. Что Ганновер? Унылое и проблемное курфюршество в полтора миллиона душ… А когда на кону Великобритания с ее пятнадцатью миллионами населения, развитием и политическим весом, очень многие забывают про честь, совесть и моральный облик.

Джон выслушал эту пространную речь и даже придержал коня… А потом нагнал отца и честно выдохнул:

— Ничего не понимаю.

Бэрроуз-старший тоже вздохнул:

— Это сложно, не спорю. Я никогда не был любителем политики, но от нее никуда не деться. Уильям… Джереми, буду называть его так, а то ты сейчас запутаешься… отправился в Индию, потому что решение вопроса с колониями придало бы популярности любому, кто достиг чего-то. Увы, к нашей радости и к огорчению Джереми, генерал-губернатор Индии, законный Уильям Кавендиш-Бентинк, не слишком поддерживал Орден. Когда он был юн, Орден много чего ему дал и позволил продвинуться, но позже Кавендиш-Бентинк разочаровался в этих идеях. Джереми, впрочем, ему спуску не дал и впился в него мертвой хваткой, а поскольку сам ничего толком сделать не мог, ибо всегда оставался за сценой, поставил на Ганновер и сделал всё, чтобы положить будущие успехи брата к ногам будущего короля Великобритании. И тут, как всегда, вмешался случай.

Джон подобрался, как гончая, учуявшая след. До него постепенно начинало доходить, что происходит, и он, ерзая от нетерпения, потребовал:

— Что за случай?

Полковник Бэрроуз заметил искру интереса у до того едва не зевающего от скуки сына и усмехнулся:

— Индийское Братство давно было в курсе, что здесь что-то есть, но… Надо понимать разницу восприятия. Артефакты Первой Цивилизации таковы, что иногда лучше таких открытий не делать. А если делать, то поскорее «закрыть» их обратно. Индийские ассасины хранили тайну среди своих… Однако, когда едва ли не вся мировая арена обратила свой взор на эту глушь, были вынуждены обратиться за помощью. Но, как говорится, угря в мешке не спрячешь, и меньшим злом было призвать более структурированную ячейку Братства, чем вступить в войну с тамплиерами. И я приехал сюда.

Джон попытался переварить всё, что услышал. Стечение обстоятельств, которое привело на один пятачок в несколько десятков миль ассасинов, тамплиеров, сторонников разных королевских домов, казалось невероятным, но… Но случилось же.

— Ты приехал один? — уточнил Джон. — Взял только нас с Августой? А почему Ричард остался в Норгберри?