Бэрроуз-старший опустил голову:

— Я знал, что за мной следят. Орден здесь слишком слаб… был слишком слаб именно потому, что Уильям стоял во главе, а он, сукин сын, никогда и никому не доверял — и насколько я могу знать, не всегда сходился во мнениях даже со своими соратниками. Когда я отправился сюда, в Индию, мне казалось, что это сама судьба сводит меня с ним. И, главное, какая нелепость! Мы прибыли сюда по разным причинам. Он желал добиться власти над нашей страной, воспользовавшись «восточным вопросом», а я прибыл сюда как раз затем, чтобы ему помешать, но не впрямую. Индийское Братство давно работало над тем, что где-то в этих краях есть древний артефакт. Слухи ходили разные… Но в наши времена, как ни странно, английское Братство может больше помочь Индии, чем, собственно, индийское. И бороться за свободу гораздо удобнее со стороны. Но, ты знаешь, король… умирает. И от того, кто займет его место, зависит и будущее Индии. Так вот я — и только я, один в целом мире — мог заставить Уильяма поступиться его смелыми, но вполне осуществимыми планами. И когда я больше не мог действовать тайно, я забрал всех солдат… И не сомневался, что Уильям последует за мной. Это я всегда был его врагом! Это я… подкинул ему информацию о частице Эдема. Я вызывал его на бой! Уильям полагал, что дома осталась только твоя сестра, и при всех обстоятельствах его товарищи из Ордена должны были отправиться за мной! Наверное, дело в том, что у Уильяма не было детей… И потому он умел рисковать лучше, чем я сам.

— Ты ошибся, — ровно заметил Джон. — А вот ошибся ли я?

Полковник Бэрроуз разом осунулся и даже побледнел:

— Не знаю, сын. Судя по твоим описаниям, я на твоем месте предпочел бы отволочь Августу хоть бы и за руку, туда, где есть оружие. Созвать тех, кто мог помочь, если такие были… Но возможно, ты, сам того не зная, всё сделал правильно. Ведь Уильям привел с собой дружков?

— Да, — Джон кивнул. Воспоминания вернулись с новой силой. — Один — умный, я про себя его звал «голосом разума». Невысокий такой, внешне благочестивый… Похож на священника, скорее. А второй — грубиян и пустомеля.

Полковник Бэрроуз глубоко вздохнул и покачал головой:

— Если бы не то… Что случилось потом, я бы тебя отчитал. Я прекрасно понял, о ком ты говоришь, но когда описываешь людей, нужно опираться на внешние данные, а не на прозорливость в плане личности. Всё так, их имена сейчас только запутают дело. Так вот, ты бы вряд ли справился против них. Особенно при учете того, что тебе бы пришлось защищать сестру. Если бы ты поступил так, как поступил бы я, вполне вероятно, что погиб бы, а дальше произошло всё то же самое, только уже без тебя. Наверное, ты был прав, но я не вправе судить тебя. Я рад, что ты выжил и остался в семье, но никто не может оценить, как ты теперь будешь жить — с тем, что тебе пришлось пережить. Неужели это было так необходимо? Уильям всегда был жестоким человеком, но я никогда не слышал, чтобы он кого-то… силой приводил в свою постель. Я уважал его — как врага.

Джон позволил себе поморщиться:

— Возможно, я мог бы избежать. Но я мало что понимал, наговорил… всякого, стремясь защитить и себя, и Августину, а потом передо мной встал выбор: лечь с ним или раскрыть свое имя. Я поступил так, как велела совесть. Хотя сейчас именно она не позволяет мне принять слова о том, что ты по-прежнему готов представить меня Братству. Что я сделал как ассасин? Лег в кровать с тамплиером? Убил каких-то солдат? Едва не взлетел на воздух в храме Предтеч?

Бэрроуз-старший вдруг стал строг и посмотрел сердито:

— Ты защитил тайны Братства. Ты спас сестру. Ты нашел способ передать мне, как действовать и что говорить, а потом сражался с Уильямом лично. И победил. Я горжусь тобой, Джон.

— Ничто не истинно, всё дозволено… — Джон вздохнул. — Мне нечем утешить тебя, отец. Я не знаю, как буду с этим жить. Не представляй себе ужасных картин, всё было… нормально. Я всегда помнил, что это враг. Пользовался всем тем, что мог узнать, что мог вложить в его голову и что мог требовать… Но мне не было с ним плохо. И это хуже всего.

— Самая острая боль непременно забудется, — Бэрроуз-старший попытался улыбнуться. — В Братство по сей день приходят женщины, перед которыми появилась искра надежды, а не только путь в монастырь или в бордель. Мужчины, которых за любовную связь с неподобающими женщинами изгнали люди. Все, кто не смог вписаться в фантомное «идеальное общество», которого добиваются тамплиеры. Позже ты сможешь жениться и найти отраду в детях. Или найти свою цель в служении своим идеалам… Не думай, что перед тобой больше нет дорог.

— Выбора у меня нет, — Джон хмыкнул. — Так или иначе придется выбрать какой-то путь, потому что накладывать на себя руки я не собираюсь. Чтобы Джереми поаплодировал мне с того света? Не дождется.

— Я горжусь тобой, сын, — повторил Бэрроуз-старший и отвернулся, пряча лицо. — А теперь нам пора отправиться спать. Мы оба устали, а завтра дел не меньше.

— Подожди, — Джон взмахнул рукой, хотя тот уже поднялся. — А при чем тут Ганновер?

— А это разговор не на один час, — отец покачал головой. — Я не собираюсь больше ничего от тебя скрывать, но сколько же можно? Поспи, а на свежую голову я… кхм, «порадую» тебя историями про Ганновер.

Джон заторможенно кивнул. Усталость этого дня, который начался с очередного соития с тамплиером, а заканчивался дома после бойни в штабе Ордена, накатила разом, и Джон с трудом заставил себя пойти вслед за отцом. До этого Джону казалось, что он попросту не заснет, а теперь понимал — до кровати бы добраться! В которой, слава Богу, больше нет никаких тамплиеров.

***

Изображение привычно померкло, едва Джон добрался до кровати, глазами предка с трудом замечая окружающую обстановку в слабом свете свечи. Над ухом раздался голос Шона — бодрый и выспавшийся:

— Я был прав! Информация подтверждается, а значит, до частицы Эдема уже недалеко! Если к утру узнаешь про нее, я тебе… Хоть завтрак приготовлю, хоть что! Давай же уже, победа близка!

Дальше Шон попытался протрубить нечто вроде гимна, но Джон только поморщился — звук был, как из неисправного бачка унитаза.

— Шон, — голос прерывался, и Джон не очень понимал, говорит он это в прошлом или в настоящем. — Шон, мне нужны… эти… средства личной безопасности.

— Всё в порядке, — явно не понял товарищ. — Ребекка гарантирует безопасность.

— Не, я не про то, — всё так же, полушепотом, выдавил Джон. — Для мужчин. И для женщин, конечно…

— Ты про что? — озадачился Шон.

— Ну, эти! — Джон начал терять терпение. — Резиновые изделия! Надеюсь, там у тебя поблизости Ребекки нет?

— Есть, — послышался голос Ребекки. — Но я сделаю вид, что ничего не слышала. Помехи, знаете ли.

— Зачем тебе презервативы, в твою эпоху их еще не изобрели, — хохотнул Шон. — Ладно, делом занимайся, а «эти» найдутся, не в глуши сейчас живем…

— Сейчас нагрузку усилю, — пригрозила Ребекка.

И, возможно, даже выполнила угрозу — Джон опять провалился в Анимус.

***

Утро началось для Джона звонкими восклицаниями сестры и сердитым голосом отца. Когда молодой Бэрроуз увидел, насколько высоко поднялось солнце, то даже охнул — он проспал никак не меньше восьми часов, а ведь отец говорил, что надо торопиться… Однако никто не будил и никуда не гнал…

Знакомый услужливый индус склонился перед кроватью и заулыбался, едва увидел, как хлопает склеившимися со сна ресницами молодой господин:

— Умыться, юва сахиб.

— Рад тебя видеть, — Джон искренне улыбнулся.

Он еще не знал, кому из слуг удалось уцелеть, и радовался, увидев знакомое лицо.

— Все рады, юва сахиб вернулся. Буюрг сахиб вернулся. Мемсахиб вернулась, хвала богам.

— Кто-то погиб? — Джон нахмурился, но узнать было необходимо.

— Иша ушел, Рахул ушел, Джита ушла, — лицо слуги чуть омрачилось, но не слишком сильно. — Честно ушли, придут заново, большими людьми придут.

— Обязательно, — Джон сжал руку в кулак. Такая вера сейчас показалась ему куда справедливее христианской.