— На войне как на войне, детка. Только знай, что эта война никогда не закончится.

Клинок медленно вошел в незащищенное горло, послышался хрип, глаза Джереми закатились, но Джон ответил — хоть и не знал, слышит тот еще или уже нет.

— Я не философ, мистер Уильям. Но недоступность победы и поражение — это не одно и то же.

Дверь распахнулась, время снова набрало ход, и Джон услышал позади голос отца:

— Ты, дрянь, отпусти его!

Джон не сразу понял, что слова эти обращены к тамплиеру, но мир вокруг вдруг сорвался и закрутился. Невероятно сильным движением, как во время взрыва, Джона отбросило в сторону, и он чувствительно приложился спиной о подоконник, когда отец вдруг замер над мертвым врагом.

— Что… здесь произошло? — низко и хрипло выдохнул полковник Бэрроуз.

— То, что должно было произойти, — Джон с трудом поднялся, использовав подоконник, чтобы подтянуться, и, шагнув вперед, сорвал с руки Джереми наруч. Повернулся к отцу. — Возьми, это твое.

— Сын… — Бэрроуз-старший вдруг обхватил его руки, на которых уже начинала подсыхать чужая кровь. — Я подумал, что… К черту, неважно! Пусть это останется у тебя. Это мой первый настоящий клинок. Мне он не сослужил верной службы, я лишился его в первом же открытом бою, где едва не погиб… У тебя будет иначе.

Джон сглотнул комок в горле и отвернулся. Рука, которой он протягивал наруч отцу, дрогнула, но не опустилась.

— Мне… Мне больше не надо. Ты же всё знаешь. Зачем мне теперь оружие Братства?

Бэрроуз-старший шагнул в сторону, так и не приняв подношения, и горько вздохнул, глядя на тело тамплиера:

— Это всё должно было закончиться не так. Теперь это уже можно сказать: я уважал Уильяма. Он был на другой стороне, но он был сильным противником, которому не стыдно проиграть и которого ценно победить. Такие победы обычно не даются в твоем возрасте, Джон.

— Он был бесчестным типом, который не гнушался никакими методами, — отрезал Джон. — Сколько раз я думал о том, что бы было, если бы я не научился от тебя тому, что умею.

— Так это он человеком таким был, — Бэрроуз-старший кивнул. — Я говорю только про то, каким он был тамплиером. И… Не думай, что я забыл, что он сделал с тобой. Мне и сейчас больно, что не я его убил, но понимаю — тебе это было важнее. Хотя ты поступил безрассудно. Справиться с таким врагом… нелегко, и я боялся, что придя сюда, не застану тебя в живых. Я смог прийти сюда так скоро только потому, что воспользовался разбитым Августой окном по ту сторону дома. А если бы что-то пошло не так? Ты нарушил приказ мастера Братства, знаешь, что за это бывает?

— Мне уже всё равно, — Джон отвернулся и опустил руку с наручем — мышцы затекли от долгого напряжения. — Я вижу, что ты хочешь мне что-то сказать, но позволь сначала сказать мне. Я ни о чем не жалею. Когда ты ушел и бросил меня одного бороться с Орденом, я, может, поступал глупо и… отвратительно. Но я выполнил свой долг. Не надо меня изгонять, мастер, я уйду сам. У меня теперь даже есть деньги, и мне плевать, каким путем они были добыты.

— Джон, Джон!.. — Бэрроуз вскинул руки в беззащитном жесте. — Никто не собирается тебя изгонять! Я совершил непростительную ошибку, за которую расплатился ты. За которую пострадала моя дочь, хотя с ней, я так понимаю, ничего дурного не приключилось?

— Кроме того, что за ее переодеванием наблюдали солдаты, — зло бросил Джон. — Надеюсь, всех, кто что-то видел, уже нет в живых. Я не держу обиды, отец…

Голос прервался. Джон понял, что сказал неправду — и это почему-то подкосило.

— Держишь, и ты абсолютно прав, — сразу понял причину заминки полковник Бэрроуз. — И даже если бы я убил Уильяма сам, этого уже всё равно было не вернуть. Я отпущу тебя с миром, если тебе захочется уйти, но хочу, чтобы ты знал: наше, английское, Братство всегда будет ждать, что ты вернешься. Я буду ждать.

Джон нахмурился, ощупал наруч…

— Не понимаю, — голос невольно прозвучал жалко. — Ты же всегда повторял, что я должен быть твоим достойным продолжением! Мне, а не Ричарду, читал нотации, что мне должно, а чего не должно делать! Говорил, что честь — она либо есть, либо нет! Говорил…

— Тише, — Бэрроуз-старший привлек его к себе, как маленького, и даже погладил по спине, прикрытой чужой грубой формой и ассасинским плащом. — Я и теперь не отступлюсь от своих слов. Но лишиться чести, Джон, можно только самому. Никто другой у тебя ее не отнимет. В Братство нередко приходили люди с тягчайшим грузом на душе, но именно в Братстве они обретали и силу, и честь, и цель. Ты — тот, кого я хотел привести в Братство с чистой душой и сердцем. Не сумел… Прости меня.

— Не понимаю, — повторил Джон, но уткнулся отцу в плечо, как в детстве. — Зачем ты сейчас это говоришь? Что думаешь делать дальше?

— Для начала нам нужно уйти отсюда с минимальными потерями, — мерно заговорил отец, обнимая Джона крепче. — Мне пришлось убить второго курьера с письмом. Подкрепления со стороны Ордена не должно нагрянуть, но я мало о чем думал, когда понял, что ты не послушал меня и ушел вперед. Индийское Братство помогает мне, но всё-таки не я их наставник. Не мне посылать их людей на смерть. Местный глава — раджа Мохан — конечно, многословно заверял меня в том, что у нас общие цели, и мне в любом случае помогут, но не знаю, как я теперь буду смотреть ему в глаза. Несколько ассасинов точно погибли. А я позволил личному взять над собой верх. В который раз. И даже смерть Уильяма и то, что Орден в Индии остался без предводителя, этого не оправдывают.

— Это всё до конца, — нетерпеливо дернул его Джон, позволяя себе капризничать — ну, как дитя, в самом деле. — А что потом?

— Потом… Потом, если ты не уйдешь, отправимся в храм, достанем частицу Эдема, — полковник Бэрроуз чуть отстранился и коснулся губами лба. — А потом ты пройдешь церемонию посвящения. Я так хотел, чтобы тебя посвящали в Норгберри! Но когда мы вернемся туда? Никто не знает. Да это уже и неважно. Ты — мой сын, ты уже ассасин. Осталось только, чтобы об этом узнали остальные.

— Господи, отец… — до Джона вдруг разом дошло, отчего полковник Бэрроуз так себя вел, почему не хотел торопить события… И сам же запустил цепь событий, которая привела их сюда. — Это война, а война не бывает красивой.

— Ты так похож на свою мать, — Бэрроуз-старший вдруг крепко сжал руки на плечах и отстранился. — Я думал, что найду ее в Августе, но ее черты ярче проявились в тебе. Только она, Эмили, умела заставить меня находить равновесие. Идем, Джон, больше здесь нечего делать.

— Надо забрать бумаги, — возразил Джон, пытаясь убедить себя, что в глазах мутнеет от усталости. — Джереми наверняка хранил здесь что-то важное.

— Вряд ли, — полковник Бэрроуз тоже попытался настроиться на деловой лад. — У Ордена толком нет здесь штаба, поскольку их предводитель, Уильям, никому не доверял. Но его личные бумаги… много на что могут пролить свет. Где?

— Под картиной пластина, за стеной — потайная комната, — отрапортовался Джон. — Всё там.

— Подожди меня здесь, — Бэрроуз-старший сразу разобрался, что к чему. — Если что подозрительное — сразу зови.

Полковник Бэрроуз исчез за вновь приоткрывшейся потайной дверью (и когда только успела закрыться?), когда входная дверь снова открылась. Джон увидел, кто пришел — и понял, что голос отказывает. Вблизи «капитан» выглядел еще выше, еще тяжелей и еще страшнее.

Взгляд огромного человека скользнул по кровати, где по белью уже расползлось огромное кровавое пятно, и Джон приготовился защищаться, всё еще не совладав с голосом, однако капитан опустил меч. И произнес медленно:

— Я не стану нападать, ассасин. У нас разные войны. И если ты убил тамплиера, то мой долг — вернуться в Ганновер. Лично я больше ничем не обязан британской короне. Мои солдаты отступят. Уходи, ассасин, и уводи своих. Здесь больше не за что воевать.

Джон не понял ничего, но человек-гора отступил и ушел, оставив запах пота и следы огромных сапог. Ганновер? Но ведь это далеко. Это бывшая Австрия в составе Римской империи, а ныне…