И тут откуда-то сбоку раздался грохот. Джон похолодел. Он уже слышал и чувствовал такое. Сначала грохот, потом — слепящий свет, земля качнется под ногами, и все полетит кувырком. Но ничего этого не произошло, только откуда-то показался дым, и солдаты развернулись на звук, а сцепившиеся тамплиер с ассасином даже не среагировали.

Кто-то дернул Джона за руку. Джон в повороте попытался ударить этого кого-то в лицо, но тот легко увернулся и прошипел:

— Не стой! Уноси ноги!

Джон сообразил, кто это — парень, игравший роль его самого, не стал дожидаться, чем закончится сцена у ворот, и попытался выполнить свою часть задания — увести пленников, доставить их в безопасное место, быть может… Но Джереми был здесь, и теперь Джон вовсе не был уверен, что отцу удастся того убить. Полковник Бэрроуз получил настолько ощутимый удар, что начал совершать ошибки. По крайней мере, раньше Джон никогда не видел, чтобы отец настолько терял голову, чтобы бросаться вперед, как бык на тореадора.

— Я никуда не пойду, — зло выпалил Джон.

Капюшон «двойника» сбился, и теперь было видно, что он совершенно не похож на того, кого Джон видел в зеркале. Пожалуй, из общего у них с незнакомым парнем была только светлая кожа, к которой даже индийский загар приставал неохотно. Молодой ассасин был темноволос и темноглаз, а по лбу проходил тонкий ровный шрам — как будто в балку головой врезался. И еще в его лице было что-то… странное, но привлекательное — он был похож на местных парней, но черты лица были тоньше, изящней и как будто выдавали в нем европейца.

— Тогда держи, — парень бросил Джону неплохой кинжал. — И не зевай, а мне еще нужно успеть…

Джон хлопнул глазами — но того уже и след простыл. Джон видел, как ассасин, пользуясь неразберихой и замешательством, кинулся к одной из вышек и быстро полез наверх, ловко хватаясь за выступающие камни и металлические детали укреплений.

Не время и не место было любоваться чужим мастерством, и Джон повернулся обратно. За несколько секунд отец с Джереми только слегка изменили позицию, и очень скоро полковника Бэрроуза можно будет «снять» пулей. Видимо, его помощник понял это раньше, и потому отправился уменьшать опасность — один стрелок лучше, чем два.

Джон хотел уже было обойти Джереми по окружности, чтобы ударить в спину — ножом можно было попробовать рискнуть, но затянувшееся противостояние в один момент рухнуло. Джереми оттолкнул противника свободной рукой и отступил, на ходу выкрикивая:

— Убить! Убить обоих!

Джон машинально метнулся в сторону, как учили — и вовремя. В песчаную дорожку, где он только что стоял, тяжело ударила пуля, подняв в воздух желтую взвесь, и кто-то, тяжело дыша, кинулся сбоку. Но теперь и Джон мог не только уворачиваться от атак. Нож, так щедро брошенный безымянным ассасином, позволил Джону нападать, а не только обороняться.

Краем глаза Джон заметил, что отец попытался было рвануться за удирающим тамплиером, но на него накинулись солдаты, и он был вынужден защищаться. Где там холодный ум и точная рука! Полковник Бэрроуз дрался так… Джон подумал, что дерись он так на тренировке, отец бы сначала гонял его до потери сердцебиения, а потом бы ругался и запретил выходить с тренировочной площадки.

Теперь Джоном двигало только одно: спасти отца и по возможности спастись самому. Джереми удрал, и солдаты в саду скоро вырвутся сюда же. Несмотря на то, что Джон был готов убивать до последнего, он понимал, что даже вдвоем с целой армией не справиться. Понимал ли это отец?

Джон ударил нападавшего кулаком в лицо, а пока тот пытался проморгаться, перерезал ему горло. Тот еще стоял на ногах, отчаянно пытаясь зажать руками фонтанирующую кровью рану, когда Джон отвлекся на следующего. Он закрылся умирающим солдатом, а потом и швырнул оседающее тело на живого врага. Очень важно было не подпускать противников слишком близко — у Джона не было никакой защиты, один удар может стать смертельным. У врагов, впрочем, было так же, но их Джон уже не считал. Отряд в храме положил жизнь нечестно, попав в ловушку. Эти же погибали абсолютно правильно — в бою.

Солдат попытался было отшвырнуть тело соратника, но поздно — Джон успешно подгадал момент, чтобы всадить ему в шею нож. По руке впервые плеснуло теплым, липким… И это накрыло не хуже горячки боя. До этого Джон «убивал» только манекены, а у них были соломенные тела, и «убийство» сопровождалось только шорохом.

Кинжал был острым. По-настоящему острым, Джон почти не прикладывал усилий, чтобы вонзить его в чужую плоть, но то, как угасает биение жизни врага, ощутил впервые. И это было… отвратительно и восхитительно одновременно. Это хотелось осознать, чтобы воспринять правильно — слишком странной была эта смесь, однако времени у Джона не было. Рядом ударила еще одна пуля, а под ноги попался умирающий, которого отбросил отец. Джон пытался скорректировать траекторию движения, но не успел — запнулся и упал, но выучка сработала и тут. Джон перекувырнулся через спину, собирая на нежно-голубой ткани формы кровь и прилипающий к ней песок, и вскочил. Увидел краем глаза того незнакомого ассасина — в полете. Тот — вот псих — попытался перепрыгнуть с одной вышки на другую. Точно не долетит… И он не долетел, однако успел уцепиться у самой земли и начал карабкаться вверх. Джон перестал за ним следить и первым напал на одного из врагов, осаждающих отца.

Противников оставалось всё меньше, одного Джон просто картинно и классически убил ударом в спину, но уже слышался топот бегущих ног. Подкрепление! Джон сжал зубы и приготовился драться до последнего. Но сбоку раздался свист, и с опустевшей вышки вниз бросились другие люди в капюшонах. Джон даже увидел, что среди них есть девушка — совсем молодая.

Но стоило взглянуть на отца, как Джон перестал задаваться вопросами. Нет, не всегда полковник Бэрроуз сохранял холодный ум, а значит, был вполне себе уязвим. Платье ассасина на нем было залито кровью, а на лице застыла искаженная болью гримаса. Едва ли он вообще замечал, кого и сколько убивает. У каждого свои слабости… И Джон невольно чувствовал вину за то, что стал одной из них.

— Ты Джон? — бросил ему один из ассасинов, немолодой. Лица не было видно, но вокруг толстых губ бронзовая кожа собиралась складками, а зубы были скверными. — Отведи отца куда-нибудь. Ему не следует сейчас драться.

— Почему? — Джон помог незнакомцу справиться с двумя нападавшими и встал с ним спина к спине — так было легче обороняться от всё прибывающих врагов.

— Он любит тебя, — отрывисто бросил индийский ассасин. — Отеческая любовь подобна растению: если ты затопчешь цветок, корень усохнет.

— Я не философ, — коротко бросил Джон, пнув наседающего солдата ногой и обрушив ему в спину нож, когда тот согнулся. — Но я попытаюсь.

— Быть философом значит передавать свою мудрость, — ровно откликнулся индус-ассасин, убивая так точно и размеренно, что, казалось, его это вообще не тревожит. — Познавать мудрость — еще не значит быть философом. Но ты слишком молод. Делай, что говорят, и достигнешь просветления.

Джон о просветлении не мечтал. Он вообще ни о чем не мечтал, только, взглянув на отца, понял, что даже возраст не гарантирует просветления. Прорываясь через дерущихся и стараясь не спотыкаться о трупы, он схватил отца за плечо и выпалил:

— Отец! Идем! Нам надо…

Что надо, он так и не успел понять. Надо хотя бы ненадолго выйти из схватки. Надо решить, что делать дальше, потому что, похоже, ребята из местного Братства сейчас подчиняются приказам отца, но какой приказ тот отдаст?

Однако полковник Бэрроуз достаточно спокойно отправился, куда подтолкнули. Джон боем прорывался вперед, пока не оказался под сенью густого кустарника. Кустарник был так высок, что скрывал почти во весь рост. Впрочем, сейчас Джон не слишком заботился о том, чтобы остаться незамеченным. Хоть минуту бы! Нужно было поговорить.

— Жу-жу, — отец мотнул головой и покачнулся. — Ты хотя бы жив.

— Жив, — Джон с трудом удержался от того, чтобы не тряхнуть отца за плечи или не обнять его. — И ты жив! Нам нужно убираться отсюда, здесь слишком много солдат. А еще здесь есть их капитан, а он — не человек, а гора! Как нам выбраться?