Джон опустился на колени. Поднять взгляд уже не мог, но спустя несколько неимоверно долгих секунд тамплиер сам поднял его голову за подбородок. Пальцы были сухими и горячими.

— В чем дело, Жу-жу? — Джон с досадой услышал в голосе врага не предвкушение и не ожидание, а удивленно-тревожные нотки. — Неужели чтение про индусских богов так… вдохновило тебя?

— Нет, — торопливо выдохнул Джон почти в чужую ладонь. — Я… хотел попросить вас о милости.

Оказалось, что он всё еще был способен испытывать стыд. Именно это мелькнуло в голове, когда щеки жарко окатило прилившей кровью. Кровь стучала в висках, и волнение вкупе с тревогой всё туже сплетались в один клубок. Джон ждал. От реакции Джереми зависело многое.

Но тот как будто неуверенно приподнял его голову еще выше, а потом отпустил. И голос его прозвучал ниже, когда он негромко осведомился:

— И что же ты собираешься оплачивать?

На миг стало противно: для тамплиера, очевидно, существует только «купи-продай», и любые разговоры перед близостью с ним — сплошная торговля.

— Прошу вас, не надо меня привязывать на ночь, — озвучил Джон основную мысль, и с отвращением почувствовал, что и голос тоже дрожит. — Просыпаться так — просто ужасно. Так даже Бэрроуз не…

Он осекся. Отца в «домашней заготовке» не было, но он как-то так легко вплелся… Похоже, говорить про отца гадости входило в привычку — и Джон уже не чувствовал от этого ужаса. А что стало тому причиной, не понимал.

Ему показалось, что Джереми сдерживает смех, но когда тот заговорил, голос звучал так же низко и безо всяких смешливых ноток:

— Убедительный довод. Мне не хочется обращаться с тобой хуже, чем ассасин. Посмотрим, как ты будешь стараться.

Джон торопливо опустил голову, чтобы довольно длинные пряди таких же светлых, как у Августины, волос прикрыли лицо. Наступала самая сложная часть — нужно было не показать, что всё это для «Жу-жу» впервые.

Джереми не слишком спешно взялся за застежку брюк, а расстегнув пуговицу, еще и остановился, чтобы расстегнуть и закатать рукава рубашки — так ему, видно, было удобнее. Джон старательно не смотрел перед собой, но, конечно, всё видел. И всё-таки упрямо старался думать, что поступает правильно.

Бдительность тамплиера нужно усыпить — это раз. После он будет много расслабленней и беззащитнее — два. Ну и… Джон прикусил губу, но позволил мыслям облечься в ясную форму. Ну, и еще будет лучше, если его самого ноги после этого будут держать. Не хватало только, чтобы успех предполагаемой операции зависел от задницы.

Джон видел, как Джереми обнажает одну руку до локтя. Над ровным загаром золотились в свете свечей выгоревшие на солнце волоски. Джон ожидал, что тот закатает и второй рукав, но вдруг… Он не сразу понял, что произошло. Джереми действительно вытянул руку, как будто собирался расстегнуться, но вместо этого вдруг раздался хорошо знакомый Джону звук — и шею обдало движением воздуха.

Ужас от осознавания и изначальная готовность сейчас покориться тамплиеру позволили Джону не дернуться, хотя от подобных атак он умел уходить, а если было чем, то мог и парировать и контратаковать, даже из положения на коленях. Но сейчас Джон только потрясенно скосил глаза вниз.

И увидел узкое длинное лезвие у собственного горла. Такой же клинок, как у отца и брата. Такой же, с какими тренировался он сам. Горло сжалось, а последними крупицами разума Джон отметил только то, что рубашка Джереми испорчена — клинок прорвал рукав насквозь.

Джон насколько не ожидал того, что у тамплиера тоже может быть такое оружие, что… Почву выбило из-под ног, как ударом палки, которой на тренировках заменяли тяжелое оружие. Джон не понимал, чем выдал себя, чем заставил думать, что опасен? Может быть, перед подобным сношением нужно было делать что-то, о чем он не знал? Или… Мысли путались. Но почему тогда Джереми его не убил? Лезвие прошло в дюйме от шеи. На таком расстоянии никому бы не удалось промахнуться. Или Джереми еще надеется что-то получить от Бэрроуза-старшего? Уже за сына, а не за любовника?

На глазах выступили слезы досады и страха — уже задним числом, а в горле, напротив, стало сухо. Всё должно было быть наоборот… Да всё вообще должно было быть наоборот! Это он, Джон Бэрроуз, сын ассасина, должен был поставить врага на колени и небрежно взмахнуть скрытым клинком!

И тут раздался удивительно мирный голос Джереми:

— Жу-жу? Детка, я напугал тебя?

Джон всё еще недоумевал, но в душе загорелась надежда. Раз «Жу-жу» и «детка», то, может, не всё еще потеряно? Или это такая утонченная издевка — над сыном ассасина, над поверженным врагом?

Клинок с тем же лязгом вернулся в наруч, но говорить Джон пока не мог — во рту пересохло, да и что сказать, он не знал.

— Прости, — Джереми небрежно стер слезу, предательски вытекшую из уголка глаза Джона. — Я должен был убедиться. Я не собираюсь тебя убивать.

Надежда еще оставалась, даже если враг издевается. Если уже всё понял, то еще несколько минут унижения роли не сыграют. Если говорит правду, то… То это была проверка. Ассасин на его месте должен был повести себя не так. Выученные рефлексы любого ассасина не позволили бы сделать ничего иного, кроме как профессионально увернуться от клинка, а потом… А что потом? Джереми явно именно этого и ждал. Он бы не позволил врагу, тем более безоружному, взять над собой верх. За Джереми была скорость и эффект неожиданности, так что…

Джона действительно тренировали и готовили к тому, чтобы стать членом Братства. И он бы непременно сейчас выдал себя самой естественной реакцией и движениями, если бы не… Если бы не был готов умереть. Умереть, но сделать всё, чтобы не выдать себя, не подставить сестру и не сорвать возможные планы отца.

— Сэр, — теперь голос не только дрожал, но еще и хрипел. — Я… Не…

— Ты ведь уже видел такие? — Джереми вытянул руку, и клинок еще раз с лязгом мелькнул, прорвав рукав рубашки рядом с первой дыркой.

Джон помотал головой. Он так и не понял еще, раскрыт или нет, но всё-таки из последних сил пытался сохранить инкогнито:

— Видел. У Бэрроуза и у его сыновей есть такие штуки. Но Бэрроуз никогда не пытался убить меня, хотя и бывал пьян, как сапожник, сэр!

— Жу-жу… — начал было Джереми, но Джона уже несло — пережитое напряжение сказывалось.

— Сэр, чтобы сказать, что мне нужно сделать, есть способы и попроще!

— Тише, — неожиданно тамплиер положил ему руку на плечо. Сжал, и даже, кажется, попытался встряхнуть. — Тебя что, уже заставляли, угрожая таким?

Джон облизнул губы, теряясь в сонме мыслей, что крутились в голове, и так нелегко было выбрать нужную… Особенно когда перед глазами всё еще маячила расстегнутая пуговица на штанах.

— Нет, сэр… Я видел такие, но он, даже если не раздевался, никогда не…

Тут до Джона дошло, почему Джереми не раздевался в самый первый раз — и он осекся. Уж лучше бы скрытые клинки до сих пор требовали жертвы в виде ампутированного пальца! Тогда бы сразу было видно, кто ассасин, а кто — тамплиер последний.

Джон всё еще пытался сглотнуть, и Джереми отпустил. Расстегнул наконец рукав и снял с руки наруч… с символом Братства. Джону не хотелось даже думать, откуда — или, точнее, от кого — ему достался такой. Либо от предателя, либо от пленника, либо с погибшего ассасина, — и ни один из вариантов хороших мыслей не добавлял.

Джереми отложил наруч и тяжело оперся на подоконник, жестом подзывая к себе. Сам принудить не попытался.

И от этого тоже было противно. Лучше бы заставил. Теперь, после всего этого… Джон опять слишком явственно ощутил, что должен был чувствовать парень, который в гробу видал войну ассасинов и тамплиеров; который просто хотел заработать несколько сотен фунтов. В небрежном жесте Джереми, в его уверенности в беспрекословном подчинении было что-то… то ли пророческое, то ли просто слишком понятное. Именно таким должен был бы стать мир, в котором тамплиеры победили — полное отсутствие свободы личности и права на выбор. И всё это без капли пролитой крови. Только закон, только порядок, который всегда не на стороне Человека.