Джереми подался вперед, заставляя вскинуть ноги еще выше, и склонился к шее, уже не кусая. Напротив, довольно нежно целовал, ласкал губами… А потом и выдохнул:

— Устал, должно быть? Но гнешься неплохо. Как ассасин.

Сердце бы ушло в пятки, если бы сейчас пятки не были выше головы, но не успел Джон перепугаться до смерти, как тамплиер продолжил:

— Но вот их выносливостью не обладаешь.

Джон пытался придумать, что сказать, но не придумал, а потому с губ сорвалось почти то, что он думал:

— А я думал, вы их убиваете, а не это самое…

Джереми рассмеялся — всё так же сухо, но уже не так зло, и бросил:

— Именно. Однако оценить выносливость можно не только в постели, но и в бою.

Джону смутно подумалось, что лучше бы в бою, но сейчас, когда враг перестал проявлять силу и нетерпение, акценты немного сместились. Джереми мерно двигался, словно имитируя соитие, и явно наслаждался — настолько, что даже не спешил овладеть. Впрочем, это Джон еще в прошлый раз отметил. Тамплиер явно не относился к тем, кто хочет всего, сразу и побыстрее. Стремление к сибаритству сквозило и здесь.

Джону удалось наконец расслабиться, и он только теперь отметил, что замирает под ласками. И это не страх. Странное чувство, не слишком яркое… Но теперь Джон не мог отделаться от мыслей об этом. Природы чувства он пока не понимал, и понять, что ощущает, не мог. И только когда Джереми чувствительно провел горячей плотью по раскрытой ложбинке, Джона словно осенило. Предвкушение, вот что это. Само по себе чувство было не хорошим и не плохим, но отсутствие внутреннего противоречия в этом напрягало. Джон попытался строго одернуть себя — и не смог. Вдруг слишком резко вспомнилось, какое острое и грязное наслаждение это может нести — и избавиться от этих, несомненно греховных, мыслей не получалось.

Понимал, что это неправильно. Лучше бы под последнего солдата лег, а не под того, кто заставил отца пойти на сделку против Братства. Но ничего с собой поделать не мог. И, негодуя и досадуя, видел, что от любовника это не укрылось.

Джон не смотрел вниз. И вообще старался ни на что не смотреть, но возбуждение нельзя подделать, однако и скрыть нельзя. И пусть телесное всегда будет стоять ниже духовного и разумного, уступать врагу не хотелось.

На этот раз Джон видел ту склянку, которой Джереми брякал в прошлый раз. И это не вдохновляло. Джон прикрыл глаза, уже зная, что дальше произойдет, однако ошибся. Джереми не стал входить в него пальцами. Грубо выругался, завозился, больно упираясь в бедро, а потом надавил плотью — сразу. Джон прикусил губу, вдруг вспомнив и иное.

До того он помнил только наслаждение, но сейчас вспомнил и боль. Ждал ее, но… Так и не дождался. Знакомое неприятное чувство возникло — и почти сразу пропало. Видно, в этом мужское и женское строение тоже было чем-то схожим. Так больно только в первый раз.

— Потерпи, — мучительно выдохнул ему в ухо тамплиер, и ему хотелось свернуть скулу — просто за то удовольствие, что он очевидно испытывал.

Будто оставался выбор! Джон чувствовал, как на бедрах до боли сжимаются чужие пальцы, как мышцы раздвигает плоть, и не ощущал уже, что принадлежит себе. Сейчас он принадлежал врагу, так отчего же хочется выгнуться навстречу? Утешало только то, что желание перерезать глотку тоже никуда не ушло.

И он поддался — уже абсолютно осознанно. Пусть враг видит, что у него стоит; пусть уверится в том, что владеет полностью; пусть убедится, что Жу-жу не может контролировать себя в его объятиях. Ничто не истинно, всё дозволено.

Джереми быстро набирал обороты, и это… захватывало. Джон даже приобнял его за плечо, хотя касаться врага до сих пор казалось немного странным. И заглянул в лицо, хотя раньше даже не мог помыслить о такой дерзости и таком бесстыдстве. И увидел жесткую и неприятную улыбку, хотя глаза Джереми были прикрыты. Думать было трудно, каждое движение отзывалось внутри, но Джереми явно почувствовал взгляд и рывком опустил голову, глядя глаза в глаза. Джон приоткрыл губы, пытаясь что-то сказать, но вместо этого тяжело, со стоном выдохнул — и обескураженно замолчал. Что это было?..

— Ненавижу, — вдруг абсолютно отчетливо процедил Джереми, хотя дыхание его прерывалось, и голос звучал отрывисто. — Ненавижу все эти ассасинские штучки. Их планы, их методы и их шлюх.

Джон владел сознанием лишь отчасти, но в душе немедленно возник протест. Он не был ассасинской шлюхой! Он был… И эта мысль отпечаталась в голове отчетливо. Получается, тамплиерской шлюхой?

И на этой безрадостной мысли разум как-то кончился. Джереми крепко обхватил за пояс, голову пришлось запрокинуть, а внутри так сладко и невыносимо давило, что Джон сам раздвинул ноги шире, чтобы ощутить это глубже и плотней. И не скрывал уже ни дыхания, ни стонов. Джереми явно оценил — вошел резче, почти выскользнул и снова задвинул, заставив вскрикнуть и подавиться воздухом. Джон смутно чувствовал, насколько низко пал, открыто отдаваясь тамплиеру, но внутри всё замирало, а на живот упала теплая капля, щекотно стекая по коже. На лбу и висках даже по утреннему времени выступил пот, и так горячо было в чужих объятиях…

Теперь Джереми брал его размашисто, не щадя, но хотелось только больше и чаще. Ноги дрожали от напряжения, измученные мышцы просто не выдерживали, но с каждым движением Джон чувствовал, что это отходит на задний план.

— Ты можешь… — Джереми выдохнул в висок, — … коснуться себя. Я не против.

И это Джон тоже понял не сразу. Как раз то, что враг распоряжается его телом, понимал, но о чем тот говорит — нет. И только потом вспомнил, что в прошлый раз тамплиер…

Пальцы дрожали, когда Джон впервые коснулся естества во время соития. И этого, как ни странно, хватило. Джон замер, приоткрыв рот и хватая воздух, выгнулся навстречу чужой плоти — и сорвался, до белых сполохов под закрытыми веками.

И только тогда смог мыслить, когда Джереми уже отпустил. Джон даже не мог сказать, когда тот кончил, но что кончил — несомненно. Это чувствовалось.

Джон вдруг понял, что если немедленно не заснет, то… Он больше не мог соответствовать своей легенде, больше не мог думать, и чувствовал нечто схожее с истерикой. Отвращение и блаженство, страх и презрение, удовлетворение и опустошенность сплелись в один тугой клубок, и всего этого было слишком много для измученных тела и разума.

И он не отреагировал, когда Джереми подтолкнул его, укладывая удобнее. И даже не мечтал, как убьет его, если тот будет столь небрежен, что уляжется спать рядом. И не сопротивлялся, когда Джереми заставил его поднять руки к изголовью кровати. Смутно осознал, что по запястьям змеится веревка, но не осознавал уже, для чего это.

— Не могу рисковать, — печально вздохнул Джереми, затянув узел. — Надеюсь, тебе не слишком неудобно.

Джон не знал, удобно ему или нет. Самое главное — его, наконец, отпустили, и можно поспать.

***

— Ну?

Джон открыл глаза и убрал руку с прибора, неосознанно потирая запястье, как будто еще стянутое веревкой. Надо было что-то сказать… Но что?

Вокруг кресла с Анимусом собралась вся компания, и Джон видел, что товарищи ждут. И что им, собственно, рассказать?

— Ну? — повторила Хлоя. — Узнал что-нибудь?

— Про частицу Эдема? — Джон вздохнул. — Нет. Да я вообще ничего полезного не узнал.

В душе медленно расцветала обида и досада. Гребанный предок только с мужиком трахался, а пользы от этого — никакой.

— А эффект просачивания? — невозмутимо уточнила Ребекка.

— Тоже нет… наверное, — Джон машинально ощутил, как сжимается анус. — Ребят, ну я ж не виноват, что Джон Бэрроуз такой неспешный!

— Ты тоже Джон Бэрроуз, — хмыкнул Шон.

— И тоже, надо сказать, довольно неспешный, — заметила Хлоя. — Темперамент… Флегматический, я бы сказала. Возможно, ты взял от своего предка больше, чем думаешь сам.

— Я? — от такого оскорбления Джон даже не сразу пришел в себя. — Да нет же! Хлоя, у меня нормальный темперамент!

— Ну, в общем, всё понятно, — Шон закатил глаза. — Хлоя, не хочешь поработать с темпераментом нашего друга? Нет? Я так и знал. А про Уильяма-Джереми — ничего? Меня больше это интересует.