Но еще надеялся на победу Братства. В конце концов, жизнь одного ассасина… Джон был на нескольких церемониях посвящения. Отчаянно завидовал, даже когда был еще в возрасте школяра… Но знал, что ассасины гибнут в извечной войне. И ему хотелось если не жить ассасином, то погибнуть им.

А Джереми всё ехал и ехал вперед, пока не остановился перед конюшней и не спрыгнул на землю, бросив вожжи конюшему. Джон с трудом слез с лошади и замер, ожидая приказа.

— Светает, — бросил Джереми. — Сначала отдохнем, а есть будем, когда проснемся.

Джон кивнул. Есть, конечно, хотелось, но не больше, чем спать.

— А… Куда мне идти? — он огляделся. — Или меня проводят ваши солдаты, сэр?

— Пойдешь со мной, — бросил Джереми и отмахнулся от лейтенанта с бумагами. — Вольно! Потом разберусь. Или что-то срочное?

— Никак нет, — торопливо воскликнул тот, щелкнув каблуками. — Могу доложить, что девица в порядке, происшествий нет.

— Прекрасно, — буркнул Джереми.

Джон потащился за ним по коридорам и отчаянно зевал. Он не знал, куда его ведут… Не будет же Джереми спать с ним? В смысле, именно спать? В прошлый раз тот предпочел не рисковать и провел ночь где-то в другом месте. Теперь, должно быть, отправит куда-то, а дрыхнуть предпочтет в своей постели. Но Джон настолько устал, что улегся бы и в крапиве, и в сене. Оставалось только дойти до указанной точки.

Однако Джереми притащил его именно в свою спальню, и Джон смутно подумал, что, видно, Джереми тоже измотан, раз готов улечься рядом с подозрительным юнцом. Джон понимал, что, несмотря на то, что он пытался унять подозрения, полностью они не уйдут. У него просто не хватит времени, чтобы доказать, что он не ассасин.

— Раздевайся и ложись, — потребовал Джереми.

— Да, сэр, — Джон снова зевнул и сбросил опостылевшую солдатскую форму, ощутив наслаждение — в комнате было нежарко, кто-то позаботился о том, чтобы хорошо проветрить помещение.

Ранее утро в Индии было единственным временем, когда хотелось жить, а не только вяло пить воду и умирать от жары и духоты. Джон поколебался, но сбросил и исподнее тоже. Выезжали еще днем, белье пропитывалось потом, без него было куда комфортнее… А что под ним, Джереми уже видел. Да и вряд ли вообще будет смотреть — после бессонной ночи в седле.

Опускаясь на кровать и почти с ощутимым удовольствием нащупав кучу мягких подушек, Джон невольно поднял взгляд, впервые увидев, как враг раздевается. Вчера он не раздевался, да и видеть его толком Джон не мог, а сейчас смог «насладиться» видом обнажающегося любовника. Для своего возраста он был хорош: крепкое тело, темная поросль на груди, подтянутый живот, на котором даже проступали очертания мышц — правда, уже не очень четко, возраст брал свое. Убегающая вниз дорожка волос и… Джон даже хлопнул глазами. Впервые увидел естество любовника, но сейчас тот был в полной боевой готовности. Неужели после всего..?

— На спину, — скомандовал Джереми. — И ноги пошире.

Джон почувствовал, как дыхание прервалось не хуже, чем от проклятой дымовой бомбы. Из чего вообще делают этих тамплиеров, из стали?..

Но сопротивляться не было никаких сил. Джон не мог даже облечь свои мысли в слова, а не только придумать объяснение, почему он сейчас никак не может отдаться. Устал? Как и для отца на тренировочной площадке, для Джереми это не станет оправданием.

Ничего не осталось, кроме как покориться. Джон прикрыл глаза, хотя сна не было уже ни в одном глазу. Усталость, конечно, никуда не ушла, но вернулся страх. И безысходность — один раз еще можно забыть, как страшный сон. Второй уже не оправдать ничем. Но Джон послушно улегся на спину и раздвинул колени, со смутным облегчением подумав о том, что усталость не дает даже в полной мере ощутить весь ужас происходящего.

Джереми прикатился под бок, нахально погладил расставленные для него бедра и почти сразу перехватил за подбородок, взглядывая в глаза. Взгляд Джона туманился, но не видеть жестко сложенных губ он не мог. И ощутил смутное беспокойство: почему тот так глядит? Понял, кто перед ним?

— Сэр, — слабо сорвалось с губ. — Я сделал что-то не так? Может быть, мне…

Джон вспомнил о том, что наслаждение мужчине можно доставлять не только тем, что между ног. В хвастливых рассказах ровесников нередко фигурировали дамы — и приличные, и куртизанки, которые умели делать это губами. И пусть в этих рассказах едва ли треть была правдой, Джон невольно ляпнул:

— Может быть, мне… ртом?

Не успел Джон в панике подумать о том, что он понятия не имеет, как это делать, как Джереми улыбнулся — но так же сухо и зло:

— Хороший мальчик. Признаться, я подозревал, что ты и есть сын Бэрроуза, но теперь… Жу-жу, детка, а ты хорошо работаешь ртом?

Джон только и успел, что сообразить, что лгать нельзя. Обо всем остальном подумать просто не успевал, хотя стало немного полегче — раз уж враг открыто высказал сомнения.

— Не слишком, — выпалил Джон. — Бэрроуз предпочитает выпить перед, а потом…

— Если он обманет, останешься со мной, — жарко шепнул Джереми в ухо, вытягиваясь рядом. — Научишься.

Джон чувствовал, как бока касается жадная ощупывающая рука, и не удержался:

— Чем я рассердил вас, сэр?

— Не ты, — так же напряженно выдохнул Джереми, но больше ничего не пояснил.

Джон терялся в догадках. Не понимал, что вызвало такую реакцию. Тамплиер ведь победил! Добился того, чего хотел, от противника, получил донесения о том, что в штабе всё идет по его плану, имел в кровати доступного любовника… Что, черт побери, заставляет его теперь так пылать гневом и ненавистью?

Но Джереми тяжело навалился сверху, и думать стало затруднительно. Джон попытался устроиться ровнее, и почувствовал, как тот подхватил под затылок. Или, вернее, положил руку так, что теперь Джон был вынужден устроить голову именно на ней, а не на подушке. Так было повыше и гораздо удобнее, но такая близость смущала. Джереми ни к чему заботиться об удобстве купленного любовника и уж тем паче добиваться от него близости, а не только разведенных ног.

Но… Джереми не только горячо придавил его собой, но и склонился к губам, едва не упираясь лбом в лоб. Его дыхание и блеск глаз были совсем рядом. Джон невольно нервно облизнул губы — такая злость мерцала в этом взгляде…

Джон смутно подумал, что теперь имеет право бояться даже открыто. Жу-жу, паренек-жиголо, вполне вероятно, тоже бы боялся. Особенно если на него раньше поднимали руку. Сам Бэрроуз или тот, кто был до него… Но Джереми не стал успокаивать, как раньше, а сощурился — как-то хищно — и впился губами в шею, заставив повернуть голову набок. Эти поцелуи, больше похожие на укусы, никакого удовольствия не несли, и Джон невольно чувствовал себя тряпкой, когда позволял любовнику так обходиться с собой. Оказалось, что ложиться с мужчиной можно очень даже по-разному.

Действуя не очень разумно, буквально на ощупь, Джон попытался любовника приостановить. Тот тяжело дышал куда-то в ключицу, и, казалось, едва ли не рычал, однако на неуверенное прикосновение среагировал — выдохнул и вскинул взгляд. Джон замер на миг, но руки не отнял, всё так же слегка касался плеча пальцами и даже поглаживал — как будто коня нервного успокаивал.

И это сработало. Джереми напряженно перевел дыхание, но так наваливаться перестал, приподнялся на локте и потерся естеством о живот, словно намекая. Джон и без намеков знал, чем всё кончится, но постарался расслабиться, чтобы снизить градус напряжения. Чтобы враг видел, что никто у него ничего не отнимает.

— Хороший мальчик, — насмешливо повторил Джереми, и на губах его мелькнула полуулыбка. — Ноги — выше.

Джон не сразу сообразил, чего от него хотят, а когда понял, ощутил накатившее раздражение. Мало того, что это было стыдно, так еще и после десяти с лишним часов в седле демонстрировать гибкость в постели не хотелось абсолютно. Если уж это так необходимо, то отчего бы Джереми не позаботиться об этом самому? Ему же надо!

Но демонстрировать характер, когда враг и без того чем-то разозлен, было неразумно, и Джон подчинился. Ему казалось, что суставы скрипят, как плохо смазанные петли двери, когда он — не слишком ловко, возможно — попытался обхватить любовника ногами. Тот одобрительно потрепал его свободной рукой по щеке и даже убрал с лица мешающие волосы. Джон и не заметил, что пытается сдуть с лица прядь так же, как это обычно делала сестра. Но мысли об Августине Джон сейчас счел абсолютно лишними. Достаточно знать, что она в порядке, а обо всём нормальном можно будет подумать и после.