И когда засыпанная снегом земля вдруг приподнялась, будто спина Левиафана, тоже не понял, что случилось. Снег зашевелился, нелепые белые прозрачные фигуры, смахивающие на детские рисунки с гротескными длинными руками, выпрямлялись, словно все это время сидели на корточках, укрытые сугробами. Колеса «шестерки» намертво увязли в снегу. Дени зачарованно прошептал: «Вот это да», и подтянул ближе к себе грифовский револьвер, глядя как на его глазах снег рождает новых белых. А потом кто-то или что-то сказало Сороке выйти из машины, как будто пальцем поманило.
Комментарий к 5 Шаг
*Только сегодня ночью я останусь,
И мы отбросим все это прочь.
Когда свет режет твои глаза,
Это говорит мне, что я прав
Оригинал: https://en.lyrsense.com/pretty_reckless_the/just_tonight
Copyright: https://lyrsense.com ©Только сегодня ночью я останусь,
И мы отбросим все это прочь.
Когда свет режет твои глаза,
Это говорит мне, что я прав
========== 6 Шаг ==========
***
— Первое место и стипендия им. Потанина присуждается Олегу Птицыну.
…Плохо. Почему так плохо…
— Видал, я ж тебе говорил: легче легкого.
…Не выходит, не получается…
— Ну что, бедный студент, пошли обмоем?
…Нужно постараться, нужно немножко потрудиться…
— Пока есть повод. Чтоб не ждать дня взятия Бастилии. А? Саш? Че ты как неживой?
…Нужно просто… Улыбнуться…
— Голова болит, Олег, забей. Всю ночь же над проектом тоже просидел. Не хочу пить.
— Ну так давай в какой-нибудь бар? Роллы, суши или по взрослому: по шашлычку? А? Или знаешь что, давай вечерком соберемся в нашем, на Ленинском, и наших соберем: Киру и с курса ребят. Я угощаю. Гулять так гулять!
— Ну если так, то можно, — надо, — слушай, — сделать, — Олег… — усилие, — ты молодец. Правда. Поздравляю. Я очень рад за тебя. И правда всех уделал.
…почему, почему не получается просто гребано блять улыбнуться…
— Стой, — шепотом взмолился Дени, — не бросай меня здесь одного.
Белые фигуры без лиц окружили Сороку и сказали: «иди», хотя голоса не было слышно.
— Вдруг они хотят нас убить?
— А вдруг, помочь?
Сорока шагнул на снежное нетронутое полотно, аккуратно, на пробу, как в трясину, провалился по щиколотку и замер, но земля его не засасывала, будто не желала в себя.
Белая фигура подошла и тронула Сороку за руку: «Храм».
— Мне нужно найти друга, — крикнул Сорока, — где он? Дени!
— Где-то здесь? — шептал Дени и шарил глазами по горизонту как помешанный, — рядом, должно быть.
«В храм, нужно храм», — посвистывая, шептали белые фигуры ветром, ставшим им голосом, поземкой на снегу прочерчивая путь, и глаза их были пусты и печальны. «Познавший Бога познаёт себя».
— Сумасшествие, — прошептал Дени, отступил на шаг и взвизгнул как автомобильная покрышка на мокрой дороге, — психи! Все вы!
— Все дороги ведут в храм, — заворожённо сказал Сорока, — Дени, нам нужно туда. Куда привела Бухарика его дорога…
— Знаешь, Олег, сколько его помню, он всегда был таким…
— Каким?
— Целеустремлённым… Умным. Веселым. Целостным. Как будто из разных кусочков, но они так хорошо подходят друг другу… Из песни слов не выкинешь…
— Ты пьян, Саш…
— Истина в вине, Кир, в вине… А я, как вчерашний кусок торта — ни для чего… Только в помойку.
— Не надо так, Саш… Ты огорчен, но в следующем году…
— Я? Я не огорчен. Ни капельки. Знаешь, я знал. Сразу. Если Олег за что-то берется, он делает. Так вот, чтоб вжу-у-х и э-э-эх. Пока я сомневаюсь, барахтаюсь, как слепой котенок, он просто берет и… Я рад. За него. И что хоть в чем-то оказался прав. Я знал, что ничего не получится. И ничего не получилось. Три месяца, три долбанных месяца подготовки… И знаешь, нахрен никому это не сдалось, когда Олегу стоит проснуться, продрать глаза и ляпнуть, что в голову взбредет. И все сразу в восторге… Он даже не хотел участвовать сначала. Сказал — «туфта». А потом уже согласился — за компанию. Мы поспорили… Сможет ли он выиграть потанинку. За три недели… Без подготовки… На кино поспорили… Он все, сука, меня в кино с собой тащил…
— Прекрати. Это не ты. Это алкоголь. Олег — твой лучший друг, еще со школы, ты сам мне рассказывал. Я знаю, что в глубине души ты рад за него. Тебе просто обидно, я понимаю…
— А помнишь, как я признался тебе в любви? На первом курсе…
— Саш…
— А ты сказала… Нет-нет, не перебивай. Сейчас. Ты сказала, тебе нравится другой. А я все не понимал, какой другой? Не такой, как я? А потом увидел тебя с Олегом и до меня дошло…
— Хватит.
— Вот странно получается… Мы ведь с ним похожи. Читали одни книги, любили одни фильмы. Нам всегда с ним было о чем поговорить. Олег… Он такой же как я, только… Лучше. Всегда немного лучше. Вот в школе — надо мной издевались и портили учебники, вырывали из рук, называли ботаником. Зато стоило Олегу получить «отлично» — его тупые дружки смотрели на него чуть ли не как на божество. Почему? Потому что ему давалось легче? И оставалось время еще корешиться с этими мудаками? А я зубрил сутками напролет, чтобы выучить… А он меня спасал. Знаешь, Кир, он ведь меня спасал еще, да-а-а, с нашей первой встречи. Говорил этим дуракам в школе не трогать меня. Не лезть ко мне. Талдычил, что всегда будет рядом. Герой санный. Он забрал у меня, Кир… Все мое. Даже тебя. А я стал его тенью. Понимаешь? Вечно, на шаг позади. Неудачная копия. Я потерялся в его тени. Меня не видно. Меня как бы не существует…
— Тэкс, и о чем разговор? Почему отрываемся от коллектива? Кира, свет мой, почему я застаю свою девушку наедине с лучшим другом? Ай-я-яй, не хорошо.
— Олег? Напугал. Ну тебя. Да мы с Сашкой тут просто… Душно в зале. Воздухом вышли подышать.
— Ха… Олег… ну да, куда же без Олега…
— Да расслабитесь ребят, я же смеюсь, в самом деле, что ж вы такие серьезные. У-у-у да, Санек, тебе подышать нужно. Ну-ка, дыхни? Ты знаешь, что ты уже в говно? Блин, во даешь. Самое интересное — когда успел-то. Кира, детка, ты иди там, я сейчас это недоразумение до дома довезу и вернусь.
— Олег…
— Вернусь — вернусь, обещаю. Иди. А то он видишь, как навозюкался уже. Нельзя его отпускать одного такого. Он же прям в такси отрубится. Пошли, герой… Ща мы тебя до дома проводим и в кроватку уложим.
Сорока шел наугад. Казалось, не белые ведут его, а он их. Дени плелся сзади, изредка постанывая. Морозный ветер гладил раскрасневшиеся щеки и толкал в спину, толи направляя, толи путая. Сорока шел, хотя сам толком не знал куда, но с каждым шагом отчего-то в душе у него росла уверенность, что сделано все правильно, потому что неверного пути здесь быть не может.
Город алел огнями далеко на горизонте и казался дурным сном. Утро не спешило выползать и серая предрассветная завеса висела между небом и землей театральным занавесом в затянувшемся антракте. Жухлые колоски травы пробивались через снег и печально качали на ветру головами.
Сорока чувствовал, как холодный ветер будто проникает ему под кожу и тот жалкий крошечный комок трепещущих нервов, который принято называть душой успокаивается, как от ледяного компресса, замерзает и застывает. Не сбавляя шага и не оборачиваясь, Сорока крикнул:
— А Гриф, он-то сам, говорил что-нибудь?
— Много чего, — плаксивым голосом отозвался Дени, — что наступило время конца. Уйти и не мешать. Что самое главное — не мешать. И что мы все равно мертвы, значит пришла пора умереть. Представляешь, он нас всех убить хотел. Memento mori.
— Говорят, иногда смерть — благо, — отозвался Сорока. Попытался представить себя мертвым и не вышло. Посреди белого поля как вживую родилась перед его глазами черная точка — наставленное дуло грифовоского револьвера и сморгнуть привидевшееся вышло не с первого раза.
— Интересно, это когда же?
