Справа стоял дом, в котором ожесточённо ругались уже немолодые супруги-гномы. Жена грозила мужу сковородкой и кричала что-то вроде:
— Скотина! Самогонку жрёшь, как на улицу выйдешь — на девок пялишься, а на меня — ни-ни! Ой, смотри, что это такое зелёное внизу! Ой! Оно льётся! Вещи спасай!
Они бросились в чулан, намереваясь перетащить всю снедь оттуда повыше, но страсть овладела ими спустя три минуты. Стоя по колено в зеленоватой жиже телес Лайма, гномиха наклонилась, чтобы поднять с пола банки с вареньем, да так и застыла в вожделенном ожидании. Супруга долго ждать не пришлось, он возопил:
— Ух ты, жёнушка моя! Какие у тебя округлые бёдра!
Заметно протрезвев, он закинул сарафан повыше, сдёрнул просыревшие от слизи портки да и засадил поглубже и покрепче. Жёнушка знай только вцепилась в дверной косяк, чтобы не повалиться.
Лайм как существо сугубо эмпатичное, тут же прочувствовало всё то, что чувствовало погружённая в неё гномиха — твёрдость и быстроту короткого мужниного члена внутри себя, липкость зелёного желе, дошедшей уже до уровня бёдер и с похотливым бульканьем размазываемой по попе, мокрое тепло набухшей и испачканной в слизи груди, которую почему-то сразу захотелось освободить от одежды и подставить потокам сладострастного зелёного чуда.
До пика наслаждения этой осчастливившейся парочки оставалось недолго, но Лайм здесь надолго не задержалось, её было уже не остановить, а лёгкое постыдное вожделение в крови сменилось настырной, требовательной похотью.
Следующим пунктом на пути её расширения был дом по другую сторону улицы — кампус алхимического университета. На первом этаже здесь расположилась большая студенческая столовая. Поварихами и мойщицами здесь служили четыре скромные уставшие девицы с южных островов, а из посетителей за столами в столь ранний час был только один одинокий очкарик-ботаник Огюст, совмещавший приём пищи с чтением большого фолианта по анатомии. Окно лопнуло, и зелёный желатин полился весёлым густым потоком в котлы, кастрюли, опрокидывая столы, переваривая в себе приготовленные продукты. Испуганные поварихи поначалу пытались с этим бороться, спасая инвентарь, но вскоре поняли, что не могут больше находиться в тесных фартуках и халатиках, и что надо поскорее раздеться. Поток желатина придавил полноватую Айгыль к костлявой Олочень, буквально утопив последнюю в знойных телесах. Оказалось, что они вполне могут обходиться и без воздуха — волшебная слизь Лайма принесла с собой кислород. Они захлебнулись в сладком, неправильном поцелуе, после чего им захотелось ласкать друг друга между бёдер. Дурнушка Зухра была единственной, чья природная скромность не позволила снять одежду. Накатившие чувства были ей совсем незнакомы, она забилась в уголок, пытаясь разобраться в себе. Уровень желатина поднимался всё выше, а её рука — всё ниже, сквозь мокрый фартук она мяла свою грудь, потом закатала краешек фартука, залезла под юбку и осторожно провела себя пальцем по низу живота. Мимо проплывала недавно почищенная ею морковка, ещё не переваренная Лаймом, и круглые, правильные формы овоща привлекли внимание Зухры. Тонкие пальцы поймали скользкий предмет, опустили его ниже. Покатали между ножек, затем выбрали угол поудобнее и осторожно, на чуть-чуть нежно вставили в раздвинутые пальцами второй руки половые губы. В первый раз в жизни уставшей дурнушке стало по-настоящему хорошо.
У старшей поварихи, вдовы Юрюзань, потерявшей мужа семь лет назад на войне, ситуация была похуже. Новая волна желатинового счастья выкинула её через прилавок раздачи тарелок в зал. Отличник Огюст по первости пытался сберечь драгоценный фолиант, забравшись повыше, но не смог совладать с собой. Встал в жиже вертикально, касаясь ногами стола, раскрыл фолиант на странице с внешними женскими половыми органами, стянул брюки с исподнем и яростно, жадно надрачивал, разглядывая невиданные доселе красоты женского тела. Юрюзань подплыла к нему сзади, её рука как-то сама пролезла между ног и схватила отличника за яйца — так он кончил в первый раз. Но эрекцию было не побороть одним редким оргазмом. Юрюзань обвила тело вьюноши ногами, махнула рукой коллегам, и те, закончив совместные и одинокие ласки, поплыли к бедному одинокому студенту, скидывая с себя оставшуюся одежду.
Лайм ощущала себя всеми пятью — и зрелой Юрюзань, жадно припадшей губами к розовому члену отличника, и юными Айгыль и Олочень, наперебой садившимися Огюсту на шею и заставлявшими его целовать своё лоно, и стесняшкой Зухрой, оставшейся плавать в стороне и ублажать себя самостоятельно, глядя на постыдное поведение собравшихся.
«Срам-то какой», — послышался голосок колдуна в голове у Лайм — видать, в нём отчего-то проснулось дремавшее доселе ханжество. Ну-ну, старик, это только начало.
Лайм тем временем затопила следующий этаж кампуса, где осталось несколько студентов, готовившихся к поздним занятиям. Большинство из них выскочили в коридор, чтобы узнать, что случилось, и страсть овладела ими прямо там — с полуодетыми, в исподнем, в домашнем трико. Женских комнат было чуть меньше в коридоре, но девушки чаще опаздывали на занятия, поэтому в межполовом взаимодействии случился паритет — все быстро разделились по парам. Кто-то из скромниц и скромников, давно стеснявшийся признаться в чувствах друг другу, наконец-то нашёл такую возможность, встречаясь глазами и сплетаясь в долгожданном экстазе. Но не все оказались такими счастливчиками. Старшекурсники гном и эльф, непримиримые соперники, волею судьбы поселённые в одну дальнюю келью, внезапно обнаружили отвратительное содомистское желание, и уже стояли без портков напротив друг друга, на пальцах скидывая, кто будет в какой роли, как положение спасла распахнувшаяся дверь, в которой оказалась раздетая по пояс похотливая хафлингичка-первокурсница, обнаружившая вдруг в себе интерес к представителям других рас.
Поток зелёного удовольствия лился дальше и достиг корпуса университета, где только-только начинались занятия. Первым досталось лабораториям, расположенным внизу. В лаборатории по взрывотехнике кафедры боевых колдунов дожидались преподавателя десять студентов — восемь мужчин разных рас и две огромные девицы-полуорочихи, сёстры, случайно попавшие на факультет по противодискриминационной квоте о приёме. Поговаривали, что они лесбиянки и мужчинами не интересуются, тем более людьми и эльфами. Но зелёный желатин всё расставил по местам — как только лабораторию затопило под самый потолок, мускулистые тела полуорочих полностью освободились от одежды, разделив мужскую часть аудитории пополам. Трёх гномов оставили наслаждаться нижними отверстиями необъятного женского тела, и их коренастые туловища зарылись в могучую бурую растительность на лобках полуорочих. Им пытался помочь хафлинг, главный мальчик-изгой с факультета, но размеров достоинства не хватило, чтобы проникнуть глубоко, и бедняга пристроился в ногах, лаская себя об прижатые ступни одной из сестёр. Сверху встали четыре парня, по две на каждую. Тот, кто успел, вожделел вонзиться в губасто-клыкастую бездонную глотку своих крупных однокурсниц, а кто-то пониже в иерархической цепочке выстроился рядом, ласкаем когтистой полуорочьей рукой.
Преподаватель — пожилой офицер-колдун старой закалки, не знавший слов любви, так и не пришёл и непотребства сия не увидал. Он не дошёл буквально десятка метров до двери аудитории, как бурный поток потащил его к дверям библиотеки, где его уже ждали две вечно грустные томные эльфийки-библиотекарши, вмиг потерявшие очки и добрую часть униформы.
Выше этажом располагалась римская аудитория, в которой должна была состояться лекция по праву на кафедре алхимиков-медиков, и внимание Лайма перенеслось туда. Здесь девушек было куда больше, чем в лаборатории взрывотехников, в основном, дриады и эльфийки, и римская аудитория превратилась в полотно художника-сюрреалиста. Большинство смелых девушек тут же нашли себе пару, и свободных парней почти не осталось. Три отличницы да скромницы эльфийского происхождения уединились на задних рядах, сперва лаская себя подручными предметами, а затем перейдя на оральные ласки подружек, к ним присоединились однокурсницы людского происхождения. Сложнее всего пришлось могучему лысому нордлингу, альфа-самцу, который и без того испытывал повышенный интерес у сокурсниц. Где только не побывало его естество в то утро — и в тесном лоне крохотной дриады, и между мягких ножек пухлой гномихи, и на лице одинокой эльфийки, побоявшейся принять такого большого мужчину в себя и тщетно пытавшейся сомкнуть свои худые груди вокруг могучего столпа. Молодой преподаватель долго терпел, пытаясь успокоить себя и собравшихся, потом же, когда уровень желатина достиг верхних рядов, вплыл в самую гущу молодых удовлетворительниц, на ходу скидывая преподавательскую мантию, и его нецелованное тело обвили стройные вздрагивающие в истоме ноги эльфиек и девиц человеческого роду.
