Лайм так невинно захлопала глазами на старшую, что баба в неистовстве ссадила костяшки пальцев, с размаху ударив по камню.

— Добром не хотишь, так по злому поступлю. Бабам не продам, херам отдам. На тебя стража давно слюни пускает, да вишь, я им не даю. Начальству бабий бунт не нужен. Потаскают тебя, но ты, ей-ей, как ломовая лошадь и не брезгливая. Ещё поживёшь. Жизнь-то она сладкая.

Лайм нежилась в гнили и не глядела на госпожу Розу, чем ещё более разозлила женщину. После её ухода очень скоро явились закованные в броню стражники, подхватили девушку, едва не волоком вынесли из подвала. Оказавшись в сухом, светлом, натопленном пролёте, Лайм недовольно поёжилась — что она такого натворила, что её лишили смрадной влаги тюрьмы?

К ней подошёл коренастый мужичонка, кутающийся в меха, недовольно повёл носом. Стражники перед ним заробели. Начальник щепотью ухватил Лайм за подбородок, сжал попеременно верхнюю и нижнюю губы, с удовлетворением осмотрел целые зубы.

— А воняет как треска, — оценил он девушку. — Но смазливая. Как пить дать сифилис, а? Пусть лекарь осмотрит. Её под топор или в зверинец? Под топор? Благородная смерть. И вымойте сучку, воняет как золотарь. Не абы кто будет, офицерская блядь. И смотрите, гузла собачьи, кого сажаете. Такую куклу и к столу подать не стыдно.

Пока начальник расхваливал прелести Лайм, на девушке разорвали накидку из казённой мешковины, толкнули к голой стене. Один из стражников, расстаравшись, принёс воды и окатил пленницу, второй, заломив её руку, принялся тереть ветошью тело. И оба удивлённо переглянулись, когда Лайм застонала от наслаждения. Им невдомёк что ли как это приятно, когда мнут, гоняют влагу по всей коже. Она постаралась сделать всё, чтобы накопить жидкость в теле.

— Да ей сладко! — Один из стражников завозился со штанами.

Второй, постарше, с одутловатым от постоянных попоек лицом, по-отечески одёрнул приятеля:

— Слыхал чё мастер грит — дурная у неё.

— Да я неглубоко, — заверил напарник, нагибая Лайм.

Пьяница только рукой махнул. Но вскоре живот надорвал от смеха, когда ненасытный стражник, каких только ухищрений не проделал, чтобы попасть куда надо. Тому было невдомёк, что Лайм запечатала промежность, чтобы не терять влаги. Наконец мужик отстал от цельнолитой попки, ударив с досады Лайм:

— Страсти в ней нет! Кукла деревянная. Точно дурная.

Пришёл лекарь, сытый, добродушный толстяк. Но и на его безмятежном лице появилось изумление, когда он ощупывал девушку.

— Она из хорошей семьи, — неодобрительно заключил добряк. — Я не слышал, что арестовывали изменников из числа дворян.

— Чего вы, господин. — Старший стражник покачал головой. — Её неделю как держат здесь. Чё это из благородных?

— Лжёте, — спокойно возразил лекарь. — За неделю в казематах хоть один да нарыв появился или укусы клопов. Она здорова. И она девственница.

Колдун вовремя шепнул разверзнуть ненужное отверстие. Она могла и рану себе нанести, но не знала, как расстараться.

— Дева, грите? — Стражник почесал коросту на лысине. — Ну это пусть господа решают.

— Уж лучше пусть её казнят сейчас по-благородному, мечом, — насупился добрый лекарь, — но не отдают на поругание. Я скажу это начальнику стражи и господину офицеру.

Лайм провели тёмными коридорами и скоро втолкнули в обширную жарко натопленную залу. Вместо камина огромная прокопчённая жаровня, на покрытый свежей соломой пол бросили два десятка подгнивших медвежьих шкур, за столом, уминали за обе щёки варёную говядину мужики в форме столичной гвардии. Чуть поодаль у жаровни пьянчуги пытались добраться до тела зрелой бабы. Разорвали лиф платья, сами скинули камзолы, да запутались накрепко.

— Дьявол меня завали! — заорал на весь зал коренастый гвардеец с офицерскими галунами. — Сладкое принесли.

Солдаты одобрительно загомонили.

— Господин офицер, — строго заметил лекарь, шагнув к столу. — Эта девушка чиста и здорова как может быть только дочь благородных людей. Окажите ей милость…

Офицер загоготал, ему рьяно и фальшиво вторили солдаты, начальник стражи сердито замахала на доброго лекаря, стремившегося предать девушку скорой смерти.

— Ну рассмешил, коновал. Дворянки — чистые. Да меня сделала мужчиной старуха-графиня. Было ей шестьдесят, но эта сука сточила мой молодой хер до волдырей. А уж при дворе шлюхи даже в рясах прячутся. А в этих мудях ни одной приличной бабы, даже сосать толком не умеют.

Стражники услужливо подтолкнули обнажённую Лайм на свет. Та без страха огляделась. Ей не понравилось пламя жаровни, и она придвинулась ближе к столу.

— Кажись юродивая. — Начальник стражи принял невозмутимость девушки за ущербность.

Офицер расстегнул пояс, обнажая волосатые ляжки.

— Да хоть безногая. Тащи сюда.

Стражники толкнули Лайм к столу, нагнули. Она сообразила, что сейчас произойдёт и раскрыла промежность — жидкость не помешает. Офицер долго пыхтел над ней, но так и не смог кончить.

— Говоришь, чистая?! — обратился он в сторону лекаря, но тот, возмутившись, вышел. — Да такой широкой дыры нет и у последней портовой шлюхи. Притащите масла что ли.

— Чего там масла! — Осмелел начальник стражи и оттеснил гвардейца. — Да тут раз плюнуть.

Он обильно харкнул в попку девушки и скоро Лайм почувствовала мягкое навершие — в неё пытались проникнуть сзади. Она с готовностью расширила кишку, но вновь перестаралась. Девушка не видела изумление начальника стражи, но тот, подёргавшись, чертыхнулся, заявив, что такого пушечного жерла нет даже у распоследнего мужеложца.

— А может, у тебя просто узкий, — язвительно заметил офицер гвардии и отпихнул товарища.

Лайм, не понимая, что от неё хотят, сузила дырку и настала черёд ругаться гвардейцу.

— Сука, у меня застрял!

Начальник стражи так и покатился со смеху, вслед ему давились от смеха солдаты. Равный по чину насмешник, предложил поддеть дыру ножом. Но Лайм сама с досады разжала мускулы, и гвардеец буквально свалился со спущенными штанами.

— Тут дело нечисто, — возмутился уязвлённый мужчина. — Она это нарочно. Ведьма! Взять её!.. Э-э, дурачьё, я же… Не так взять… Схватить… а, ну вас, — махнул он рукой.

Солдаты взяли Лайм скопом, и всякий помогал схватывать. Девушка наконец поняла, что от неё требуется и легонько сжала все мускулы тела. Для смазки она отдала самые ненужные части влаги: мочу, гумус, переработанные тельца насекомых и постаралась отбить запах дьявольского раствора. По комнате распространилась вонь тухлой рыбы, смешалась с перегаром вояк, хмель не позволял разглядеть, что выходит из промежностей Лайм. Очень скоро белковая масса начала сочиться на пол и гуляки придумали как не разлить ценную жидкость — рот девушки использовали по назначению.

Прошёл час и солдаты один за другим отходили уставшие и озадаченные, не зная, какой груз болезней передался им от оргии. Не знала этого и Лайм — любую среду, вырабатывающую влагу, она считала полезной.

Начальник стражи давно дрых в луже блевотины, но офицер гвардии всё не унимался мять хозяйство. Неудача с девушкой злила его, но он был недостаточно пьян, чтобы полезть к девке и опозориться снова. Когда пыл солдат окончательно иссяк, он повёл сытую Лайм свою опочивальню — нетопленную дыру с кучей шкур вместо постели. Чертыхаясь, зажёг несколько огарков и снова оголился. На этот раз бедняга, не доверяя анатомии, целил взглядом, куда ему сунуть. И сунуть не получалось — на этот раз от волнения.

Лайм, чтобы прекратить его страдания, проделала замечательную штуку: раскрыла на теле три десятка вагин и анусов — теперь точно не промахнётся. Влаги много не потеряет, а член офицера вот-вот готовился разразиться. Но разглядев перед собой распадающуюся на впадины массу, отдалённо напоминающую человека, гвардеец, схватившись за сердце, рухнул на пол. Под дикое ржание колдуна, Лайм вновь стала цельнолитой. Склонилась над человеком, ощутила, что тот медленно остывает и вознамерилась вернуться к остальным спермабакам.