– Скорее, кого-то впустить, а потом выпустить…

– Следующая подпись ваша…

– Да. Я вместо своей дочери дежурила в день Алины. Вы ведь уже знаете, что в понедельник было всё наоборот. К сожалению, в тот день я не могла заменить свою дочь – приступ у неё был, – сказала она, отведя глаза.

Но я и не собиралась продолжать эту тему, мне гораздо интереснее было совсем другое:

– А этот журнал кто-нибудь проверяет?

– Софья Васильевна иногда смотрит.

– Она знает?

– Да. Это она убрала журнал в шкаф. Обычно он лежит на том же столике, что и книга отзывов. В нём ведь нет ничего секретного: пароль действует всего одну ночь, когда в музее сидит придумавший его сторож…

– Значит, поэтому вы объектом своего шантажа выбрали Марину, а не Алю. Побоялись, что выйдете на Соню…

– У меня и в мыслях не было подозревать Софью Васильевну, – обиделась Анна Дмитриевна.

Теперь мне, действительно, пора было уходить. И, поблагодарив смотрительницу, я в полной растерянности вышла из музея. Первым моим желанием было немедленно найти Алину и выяснить, что же произошло в ночь её дежурства. Но меня остановило то же обстоятельство, что и Анну Дмитриевну: а вдруг ниточки потянутся к Соне. Нет, это нужно обмозговать.

Сначала я решила поставить точку в Марининой истории – убедиться, что монеты действительно были сфотографированы. Поэтому отправилась в газету.

Попасть в редакцию не составляло никакого труда: несколько лет назад «Ведомости» и «Губернский канал», в котором я тогда работала корреспондентом, фактически составляли один холдинг. И я часто забегала в редакцию газеты по каким-то внутренним надобностям. Меня там хорошо знали. А с нынешним редактором мы были знакомы ещё с комсомольской юности. Можно запросто зайти поболтать «за жизнь».

Но у меня был более реальный план. Я вспомнила, что почти год назад одна из молодых корреспонденток, которая теперь работает в московской редакции газеты, брала у меня интервью по поводу первого выпуска факультета редакторов-издателей, где я преподаю. И так как у неё что-то не получилось с фотографом, я отдала ей свой личный снимок. Конечно же, с возвратом. Но кто из газетчиков когда-то что-то возвращал!

Правда, перед отъездом в Москву она мне позвонила и сказала, что фото лежит в верхнем ящике её рабочего стола…

…Редактор газеты Владимир Иванович Топоров сидел за столом, заваленным бумагами и был погружён в чтение каких-то оттисков.

Его усы смешно шевелились – видно, он проговаривал текст заметки. Сама использую этот приём, когда редактирую – так ошибки «виднее».

Несмотря на занятость, он сразу поднялся мне навстречу:

– Какими судьбами? Если по делу – говори скорей!

Я изложила суть просьбы, добавив, что фотография нужна срочно.

– А до завтра не потерпит? Сегодня выпускной день – сама понимаешь!

– Ну, Вов! Раз уж я пришла… а завтра у меня лекции с утра до вечера, потом выходные… Ты только дай команду, я сама могу посмотреть… Ящик с фотографиями всё там же?

– Ящик-то на месте. Но тебя к нему подпускать, что козу в огород – ведь попутно утащишь что-нибудь…

– За кого ты меня принимаешь! Если не доверяешь – пусть кто-нибудь рядом постоит…

– Ладно – шучу! Пойдём.

Мы зашли в комнату, заставленную столами с компьютерами. Здесь тоже вовсю кипела работа – верстался номер. Невысокий шкаф с использованными снимками стоял в дальнем углу. Негативы хранились совсем в другом месте, и туда никого не пускали. Но я надеялась, что монеты снимали цифровой камерой. А все распечатки лежат здесь же.

Пропустив в дверях меня вперёд, Владимир Иванович остановился возле сидящей у входа незнакомой девчушки и, обращаясь не то к ней, не то ко всем сразу, громко сказал:

– Помогите Людмиле Алексеевне найти её фотографию, – и уже уходя, добавил. – Пора сдавать первую полосу!

Я направилась к тумбочке, следом, как тень, двинулась молоденькая сотрудница. Раньше я её в редакции не видела. Наверняка – практикантка. А в выпускной день, конечно же, не до неё. Только бы мне не бросилась помогать! Но она, видимо, и не собиралась – села поодаль, не сводя с меня глаз.

Открыв верхний ящик, я сразу увидела то, что нужно. Распечатки снимков монет были на нескольких листах, скреплённых между собой степлером. Но как их взять? Вытащив всё содержимое ящика на крышку тумбочки, я стала выдергивать фотографии из середины кучки, просматривать их и класть обратно в шкаф. Кучка уменьшалась, а я ещё не знала, как отвлечь от себя внимание. Хотела уж, было, попросить девушку принести мне воды, но тут зазвонил телефон…

Все были заняты работой, а телефон надрывался! Пока кто-то не крикнул:

– Ленка, возьми трубку – всё равно ничего не делаешь!

Моя надзирательница лениво направилась к телефону, я же быстро смахнула лежащие сверху листы в свой портфель, который предусмотрительно не закрыла после того, как достала из него очки.

Теперь работа пошла веселее. Я даже попросила вернувшуюся Ленку просмотреть часть фотографий. И мы уже убирали последние из них в ящик, когда в комнату заглянул редактор. В куртке «Аляска» и с папкой под мышкой.

– Нашла? – поинтересовался он.

– Нет, к сожалению.

– Ну, тогда больше ничем помочь не могу.

– А может фотография у неё в столе? – предположила я.

– В чужих вещах рыться не буду!

– Кто просит рыться? Откроем ящик – и всё! Если будет лежать на виду – возьму, нет – значит, нет!

– Ладно!

Мы вошли в комнату корреспондентов. Торопов направился к столу, в отличие от других не заваленному бумагами, а накрытому газетой, в пятнах от кофе и в крошках от бутербродов. Ящики оказались не запертыми, и в самом верхнем из них, который сразу выдвинул редактор, лежала моя фотография.

– Вот же она! – радостно сказала я, доставая свой снимок, и, чмокнув коллегу в щеку, быстро пошла к выходу.

– Подожди! Тебе куда? Может подвести? – услышала я за спиной его голос.

– Нет, нам в разные стороны. Доберусь на такси.

Я действительно прямо напротив входа в редакцию сразу поймала «маршрутку» и уже минут через десять была в университете.

…Домой приехала около пяти. И прежде чем сесть за дневник, позвонила Соне. Мы так и не отметили мой день рождения. Назавтра лекций у меня нет, поэтому я пригласила её зайти от следователя ко мне, чтобы вместе пообедать.

28 февраля 2003 года, пятница. Час дня. Дома

С утра сбегала в супермаркет за маслинами, сыром и сухим хересом «Массандра», который сразу засунула в холодильник.

Соня пришла около двенадцати, когда я уже вся извелась в самых разных предположениях, почему её так долго держат в милиции.

Она не спеша разделась. Долго распаковывала коробку, внутри которой оказался красный цикламен:

– Вот тебе аленький цветочек. Остаётся только в каком-нибудь чудовище разглядеть принца.

– Какой подарок!

Нежный цветок и спокойствие Софьи и мне вернули равновесие. Я не стала сразу её расспрашивать. Накрыла на стол, разлила по фужерам сухой херес. Поговорили о благородстве напитка.

Вспомнили, как в стройотряде, в далёком татарском селе, куда нас, будущих филологов, сразу после первого курса отправили строить кошару, в местном сельмаге из спиртного мы нашли только «Пруно в вине» молдавского производства и кубинский ром «Негро».

Что такое «пруно» – до сих пор не знаю. Решили, что это сливы – судя по ягодам, лежащим на дне толстенькой бутылки.

Вино мы тогда выпили, сливы, морщась, пытались употребить на закуску, но из-за полной несъедобности их пришлось выбросить. Ром же оказался настолько крепким для нас, что мы пили его буквально по каплям ещё несколько месяцев, таская бутылку с праздника на праздник.

И освободилась она только на мой день рождения. Я ещё долго хранила красную пробку с выпуклым профилем индейца. И даже проштамповала ею как печатью любимые книги из домашней библиотеки.