…

В зале суда было холодно. Хотя, может быть, Розе так только казалось: промокли ноги, застыли руки, отчаянно знобило. Всё, что говорили на суде, было продолжением какофонии звуков взбесившейся реки.

– Из сведений о представляемом к административной высылке… Сомина Розалия Хайкелевна, урожденная Йоффе… согласно докладу Таврического департамента полиции… за подписью губернатора… Особым совещанием… по 34-й статье Положения о государственной охране… утверждаемого министром внутренних дел… выслать Иосифа Рисина, Василия Печкина, Николая Трофимова, Розалию Сомину под гласный надзор полиции… Рисина, Сомину – в Архангельскую губернию на три года, а остальных – в Вологодскую губернию на два года каждого…

Роза потеряла сознание.

…

Холод ушёл, растворился вместе со скрежетом обозлённых льдин. «Они испугались маленького солнечного лучика, что щекочет мне щёки», – подумала Роза и открыла глаза. Вокруг были белые стены, а над ней – лицо отца.

– Розочка, детка, очнулась! – отец говорил каким-то быстрым шёпотом.

– Где я?

– В тюремной больнице, дочка. Как же ты так? Как соседям в глаза смотреть? Ну, зато хоть у нас надежда появилась. Похлопочу…

– Не надо! Я сама. Мне совершенно всё равно, что скажут твои обыватели!

– Господин Йоффе, вам нужно уходить, сюда урядник направляется! А вы, Розалия Хайкелевна, не нервничайте. Силы необходимо копить: они ребёнку понадобятся. – Тюремный врач в два прыжка оказался у кровати и сделал укол.

Роза увидела ссутулившуюся спину отца в дверном проёме и снова закрыла глаза.

…

Этот солнечный луч принёс ощущение тепла и покоя. Казалось, что все несчастья остались в прошлом. Сегодня, 18 июня, в тюремной больнице Роза родила дочь. Девочка была здоровой, с сильным басовитым криком, как будто все испытания только закалили её. Добрый тюремный врач, правда, написал в заключении, что ребёнок недоношен и слаб, поэтому девочку разрешили тут же принести матери для кормления.

– Маленькая моя! Мы должны быть сильными. Куда бы нас ни отправили, нас обязательно найдёт твой папа. И всё будет хорошо! – шептала дочке счастливая Роза.

…

Через две недели в здание лазарета новой мелитопольской тюрьмы зашёл судебный пристав для зачтения решения судебной палаты о замене ссылки в отдалённую губернию империи на высылку из страны Соминой Розалии Хайкелевны в связи с рождением ребёнка. Розе за одни сутки предстояло решить, куда она отправится вместе с дочерью.

– Мы отправимся с тобой в Париж, к дяде Илье. И там будем ждать Самсона. Всё будет хорошо! – Розе показалось, что дочь сознательно наморщила лобик и согласно улыбнулась.

…

Июнь 1909-го был необычно холодным. Когда Роза с ребёнком на руках в сопровождении жандармов вышла в тюремный двор, пошёл сильный дождь. Он барабанил по крыше полицейской кареты мелодию старой еврейской колыбельной, которую мама Реза пела всем своим детям:

…

Когда подъехали к вокзалу, малышка спала.

Варшавский поезд, к которому вели Розу, дал первый гудок. В вокзальной толпе она увидела отца с корзиной в руках. Он что-то кричал ей, но поезд заглушил его двумя предупредительными. «Через минуту отправление», – подумала Роза и прибавила шаг. У вагона жандармы приказали всем расступиться, но, как только высылаемое лицо оказалось в своём купе, опаздывающие пассажиры забегали по вагону, спешно занимая свои места. Поезд тронулся. Роза положила дочь и выглянула в окно. По перрону вдоль вагона бежал отец, что-то кричал, упал, встал, опираясь на трость, снова кричал что-то. Его летнее пальто, которое он сам называл дородным, было испачкано чем-то белым.

«Как будто в сахарной пудре от маминых кугелей», – успела подумать Роза. Здание вокзала стало совсем маленьким, фигура отца скрылась в облаке пара. Роза отвернулась от окна. В купе сидел младший брат Лёлик, рядом с ним стояла корзина маминых кугелей с корицей и яблоками.

Илья стоял в центре зала Восточного вокзала и наблюдал за искусной игрой света и тени. Лучи наглого июльского солнца прорвались через металлостеклянный свод, налету захватив отблески витражей и цветных афиш. Илья почувствовал себя соавтором этого причудливого летнего танца, захотелось срочно перенести его на бумагу. В такие минуты он особенно любил Париж, ощущал себя внутри художественной круговерти этого прекрасного сумасшедшего города. Не портило настроение даже странное письмо отца с грустными новостями. Да, сюда едет Роза, одна с ребёнком, но это же лучше, чем ссылка в архангельскую деревню! Да, отец решил спрятать Лёлика от страшных русских погромов – значит, найдём занятие Лёлику, в конце концов, парню уже четырнадцать! И даже новость о том, что папа продал свой пай от мельницы, чтобы выкупить Розу, не очень омрачила сегодняшний день. Ведь отец остался на мельнице управляющим. А главное, что они везут сюда деньги, которых так не хватает.

– Господа встречающие! Поезд «Варшава – Париж» прибывает к первой платформе.

Илья заспешил на перрон.

– Роза, дорогая! Дай мне племянницу подержать. Какая смешная! А как назвала? Надо назвать Анной, между прочим, сейчас самое популярное здесь русское имя. В честь Анны Павловой, балерины, она весной в труппе Дягилева[9] просто покорила Париж! А можно Софией, Софи́ на французский манер, как мою жену. Кстати, дорогие мои! Я же женился! Это всё та же Соня из Одессы. Париж соединил нас узами Гименея! Вы обязательно подружитесь! Лёлик, как ты вырос! С завтрашнего дня начнём покорять культурную столицу мира! – Илья говорил громко и много, стараясь заглушить тревогу от этой непростой ситуации.

– Мне бы ребёнка покормить, – устало выдохнула Роза.

– Конечно покормишь! Мы же на метро поедем. Это самый быстрый вид транспорта на планете. Слышали? Всего два года назад эту линию открыли. – Вскоре зычный голос Ильи растворился в громком гуле парижской подземки.

– Софи, дорогая! Встречай гостей! – Илья открыл своим ключом старинную дверь квартиры в верхнем этаже дома 116 бис по улице Гласиер (rue de La Glaciere, 116 bis).

– Разреши напомнить тебе: мой брат Авель – все домашние зовут его Лёликом, – моя сестра Роза, моя племянница Анна-София. А это – самая просвещённая, самая красивая женщина передовых взглядов, моя супруга Соня! – Илья дурашливо улыбнулся и звонко чмокнул жену в лоб.

Через полчаса после того, как суета улеглась и маленькая Аннушка заснула, все сидели за столом и пили чай.

– Илья! Не вспоминаешь Екатеринослав, Полтаву? Ты был очень полезен общему делу. Конечно, не Париж… – иронично улыбнулась Роза.

– Дорогая моя! Я с удовольствием вспоминаю те дни бесконечных разговоров о будущем, интереснейших споров с Короленко о судьбе России. Но я не мог оставаться просто наборщиком листовок в его типографии. Я – художник, моё место здесь, в самом центре мирового художественного процесса. А от передовых взглядов мы не отказываемся. Вот Софи, между прочим, Цюрихский университет окончила, на философском факультете лекции Плеханова слушала. И кстати, Луначарский[10] в Париже, вам надо обязательно встретиться. Говорят, что и Владимир Ульянов в прошлом месяце приехал. Эренбург[11] тоже здесь и на чём свет стоит Ленина ругает! Так что жизнь кипит! Бросайся в самую гущу! – Илья пытался представить сестре светлую сторону её новых жизненных обстоятельств.

– Я должна дождаться Самсона, – упрямо отчеканила Роза.

Илья вышел на кухню подогреть чаю, это была возможность взять паузу и подумать, что делать дальше. Он услышал лёгкие шаги Сони и тут же почувствовал спиной тепло её дыхания.