– Розочка! Что значит воспитание! Какая вы приличная девушка, что интересуетесь настоящей французской литературой; вот бы жену такую моему Давидику! – проорала хозяйка магазина Бэлла Исаковна.
На её крик из соседней кондитерской лавки Хейфеца выбежал Давидик, с которым Роза росла ещё в Прилуках. Он держал в дрожащих руках как будто заранее заготовленный пакетик с любимыми Розочкиными профитролями.
– По французскому рецепту, – отчаянно краснея, пробормотал незадавшийся жених.
Роза поблагодарила и выбежала из магазина, второпях разрывая пакетик из кондитерской.
Надо было отказаться, но почему-то сегодня отчаянно хотелось сладкого. «Теперь ещё и отцу расскажут, что я заходила», – подумала она раздражённо.
С отцом отношения совсем не ладились. Вот и сейчас, когда лужи городского сада частично переместились в старые дырявые ботики, Роза только ускорила шаг, подумав, что не возьмет отцовских денег на новую обувку. Ветки чёрного старого дерева зашевелились от внезапного порыва ветра, напомнили отца, укоризненно качающего головой.
– Девушка на выданье должна дома книжки читать и вышивать, на крайний случай в нужные гости ходить, а не по собраниям ночью шастать, – часто ворчал он, когда Роза задерживалась.
…
Замёрзшая рука неуверенно выдала условный стук. Дверь открылась – товарищи её давно ждали. Пока Роза отогревалась у печки, достали из сумки книги. Под массивными переплётами французских романов прятались листовки, отпечатанные на гектографе.
– Это из Полтавы? От Короленко[8]? – перебивали друг друга молодые подпольщики.
– Да, тяжёлые! Давайте чаю выпьем и пойдём. – Она с сожалением поднялась с нагретого огнём кресла.
– Роза, извини, позавчера курьер «Голоса социал-демократа» доставил новые номера и письмо от Самсона. Боялся лишний раз к тебе заходить, решил – сегодня передам, – смущённо сказал Коля Трофимов.
Роза схватила конверт и стала гладить его, не вскрывая, как будто этот бумажный четырёхугольник был заряжен той особой жизненной энергией, без которой она уже не могла жить.
Коля деликатно вышел в соседнюю комнату к товарищам. Буквально через минуту все они вернулись с горячим самоваром и чашками, стали как-то долго и старательно готовиться к чаепитию.
– Что-то случилось? Рассказывайте! Что вы глаза прячете? Что? – она непривычно для всех закричала.
– Роза, Самсона взяли. Он в Москве, в Бутырской. Но я успел передать новый паспорт. Теперь он полтавский мещанин Берко Мордухович Сомин с первым задержанием, – сообщил, собравшись с духом, всё тот же Коля.
– Берко Мордухович Сомин, – медленно проговорила Роза, словно читая по слогам новые слова из книжки. Она себе напомнила своих учеников из рабочих семей, которые уже могли складывать слова из букв, но совершенно не понимали их значения.
– Бер-ко Мор-ду-хович Co-мин, – повторила она, как будто именно эти незнакомые звуки были шифром для новой её жизни.
…
В дверь постучали, и этот настойчивый чужой стук словно вывел всех из оцепенения.
– Охранка! – Иосиф уже стоял у окна и видел тёмные фигуры на крыльце.
Вася в один прыжок оказался у крышки погреба и уже спускался туда с бланками новых паспортов для товарищей. Роза открыла печку и вместе с Трофимовым стала заталкивать туда листовки, в предательски ярком отблеске огня она увидела силуэт Миши Гендлера, который как-то тихо, по-кошачьи, двигался к двери. И в этот самый момент подгоняемое пламенем время словно снова остановилось, и тяжесть неожиданной догадки сковала руки. Ветер первым из непрошенных гостей ворвался в комнату, помогая огню прятать листовки вместе с непрочитанным письмом Самсона.
– Ну что же, товарищи революционеры, разрешите представиться: начальник Таврического губернского жандармского управления, подполковник Спиридович Александр Иванович. А ваши имена, полагаю, нам известны: Рисин Иосиф Израилевич – Мстиславский мещанин, стоит во главе Мелитопольского комитета партии социалистов-революционеров, подозревается в составительстве плана покушения на жизнь мелитопольского уездного урядника летом сего года; Печкин Василий Алексеевич – крестьянин Харьковской губернии, подозревается в укрывательстве разыскиваемых правительством лиц и снабжении их нелегальными паспортами; Трофимов Николай Егорович – крестьянин Новоладожского уезда Санкт-Петербургской губернии, активный член Российской социал-демократической партии, подозревается в распространении запрещенной литературы и политических листовок. А вы, барышня, стало быть, новоявленный руководитель Мелитопольского комитета партии социал-демократов Йоффе Розалия… – жандармский полковник медленно и подробно разглагольствовал, словно издевался.
– Я – Розалия Хайкелевна Сомина, мещанка города Прилуки Полтавской губернии, замужем за полтавским мещанином Берко Мордуховичем Соминым, – нервно перебила его Роза.
– Занятно! Ну, этими матримониальными деталями мы займёмся позже, а вот доказательства по существу дела уже пожаловали, – жандарм удовлетворённо кивнул.
Полицейские внесли в комнату бланки и печати для изготовления паспортов и стопку свежих экземпляров цюрихского журнала «Голос социал-демократа». Спиридович, брезгливо поморщившись, перчаткой выхватил из печки обгоревший кусочек листовки.
– Ну, формальности, пожалуй, соблюдены. Вы арестованы. Наденьте на господ революционеров наручники, а барышне – предупредительные связки. Что же мы, звери какие-нибудь? Вот так. И отправимся с Богом. – Полковник старательно играл роль заботливого дядюшки.
Розу везли отдельно. Судя по ухабам и ямам, на которые в темноте окраинных улиц натыкалась полицейская карета, ехали в Нижнюю тюрьму, прямо в «медвежью берлогу» (так называли это место товарищи, по имени грозного начальника острога Медведева). Но это почему-то нисколько не заботило. Роза только отчаянно сжимала и разжимала ладони, как будто это простое движение могло вернуть ей обладание самой важной ценностью – так и не прочитанным письмом Самсона. Очередная яма вернула ощущение тошноты и какой-то неосознанной тревоги. Миша Гендлер… Восторженный, шестнадцатилетний… Пришлось привлекать к партийной работе учеников её рабочей школы. После разочарования в революции 1905-го людей отчаянно не хватало! Миша не был готов… И снова навалилась тяжесть догадки: в момент ареста Миши в комнате уже не было. Тяжёлые ворота заголосили бабьим отчаянным стоном, карета въехала в тюремный двор.
…
– Розалия Хайкелевна! Будьте благоразумны! Не в вашем положении запираться! Завтра суд. Идите и подумайте, что вы можете сообщить по существу дела. Уведите подследственную. – Следователь с облегчением выпроводил упрямую арестантку из допросной.
– Не в вашем положении… Да, в моём положении нужно думать о ребёнке, – почти беззвучно прошептала Роза, когда дверь за конвойным захлопнулась. Эти тихие разговоры с самой собой стали частью борьбы с одиночеством тюремной камеры.
– Я и думаю о нём! Ну вышлют в Сибирь на поселение, а мы там вдвоём Самсона дожидаться будем. Да, малыш? – Она уже привычным движением прикоснулась к округлившемуся животу и почувствовала ответное движение. – Ты согласен? Вот и хорошо.
…
Утро началось с крика надзирателя.
– Заключённой камеры номер 5 – пять минут на сборы!
Из-за двери камеры послышались ещё голоса и шум какого-то переполоха. Розу вели по тюремному коридору, в который прибывала вода.
…
Река Молочная, впадающая в Молочный лиман Азовского моря, была спокойной и даже ленивой весь год, а весной, в половодье, выплёскивала на город вредный свой характер – становилась бурной и непокорной. Вот и сейчас Розу везли в судебный департамент на лодке; улицы нижней части Мелитополя были затоплены, восставшая вода тащила за собой острые грязные льдины, которые бились о борт с угрожающим грохотом. Сквозь этот шум Роза слышала ещё какие-то протяжные звуки. В рассветных сумерках она увидела людей на временных берегах разбушевавшейся реки. Вот баба по колено в воде голосит о каре божьей, какой-то мужичонка тащит на себе мешок к дому и отчаянно орёт матерными словами. Розе вспомнилась детская сказка о молочных реках с кисельными берегами, с неожиданным появлением принца, спасающего прекрасную принцессу, и обязательной счастливой развязкой. И в это самое время вдали, за обезумевшими льдинами, она увидела знакомые силуэты отца, мамы, сестёр и маленького Лёлика. Они стояли не двигаясь, одной застывшей группой, с протянутыми вперёд руками, как будто хотели остановить лодку с Розой, плывущую посреди водного буйства навстречу новым катаклизмам.
