Не знаю, как случилось остальное. Я понимаю, что надо было среагировать на это всё куда спокойнее. Может быть, даже посмеяться вместе с ней над всей этой ситуацией. Но не сделал этого. Вместо этого я резко поднял с пола кирпич и с размаху ударил им Веронику по лицу, сверху вниз. Она закричала и закрыла лицо руками. А я повторил удар, снизу вверх. Она снова вскрикнула и сделала шаг назад. Потом ещё один. А потом она сорвалась вниз. Прямо на груду битых кирпичей. А я сбежал.

Вечером мне позвонила мать Вероники. Спросила, не знаю ли я, где её дочь. Ответил, что мы целый день гуляли по городу, а потом разошлись по домам. Сказал, что проводил её до подъезда. И больше не видел. И не звонил тоже.

А через три дня объявили поиск. Объявления в газетах, новостях. Розыски в подвалах, заброшенных стройках. Так её и нашли, на куче кирпичей, слегка занесённую снегом. Позже ко мне приходил следователь. Хотел, чтобы я поминутно рассказал ему, что было в тот день. Повторяю ему то же, что говорил матери Вероники, слово в слово. Я так старался забыть этот день, что потихоньку сам начал верить в свою версию. По этой же причине даже не мог вспомнить, почему хоронили в закрытом гробу.

Я смотрю на экран. Там светится новое сообщение:

«Ну что, вспомнил?»

«Да».

На экране появляется и исчезает карандашик. Приходит ещё одно сообщение:

«Тогда, я думаю, ты знаешь, что нужно сделать!»

Да, я знаю, что теперь должен сделать.

Я выключаю компьютер и иду в комнату родителей.

За стеной снова орёт музыка. Судя по гитарной партии, Джим Моррисон с компанией.

«Это конец, мой единственный друг» – доносится из-за стены.

Открываю шкаф. На вешалке, среди костюмов отца и платьев матери, висит кожаная кобура. Расстегиваю её и достаю оттуда пистолет. После чего иду в свою комнату.

Сажусь на диван. Снимаю оружие с предохранителя. Вставляю дуло в рот. Смотрю на фотографии на ковре. Смотрю на памятные моменты жизни дорогого мне человека. Жизни, которую я старался сделать лучше. Жизни, которую я оборвал.

Музыка за стеной резко стихает. В одно мгновение становится невероятно тихо.

В кармане моей куртки вибрирует телефон. Ещё одна смс-ка. Я знаю, что это. Ещё одно сообщение от Вероники. Но это уже не важно. Теперь уже ничто не важно.

Я делаю то, что должен сделать. Я нажимаю на спуск.

10-19 мая 2011

Наш «УАЗик» кидало на ухабах из стороны в сторону. С большим трудом мы преодолевали огромные ямы, полные воды и грязи, а также упавшие стволы деревьев.

– Вообще, тут ездят только тягачи да лесовозы, – сказал нам водитель Павлик, парень лет двадцати. – Нашей машинке здесь, конечно, тяжеловато!

– Это мы заметили, – ответил я и посмотрел на сидящего рядом Костю Митрохина. Тот, казалось, начинал зеленеть. – Ты в порядке? – повернулся к нему. – Вид у тебя не очень, надо сказать.

– Да, это, нормально я, – ответил Костя, но как-то натужно сглотнул.

– Так объясни мне, – решил отвлечь его разговором, – что же там такого случилось, что вы меня выдернули из отпуска и потащили в лес к самым холодам? Кустицкий мне по телефону что-то там вскользь объяснил, но его ж без переводчика не поймёшь.

– А, Иван Сергеич с тобой уже связался, – спросил Костя и тут же улыбнулся. – А, ну да, он у нас конспиратор – будь здоров! Как ещё он умудрился жениться при его-то манере разговаривать, никогда не пойму.

Павлик хохотнул за рулём, затем одной рукой достал сигарету из пачки в нагрудном кармане и попытался прикурить, несмотря на бешеные скачки «УАЗика». Мимо нас с шумом прополз огромный груженый лесовоз.

– Сергеич и мне не особо много рассказал, – продолжил Костя. – Говорит, что там у лесников проблемы какие-то. Помните, там у нас собрались ветку газопровода тянуть. Так у них там что-то случилось.

– Они и сейчас там? – удивился я. – Ведь не сегодня-завтра снег выпадет, а они там?

– Да у них же план летит, вот и нагоняют, пока есть время, – ответил Костя и слегка приоткрыл треугольную форточку.

– А что случилось-то? – не оглядываясь, спросил Павлик и стряхнул пепел в окошко.

– Кто б знал, это ж Кустицкий! – многозначительно ответил Костя и прильнул к форточке и льющемуся в неё морозному воздуху.

Минут через десять впереди замаячили первые просветы. Справа и слева попадались полупустые лесовозы, погрузчики, самосвалы со щебнем. Вокруг сновали люди в тёплой одежде и строительных касках.

Мы подъехали к посёлку, состоящему из полутора десятков вагончиков на колёсах. Вагончики стояли полукругом, в центре которого находилась огромная лужа жидкой, но подмерзающей грязи. У крыльца одного из вагончиков стояли Кустицкий и ещё трое с ним.

Павлик остановил «УАЗик» рядом с ними, и мы выскочили в грязь. Благо, с моей стороны её было не много – поближе к вагончикам насыпали щебня. А Костя, судя по звуку, влез хорошо.

– А, это самое, приветствую! – воскликнул Кустицкий и пошёл ко мне навстречу. Один из его компаньонов тем временем сел в «УАЗик», и Павлик стронулся с места. Я оглянулся: Костины сапоги были в грязи почти до самого верха.

«Зато зелень с лица сошла», – улыбнулся я про себя.

– Мы, это самое… уже, это… не надеялись, на… что вы вообще, того… приедете сегодня, – начал Кустицкий, протягивая руку. – Дело, мать… серьёзное, а, нам, на… надо в нём, это самое… разобраться поскорее, растудыть!

Я глянул на Костю, тот только пожал плечами: Кустицкий, и всё тут.

– Позвольте, это, на… представлю, вас, мать! Это, – показал он на полного черноволосого мужчину в тёплом жилете и с портфелем в руках, – Андрей Антонович, он, того… главный инженер участка, – я пожал его мягкую руку. – А это, мать… Коля, бригадир, – то был огромного роста здоровый мужик.

– Здрасьте! – сказал я. – Ну-с, господа, расскажите, что у вас тут произошло?

Подошёл Костя, и Кустицкий представил его местному начальству.

– Николай Семёнович, вы объясните? – властно спросил у бригадира инженер. – А то мне ещё нужно бригаду Саморядова проверить, – после этих слов он поправил пояс на тёплых брюках и пошёл по грязи куда-то в сторону леса, где вдали шумели двигатели.

– Никогда ничего сам не делает, – сплюнул бригадир и закурил. – Сигарету? – предложил он остальным. Костя взял и довольно затянулся. – Сколько его знаю, всё время такой – сказал и свалил. Уже третий год под его началом, тьфу! – бригадир снова сплюнул.

– Так что там у вас? – спросил я бригадира. – Надеюсь, меня не зазря дёрнули с отпуска? – я повернулся к Кустицкому. – А ты, Сергеич, чего же? Опять район тянешь к себе! Когда уже сам будешь работать?

– Да я, это самое, того…

– Пойдёмте, я вам покажу, – жестом пригласил нас бригадир. – Нам туда. – Мы неспешно пошли, обходя лужи. – Позавчера мужики наши на седьмом участке отработали день, да под конец смены дождь начался. Ну, они инструмент-то побросали, собирались потом убрать. А вчера устроили выходной себе, естественно, никто на участок не пошёл. В общем, инструмент почти два дня пролежал под открытым небом, – бригадир бросил окурок в лужу, и тот шумно зашипел. – А сегодня вышли мужики на работу, ну и, как бы помягче-то, удивились весьма.

– И что же? – спросил я. – Украли всё, что ли, местные?

– Да хрен бы с ним, если бы украли! – ответил бригадир, обходя очередную лужу. – Хуже. Весь инструмент был сломан. Напрочь!

Мы обошли увязший в грязи экскаватор и увидели просеку неподалёку. На ней было множество пней и… чего-то ещё. Мы подошли ближе. Оказалось, что площадка была завалена искорёженным инструментом: бензопилы, топоры, ещё что-то.

– Местные, что ли, баловались? – спросил я Кустицкого.

– А оно, это самое… если бы! До Абрамовки, на… почти семьдесят километров. Тут, мать… никого и нет рядом, в коромысло!

– Ну, мы Сергеича-то вызвали, – продолжил бригадир. – Он приехал, осмотрел всё и протокольчик оформил, – при этом Кустицкий пару раз кивнул. – Да только мы вот чего нашли-то, там вон, – бригадир указал в сторону, где было много грязи.