— Как ты поранилась?

— Сделала выговор парню. Он не оценил.

— Сын Дерека Гейнза?

— Возможно. Я не знаю имени его отца. — Думаю, она позвонит отцу Шэя сразу после нашего разговора.

— Всё закончилось? — удивляет меня тон её голоса. Это разговор женщины с женщиной, а не матери с ребёнком. — Я должна знать, будешь ли ты в безопасности.

Я сижу на той самой кухне, в которой ела, делала домашние задания, натирала столешницы и училась печь, надеясь, что осмелюсь на следующий шаг в жизни. Наконец, я мотаю головой. Понятия не имею.

— Голова не кружится, не тошнит после случившегося? — Нет. — Хочешь сходить в больницу? — Ни в коем случае.

Она откидывается на спинку стула и прочищает горло. Её взгляд останавливается на пачке сигарет, но она быстро его отводит, борясь с желанием закурить.

— На следующей неделе ты будешь в выпускном классе. А когда тебе исполнится восемнадцать, я никак не смогу повлиять на твои решения. Либби считает, что с тобой нужно что-то сделать. И сестра тоже волнуется о тебе. — Я резко поднимаю взгляд. — Не злись на Мэгс, ведь тебе повезло с ней. Она родилась защитницей и всегда будет готова помочь тебе, хочешь ты того или нет. Но я должна знать, что, по-твоему, нам с тобой делать.

Значит, дело серьёзное, раз мама разговаривает со мной как со взрослой. Но меня также пугает то, что мне предоставляют возможность самой взять ситуацию под контроль. Стоило бы не только пожать плечами, но и сказать что-нибудь, но я просто не могу подобрать слова.

В ожидании ответа мама прижимает кончиком пальца несколько крошек и смахивает их в бумажную салфетку.

— Я была такой же в твоём возрасте. Иногда даже не верится, насколько сильно мы похожи.

— Правда?

— О да. Мы бы вместе шатались по улицам и напивались, пока нас кто-нибудь не остановил. Мои родители и Либби винили во всём твоего отца, но дело было во мне. Родители хотели, чтобы я была хорошей девочкой. Они давили, а я давала отпор. Так что я всегда понимала, что с тобой такое не пройдет.

— Умно.

Мама едва заметно улыбается.

— Но, похоже, что и сейчас у нас что-то не складывается. — Она смотрит в моё разбитое лицо. — Не знаю, как я выжила. Стоит подумать обо всём, что я сделала или попробовала... Страшно представить тебя на моём месте. А иногда трудно понять, когда веселье заканчивается и превращается в привычку. — Она замолкает в нерешительности. — Говори со мной, если нужно.

Я не прошу её не беспокоиться и не уверяю, что изменюсь здесь и сейчас. Никто на это не купится. Когда мама встаёт и выливает остатки чая в раковину, я интересуюсь:

— А Либби была такой же милой и невинной, как она рассказывает?

— Да нет.

— Ха. Теперь понятно, почему она не отпускает от себя Нелл. — Я пожимаю плечами. — Если бы отец Нелл был с ними, то возможно, Либби ворчала бы на него, и Нелл могла бы без разрешения ускользн...

— Нелл — вся её жизнь. — Мама бросает на меня пронзительный взгляд, отчего вмиг пропадает моя ухмылка. — Останься бы её отец, так прекрасно не было бы. Либби бегала за ним два года в поисках чего-то большего, но как только ему подвернулась партия получше, он сразу сбежал. — Мама замолкает, приподняв плечи. У меня почти вырывается: «Я думала, они были помолвлены», но осознаю, что мама рассказала семейный секрет. — Даже не думай ей об этом говорить.

— Хорошо, — выдохнув, я кладу горошек на стол и трогаю нос. Ничего не чувствую.

Я поворачиваю голову на скрип кроссовок: через сетчатую дверь в дом заходит Нелл.

— Извините, — говорит она нам. Мама приглашает её взмахом руки. — Просто... У нас репетиция. — Она смотрит на меня. — Что будешь делать?

На сцене висит голубой велюровый занавес — пара волонтёров крепит к его внешней стороне и трибунам украшения, пока мы с Нелл поднимаемся по ступенькам. Мне было слишком больно краситься, поэтому я надела свою розовую кепку и натянула её как можно ниже. Я готова развернуться, заметив на себе взгляды, а Белла хватает Алексис за руку и обменивается с ней удивлёнными смешками. Хватка Нелл на моей руке — единственное, что удерживает меня от того, чтобы разбить их головы, как хэллоуинские тыквы. Не отрываясь от меня, Нелл подходит к миссис Хартвел и произносит:

— Сегодня моя сестра поранилась на работе, но хочет принять участие в репетиции. Можно?

Миссис Хартвел быстро моргает.

— Что же... Конечно. Божечки, бедняжка. Чем же ты занималась?

— Собирала голубику, — отрезаю я.

Миссис Хартвел показывает нам движения, наслаждаясь притопыванием и прихлопыванием и вкладывая в это дело всю свою душу. Приближается Фестиваль, и мне становится не по себе, как будто я проглотила головастиков. До коронации осталось три дня. Три дня. Мне придётся стоять здесь на сцене перед толпой людей и притворяться, что я чувствую себя как рыба в воде, но в то же время я буду выглядеть так, словно остановила своим лицом фуру. Действие аспирина заканчивается, и голову начинает окутывать тупая боль, усиливающаяся с каждым шагом и звуком из колонок.

Мы садимся по-турецки на подиуме, а миссис Хартвел продолжает объяснять:

— В это время ведущий будет поочередно вызывать вас к микрофону в центре сцены и представлять зрителям. Судьи будут задавать вам заранее подготовленные вопросы. И нет ни одной причины переживать из-за интервью. Вы же всё прекрасно о себе знаете, не так ли? Если за ответ вы получите высокую оценку, то пройдёте в финал, где вам ещё раз будут задавать вопросы. Судьи посовещаются и объявят Мисс Конгениальность, призёра и Королеву.

Парень на тракторе проезжает вокруг сцены, разравнивая землю для субботнего Фестиваля. Вдалеке, как большая шляпка гриба, поднимается белый тент.

Одна из участниц поднимает руку.

— Сколько девушек пройдёт в финал?

— От трёх до семи. Но однажды прошли десять участниц, и конкурс длился до полуночи, — миссис Хартвел останавливает свой взгляд на каждой из нас, как будто мы особенные. — Я не увижусь с вами до субботы, но вы можете связываться со мной по любым вопросам — у вас есть номер и почта. Звоните, даже если вам нужно просто выговориться. — Она смеётся, но мне такое развитие событий кажется маловероятным. — Теперь я буду вызывать вас поименно. Мы отрепетируем ваш выход и уход со сцены.

Закончив репетировать, я стою в ожидании Нелл, крепко обняв себя — лучше бы я взяла с собой свитер, ведь ближе к ночи похолодало.

Неожиданный голос миссис Хартвел заставляет меня обернуться.

— Не так уж и плохо. — Она берёт сумку, бутылку воды и папку и притрагивается к своей щеке. — Твоё лицо. Синяки не сойдут до воскресенья, но макияж может всё исправить. Зелёный консилер. Нанеси его спонжем под тональный крем. Он творит чудеса, корректируя цвет.

Я засовываю руки в карманы, вспоминаю о Мейсоне и сразу же вытаскиваю их.

— Я тут подумала... Может мне не выступать. — Она замирает. — Ну, вид у меня не самый лучший.

Она выпрямляется, поправляя большую сумку под мышкой. Её глаза выделяются в бирюзовых тенях.

— Хочешь, чтобы я тебя отговорила или наоборот уговорила? — Я мешкаю с ответом. — Мне кажется, тебя с самого начала нужно было уговаривать. — Она кивает в сторону Нелл, которая спускается со сцены. — Видимо, ты здесь ради кого-то другого? — Она раскусила меня, так что я не пытаюсь оправдываться. — Что ж, вот что я о тебе знаю. Ты ничего не бросаешь. А если бы поступала наоборот, то не пришла бы сегодня на репетицию в таком состоянии. Ты не болтаешь попусту, а делаешь. — Она улыбается, запахивая кардиган. — Уверена, что закончишь начатое?

Теперь конкурс выглядит как вызов, а не обязанность. Почти равноценно моему стремлению попасть в список лучших работников. Я быстро киваю ей в ответ.

— Ладно. Я не уйду. — Делаю несколько шагов назад, а затем спрашиваю: — Каково было выиграть?

Как только она понимает меня, то заливается смехом.

— Дорогая, я никогда не была Королевой Фестиваля. Я и Принцессой-то не была. — Кажется, что меня сбили с ног короной. — Я не... Что же, я не была из тех, кого выбирают для участия в таких конкурсах. В школе я была намного полнее и застенчивее, — из неё снова вырывается смешок. — Боялась собственной тени. Даже если бы у меня была возможность выйти перед зрителями, я бы не решилась.