— А если бы не выгорело.

— Тогда город надо блокировать, подтянуть линейные части и двигаться к побережью, на Тире-Де, чтоб перерезать приморскую рокаду. Тем самым вы разрежете провинцию на две части — правая ее часть будет слабей. Поэтому, надо будет укрепить левый фланг, части второй линии развернуть направо, основные части подтянуть и доукомплектовать для нового удара…

Брат Ноэль кивнул:

— Может, и ваша правда… Надо будет подумать. Завтра продолжим… Да не послужит сегодняшнее дурным предзнаменованием…

-

Ночь прошла спокойно. Спалось хорошо, крепко, но я пару раз просыпался, единожды даже встал, чтоб попить воды, подошел к узкому окну кельи. По монастырским стенам тихо ступали часовые.

Я слышал, как они что-то бормотали. Возможно, молились прямо на боевом посту. Но слов мне разобрать не удалось. Даже показалось, что это какой-то неизвестный мне язык.

Странно, — подумалось мне, — зачем беспокоить богов по пустякам, молиться, когда и так все хорошо. Иное дело, вспомнить имя божье перед боем, когда…

Недодумав мысль, я завалился спать дальше.

-

Утром, когда мы собирались в дорогу, нас вышел провожать брат Моэль.

Впрочем, провожал он не только нас — рядом седлала коней дюжина монахов.

— Поедете вместе, — сказал настоятель, — ходят слухи, что по границе провинции спешно строят вокруг деревень частоколы.

С ворот монастыря убрали засов и распахнули одну створку — как раз, чтоб могли выехать конники один за другим. Меня удивило, что петли не скрипнули, да и песок под ногами лошадей лишь тихонько поскрипывал. Мы ушли в сумрак, почти не потревожив тишину.

Сама по себе фортификация была действием обыкновенным, но чаще всего — недружелюбным. Коль вы строите стену от соседа, то, как минимум — видеть его не хотите, а то и подозреваете, что он склонен воровать яблоки.

Здесь же ставка была побольше, чем корзина с капустой — не зря же в монастыре жгли свечи.

С иной стороны, если противник, пусть и потенциальный врывается в землю, ставит частоколы, то, вероятней всего, по этому направлению наступать не будет. Цель подобного фронта — сохранять стабильность. Если удар будет, то его нанесут в ином месте — но вот в каком?.. Вероятно, деревни укрепляли по всей границе, но то ли не собирались наступать нигде, то ли где-то стены строились для отвода глаз. Это и должна была выяснить монастырская разведка.

Вспомнились мои вчерашние слова про нехватку сил и несимметричный охват.

Вдруг я подумал, что уже сегодня вечером новый фактор в виде укрепленной линии будет учтен в штабной игре. Будет сделан иной ход, а иные люди, за лесами и реками ответят еще как-то.

И может их борьба сойдет к ничье, без потерь с обеих сторон. Я не говорю про потерянное время и сожженные свечи — я говорю про жизни человеческие.

За время пути мы не обмолвились с монахами ни словом — мы были незнакомы и говорить нам было не о чем.

Да и они почти не беседовали меж собой. Вероятно, их задачи были очерчены еще в монастыре и, достигнув определенного перекрестка, очередная пара салютовала и исчезала в тумане.

Проехав миль двадцать, мы расстались с последней парой и продолжили путь вдвоем.

В Хотии

К вечеру горизонт чем-то подернуло — то ли невысокими горами, то ли низкими облаками.

Пришла ночь. Месяц был молодым, и звезды выпали густо, будто снег. Но хоть они светили ярко, света давали мало, и от этого чернота неба казалась еще глубже, темнота еще гуще, еще зловещей. Ночь была самая ведьмовская — в такой темноте ведьмам сподручней возвращаться с шабашей. Хотелось закрыться от этой тьмы за дверьми, за ставнями, жечь лучину, жаться к теплу и к себе подобным.

Но тут поползли облака, будто пена на волнах моря, замутила гладь неба, утопила хрупкий кораблик луны.

Странно, но Ади остался безразличен ко мраку. И мне не оставалось ничего, кроме как следовать его примеру.

Мы поужинали и легли отдыхать. Костер тушить не стали, и он догорал сам по себе. Но сон не шел.

— Ади… — прошептал я тихо, чтоб в случае чего не разбудить его.

Но он не спал:

— Чего тебе?..

— Ты ведь женат?..

— Угу…

Но об этом я знал и так, посему переспросил иначе:

— А почему женился?..

Он ответил мгновенно:

— Во-первых, я ее люблю…

— А во-вторых?

— А во-вторых, тебе разве мало «во-первых»?

— А кто она?

— Ecco femima. Женщина.

— Она красива?

— Ну нельзя сказать, что она красива… Она прекрасна.

— Чем же?

— Видишь ли… Когда мы познакомились, она была на сносях. Я раньше и не подозревал, что можно быть такой красивой, будучи беременной.

— Тебе нравятся беременные?

— Не в этом дело. Обычно, когда женщина беременная, она несет плод как бремя или как награду… Или украшение. Но нести достойно… Когда я увидел ее, я подумал — это женщина. Она была женщиной до, она будет ей после родов, но, когда она беременна — она в первую очередь женщина. И плод — это часть ее, ибо от мужчины тут такая малость…

— Но если она была беременна, значит… Был и отец…

— Я понял твой намек, твою паузу. Да, она была замужем… Ее мужем был человек довольно лихой, не дурак, неплохой боец. В иной день ты съедал таких как он на обед — просто чтоб размять пальцы. Но по тем местам он был лих… Меж тем, он погиб бесславно — мятежники напали на пост, часть покойника бросили в ответ. Бой был ночным — утром его нашли с распанаханным горлом. Убили его, вероятно саблей, в то время как повстанцы были вооружены в лучшем случае глефами. Короче, кто-то свой его положил по ошибке…

— А ты?..

— А я в этом рейде не участвовала, — отрезал Ади. — Во-первых, я нелинейный боец. А во-вторых, гражданская война — не моя специфика… В общем, когда она узнала о смерти мужа она пошатнулась, но устояла. Удержала и плод… Я стоял рядом и обнял ее — вроде как поддержать. Я обнял и подумал, что никогда ее не отпущу.

Он замолчал что-то вспоминая. Может он отел мне еще что-то сказать, но не успел. Я задал ему новый опрос.

— А если бы он не умер?

— Умер бы. Я знал, что они не проживут вместе — так или иначе. На его руке была татуировка…

— Татуировка?.. И после этого ты говоришь, что за горами живут не варвары.

Ади тихонько хохотнул, но продолжил:

— Там были имена его и Луры…

— Ну и что?

— А то, что, что мою жену зовут иначе!.. Трудно любить человека, который каждый день напоминает, что у него был другая.

— И что ему делать? Отрезать руку? Вывести тату?.. Так шрамы останутся…

— Надо не делать такие татуировки!

Последнюю фразу Ади почти крикнул, и где-то вверху вспорхнула разбуженная птица.

— А чужой ребенок?..

— Чужой ребенок это тот, кто живет за двести верст, и которого ты ни разу не видел. А этот живет в моем доме, ест мой хлеб и зовет меня отцом — какой же он чужой?.. И с женой так же: Я ее муж, Она — моя жена. Взаимная принадлежность и ответственность. И я хочу быть ответственным за нее.

Я пожал плечами — в темноте мой жест остался незамеченным. Но я все же высказался:

— И все же странно…

— И чего тут странного-то?

— Странно, что ты так выбрал жену.

— Скажи мне, а как их надобно выбирать? Ты ведь сам еще себе жену не выбрал?..

— Нет, не выбрал, — согласился я.

— Ну так послушай опытного товарища… Жен выбирают совсем иначе, нежели любовниц. Любовница — это мгновенное желание. Охота тела, но нет до души дела. Жену же ты выбираешь не столько себе — это тот человек, с которым тебя будут видеть родители, друзья. Ты выбираешь еще и мать своим неврожденным детям. Когда ты один — ты волен представлять рядом с собой любую. Когда же выбор сделан — прежде чем мечтать о другой, подумай, а что делать с той, которая рядом с тобой.

Что-то завыло в лесу — может в миле от нас, может и того ближе. Завыло громко, зло и даже весело. Кто это был — волк, одичавшая кошка или оборотень, я так и не узнал. И думаю, это к лучшему — не хотелось знакомиться с существом, что, не боясь никого, воет в кромешной тьме посреди леса.