— Приблизительно, — бросил Ади, нервно катая в руках стакан.
— А вот утречком они вышли через главные ворота, и войскам сказали, мол, выносите готовеньких. Вынесли семьдесят два трупа. Некоторых разделали так, что нельзя было опознать! По двенадцать человек на каждого! Или ты убил больше, Ади?…
— То были убийцы. И лучшего они не заслуживали.
— Угу. Но ты получил за них деньги. И убил ты их не словом святым, а холодной сталью. Кстати, одну вещь не пойму… Отчего вы убили всех? Ведь за живых платили больше? Скажи мне — это был пункт договора? Или бандиты знали что-то, что надлежало похоронить в Стеклянном Холме? Не говори, что когда началась резня, они не пытались бежать, не молили о пощаде?.. Скажи мне, отчего вы никого не оставили для суда и палача?
Он не сказал. Он молчал, уставившись в стол, катая шарики из мякиша раскрошившегося хлеба. Безусловно, он знал ответ. Я же знал, что он мне его не скажет.
— Ладно, шут с ним, не буду боле портить обед. Но ты в следующий раз подумай, если вдруг хлеб с моего стола не полезет в глотку…
Ади молчал…
-
После обеда, мы завернули в ряды оружейников. Собственно, это была та причина, по которой мы попали в Маца-О и на его базар.
Оружие, что продавали здесь, было подстать цене — не слишком дорогое, не весьма качественное. Даже подделки, что иногда попадались, были сделаны непритязательно и выдавали себя с первого взгляда.
Когда я был здесь в последний раз, торговцы оружием занимали целый ряд.
Но за прошедшие полгода многое поменялось. Теперь оружейников стало немного, они занимали совершенно крысиный угол, а на их старых местах торговали мышеловками и коваными флюгерами.
— А то так плохо? — поинтересовался я у одного торговца.
— Да спроса нет…
А вы такую дрянь не продавайте, народ-то и потянется, — подумал я, проводя по лезвию выставленного на продажу эспадрона.
Но вслух сказал:
— Моему другу надо оружие, — я показал на тролля. — Что-то такое же большое, как и он сам.
Хозяин кивнул и ушел в намет, откуда вернулся, сгибаясь под весом металла. Затем вытащил несколько образцов из-под прилавка.
— Скажите только честно… — Вступил в разговор Ади. Он вытащил из кучи шпагу и теперь разглядывал ее лезвие. — Тут руны….
— Ну и что?
— А вы хоть знаете, что они означают?
Торговец забрал из рук Ади оружие, осмотрел его, пожал плечами, и будто невзначай вернул его в общую кучу.
Но Ади не успокаивался:
— Не знаю, откуда вы это копировали, но больше так не делайте. Это жуткое ругательство…
Наконец тролль присмотрел себе подходящее железо.
— Пожалуй, этот мы возьмем, — сказал я, отстегивая кошелек. — Сколько с нас.
— Оставь… Я сам расплачусь, — остановил меня Эршаль и шепотом добавил, — Зря ли я триста лет под мостом сидел.
-
— Говорят, — вспомнил Ади, когда Маца-О, был за нашими плечами. — Говорят, что Маца-О хотят закрыть для приезжих…
— Подожди, как закрыть? — возмутился я, — А как же дороги? Реки? Как же базары?
Ади только пожал плечами.
— Говорят — и все тут. Мэрия каждый год пытается закон протянуть.
— Так это же в каждом году…
— Ну, в этом году началось получаться.
— Ну в таком случае, есть случае есть смысл ввести реторсию… Или репрессалию — никого из Маца-О не выпускать за границу провинции…
Бродячий театр
Велика ли беда — конь захромал.
В пути он, наверное, потерял подкову, затем то ли занозил, то ли разбил копыто. Да и дорога была после дождя — грязь и лужи.
А на хромом коне далеко не уедешь.
Случилось это посреди чистого поля, а, верней, на просёлке у перелеска, далеко от человеческого жилья. Дорога была пуста — этим проселком мало кто пользовался.
Мы остановились на привал.
Присоседиться на мерина к Эрашалю не было никакой возможности — тот и так шел уже на пределе сил. Я для приличия предложил Ади ехать на моей лошади, но он отказался. Тоже из приличий или по своему мнению — не знаю.
Я и Ади отнеслись к этому спокойно, но Эршаль обозлился, будто лошадь пала под ним. Вероятно, он не сильно верил в людей вообще и нам в частности, полагая, что мы с Ади как-то сладим, а его пустим на своих двоих. То, что он до сих пор ехал только по моей милости, во внимание он просто не брал.
Лошадей расседлали, двоих стреножили — третьей это было без нужды, и пустили пастись.
Делать было нечего, и мы собрались пообедать.
Лагерем стали ввиду дороги, тролль наломал сушняка, Ади отправился вроде как на охоту, но вернулся с рыбой. Причем я был готов поклясться, что самую крупную рыбину он убил уколом в голову своим панцеропробойником.
Речная рыба, как водится, была костлявой, но наелись мы досыта, а затем сперва Ади, а потом я провалились в сон.
Последнее, что я помню — тролль о чем-то бурчал…
-
Разбудили меня грубо. Настолько грубо, что, не разобрав со сна, я хватился за саблю. Но, открыв глаза, увидел, что меня трясет за плечо тролль — нежность, безусловно, была не его сильной стороной.
Рядом тер лицо Ади…
— Что случилось? — спросил я у него.
Но ответил Эршаль:
— Кто-то едет…
Я прислушался, но не услышал ничего, о чем сообщил остальным.
— А вы ухо к земле приложите… — предложил тролль.
— Ну вот еще, буду я уши пачкать… — зевая ответил Ади, — Подождем…
Я смотрел во все глаза на рощу, указанную Эршалем, но все же не видел ничего.
Наконец, я услышал шум — сперва просто далекий ор, затем я смог разобрать слова песни. Пели «Твердость камня»
«…
Давай мы посмотрим назад
На берег, где волны шумят
Не строят на дюнах дома
Снесут их ветра и шторма
Я знаю — тот шанс невысок
И вымоет море песок…
«
И, наконец, из-за дальнего леска появилась колонна — сперва я подумал, что это купцы, но затем оказалось, что сброд этот разношерстный, телеги самые разнообразные. Охраны я не заметил, да и путешественники делали все, чтоб их процессия бросалась в глаза: лошади был убраны в ленты, вдоль бортов телег висели какие-то транспаранты. Над головным фургоном реяло два флага.
Кортеж двигался медленно, и вскоре мы увидели причину — последнюю телегу тянули шесть мужчин. Именно они и пели, верней, кричали песню. Процессия явно принадлежала торговцам иллюзиями, и эта песня, призывающая не строить воздушных замков, выглядела как мятеж, бунт на борту. Но тянущим телегу было тяжело, им многое прощалось.
И они орали, налегая на ремни, привязанные к оглобле:
«…
Я буду жить
где
камень тверд
Я буду знать
что
меня ждет
Я хочу жить
где
камень тверд
«
— Цирк или зоопарк, — предположил я.
Тролль промолчал, вероятно, оттого что подобного еще не видел, но Ади мне ответил:
— Странствующий бордель.
Но мы оба ошибались — это был бродячий театр.
-
Мы перегородили им дорогу. Просто вышли на тракт: я в центре, Ади справа, тролль — слева. Оружие не обнажили, но прятать тоже не стали. Объехать нас у кортежа бы не получилось, и они остановились в дюжине шагов.
— Чего надо?.. — крикнул старик-возничий.
— У меня конь захромал, — ответил Ади. — Если у вас есть лишний, я бы вам хорошо заплатить…
Вряд ли они поверили — проезжий шлях был плохим местом для сделок.
— А у твоих друзей тоже лошади сдохли?
— Не сдохли, но двоих они не понесут…
— Да у нас у самих вол пал…
Это была правда — театр был небогатым, настолько, что обходились они лишь необходимой тягловой силой. Потеря одного вола пробила в их бюджете брешь…
Из фургона появилась голова женщины, она что-то прошептала возничему.
— А ведь верно… — проговорил тотю — Уж не господина Реннера-младшего мы здесь видим?
Ади слегка поморщился и кивнул:
— Он самый…
Старик спрыгнул на землю, подошел к нам ближе и стал внимательно рассматривать Ади внимательней. Я и тролль возницу будто не интересовали вовсе. Причем на самого известного убийцу он смотрел вовсе без страха, будто знал то, что нам было неизвестно.
