Перспектива беспокоить последнюю, не радует, но тем не менее, она должна знать, что твориться в ее доме. Мать будет очень недовольна. Я в последнее время частенько выслушиваю ее нравоучения: как должна вести себя наследница в совете, как обязана руководить островом, что нужно делать, чтобы тебе не только подчинялись, — боялись и уважали. А тут такое…Она доверила мне управление особняком в ее отсутствие и не успела вернуться, как посыпались проблемы. Я ее подвела. Не уследила, не справилась... А ведь мать возлагает на меня, свою наследницу, такие надежды. В будущем именно мне предстоит занять ее место и руководить здесь всем. А пока я совершенно не оправдываю ожиданий. Мне так хотелось доказать ей, что я смогу справиться, что на многое способна. Не очень-то вышло.

— Да, — согласно кивает Амалия. — И чем скорее, тем лучше.

Следующие несколько минут, я отдаю распоряжения охране об общем подъеме. Выслушав меня, девушки-телохранители уходят будить всех и собирать в холле на первом этаже. Я же возвращаюсь обратно в кабинет к Амалии, планируя ждать выполнения поручения там.

— Ума не приложу, как это могло случиться, — с порога, едва войдя в помещение, выпаливаю я. — Мы почти все время были вместе.

— Почти? — встрепенувшись, спрашивает девушка.

— Мы с матерью вернулись с поездки в районе обеда. Нас не было несколько дней на острове, —поясняю я, припоминая события прошедшего дня.

— Я переоделась, встретилась с Марком, — продолжаю я урывками. — Обедали и ужинали вместе, вечер, как ты поняла, он провел со мной…

Девушка энергично кивает головой, слушая меня.

— Может ты отходила?.. Не заметила… — добавляет она свои версии. — Возможно, ты что-то упустила… Ели вы одно и тоже?

Напрягаю память, но в мыслях нет ничего необычного, за что можно было бы зацепиться или заподозрить неладное.

— Ели и пили одно и то же... и нет, — бормочу я, хмурясь. — Я не заметила ничего такого…

В кабинете повисает напряженное молчание. Мы смотрим друг на друга. Амалия ожидающе, я задумчиво.

— Это был сильный яд, — добавляет она для убедительности.

— Кому вообще могло прийти в голову его травить? — разводя руками, в недоумении спрашиваю я. — В чем смысл? Он ведь никому не мешал, да и откуда бы у него тут были враги?

Девушка лишь пожимает плечами, в ответ на мои слова.

— Да, это очень странно, — соглашаясь, произносит она.

Наш разговор прерывает настойчивый стук в дверь и, не дожидаясь ответа, посетитель распахивает ее. На пороге перед нами появляется обеспокоенная Джуд: ее взгляд напуган и мечется с меня на Амалию, после мгновения заминки, девушка, подбирая слова, произносит, обращаясь уже ко мне:

— Госпожа… у меня ужасные известия.

Я мгновенно напрягаюсь, требовательно глядя на нее. От плохого предчувствия кровь стынет в жилах, а сердце учащенно стучит в груди.

— Говори, — холодно бросаю я, сверля ее суровым взглядом и поторапливая.

Девушка запинается, лицо ее бледнеет, она опускает глаза в пол и произносит:

— Госпожа, ... ваша мать мертва.

Кто-то трясет меня, но я, не могу прийти в себя, реальность уплывает, голова гудит. Жуткие спазмы не дают дышать полной грудью. В горло словно пепла насыпали. Никогда еще не чувствовал себя так ужасно. Ко всему прочему, понимаю, что не могу пошевелиться, все тело будто онемело, и я не чувствую ни рук, ни ног.

Голоса и звуки искажаются, смешиваясь с противным писком, раздающимся в ушах. Веки тяжелые, как мешки, и совершенно не поднимаются, не дают взглянуть, что происходит вокруг и где я нахожусь. Полный раздрай в ощущениях и способностях утомляет в считанные секунды. Борьба с собственным телом безжалостно отбирает все силы, и я сдаюсь, уплывая и постепенно погружаясь в темноту, где нет ничего: ни звуков, ни эмоций, ни ощущений.

Так происходит раз за разом. Пустота, попытки проснутся, разочарование, бессилие и я плыву… неизвестно куда, зачем, не зная, кончится ли это. Ломота не исчезает, но сейчас она похожа на пульсирующую, ноющую боль. Не знаю сколько времени проходит, но я начинаю чувствовать всю тяжесть собственного тела и решаю проверить силы. С большим трудом, но мне удается пошевелить пальцами руки, а затем и приоткрыть глаза.

Силуэты плывут, очертания обстановки размыты, но я замечаю рядом с собой две фигуры. Они переговариваются, не замечая моих попыток привлечь к себе внимание. Их голоса звучат глухо, и удается расслышать лишь отдельные слоги, обрывки фраз, которые непонятны и не воспринимаются мозгом. Их смысл ускользает от меня. Прилагаю дикие усилия, чтобы пошевелиться и на чем-то сосредоточится, но на глаза вновь наваливается темнота.

Следующее пробуждение протекает легче. Чувствую себя медузой, выброшенной на берег, обезвоженной, не способной двигаться и дышать. Безумно хочется пить. Приподнимаю веки, вновь замечая знакомый силуэт, только вот не сразу удается вспомнить, откуда я его знаю. На мгновение закрыв глаза, делаю осторожный вдох и тут же морщусь; в груди будто кто-то разжег костер и любой, даже неглубокий вдох распаляет тлеющие угли внутри.

— Пх-хи-и-и…— с трудом разлепив губы, хриплю я.

Затихаю, и перевожу дух. Как же тяжело говорить, кажется, даже пот прошиб… в жар так уж точно бросило. Лишь на мгновение закрывая глаза, пытаюсь проглотить пепел, застрявший в горле, чтобы повторить попытку. Силуэт, мелькающий неподалеку, шевелится и начинает стремительно приближаться.

— Ты очнулся, — с облегчением выдыхает рядом со мной женский голос и — какое счастье! — на лоб опускается что-то восхитительно холодное и мокрое.

Я удерживаю в себе стон удовольствия, чтобы попусту не растрачивать силы, но пытаюсь облизнуться сухим языком, воображая, как капелька воды срывается с запотевшей холодной бутылки и падает мне прямо в рот…

— Пи-ить, — собрав всю волю в кулак, хрипло шепчу я.

Силуэт шуршит. Слышится шум льющейся воды, и моих губ касается емкость. Воображение рисует вкусную и очень холодную воду, и каково мое разочарование, когда вместо воды во рту оказывается что-то густое, горькое и теплое.

Сделав пару маленьких глотков, не в силах больше пить эту дрянь, я протестующе смыкаю губы. И возмущенно сдвинув брови, пытаюсь разглядеть «добродетельницу»: ее лицо не четкое, но длинные темные волосы, большие светлые глаза, дают подсказку — хозяйка. Воспоминания, встрепенувшись в мозгу, начинают подкидывать обрывки последних событий: девушку, ее спальню, нас в обнимку… А потом: бред, муки, забвение, жар, холод, темноту.

Что это было? Почему мне так плохо? Это она со мной сотворила? Неужели я был так плох в постели, раз заслужил подобное обращение? Коварные, опасные — эти женщины. Теперь понимаю, почему некоторые запирают себя в мужском монастыре. Мало того, что обязуешься никогда не жениться, так еще имеешь возможность никогда не видеть этих исчадий ада во плоти, которые при жизни устраивают пытки похлеще, чем в преисподней.

— Тебе лучше? — раздается женский голос рядом, отвлекая меня от внутренних возмущений.

— Почему так плохо? — бормочу я.

В ответ девушка нежно касается моей руки, лежащей рядом с ней, будто успокаивая, а затем, едва дотрагиваясь лица пальчиками и смахивая налипшие на лоб пряди, тихо произносит:

— Тебе ввели противоядие. Так твой организм борется.

— Сколько я так лежу? — интересуюсь я, не придавая значения предыдущей фразе.

— Несколько дней. Не волнуйся, Амалия сказала, что скоро тебе станет лучше, — спокойно говорит она.

— Подожди, — наконец доходит до меня. — Что ты сказала? Что произошло? — непонимающе переспрашиваю я.

Хозяйка тяжело вздыхает и, помедлив, грустно отвечает:

— Отравили, — она делает паузу, словно размышляя достаточно ли мне короткого ответа, но спустя пару секунд продолжает: — Не только тебя… Но выжил ты один.

Ее слова вводят в ступор. Молчу, переваривая информацию. Как так — отравили? За что? Почему? Попав на остров, я предполагал, что будет нелегко, но чтоб лишать жизни… без причин. Да что вообще здесь происходит? Почему убить человека, не выходящего за пределы дома, в котором он живет, так легко? Зачем тогда охрана? Куда она смотрит? Шквал возмущения и злости накрывает вмиг. Угрюмо гляжу в глаза хозяйки. Было бы во мне больше сил, наговорил бы... много чего.