— Так вот… — протягивает она. — Я очень расстроилась, когда мне сообщили, что тебе требуется отдых... даже усыпили.

Отмалчиваюсь, не зная, как прокомментировать ее слова. Последовав примеру хозяйки, тоже откидываюсь на спинку кресла, тем самым увеличивая между нами дистанцию еще больше.

— Знаешь, что меня удивляет, — продолжает она. — Уж больно тяжело протекает твоя адаптация. С чего бы это? Странно как-то.

Девушка смотрит на меня вопросительно, но я подмечаю в глазах злость, которую она пытается сдержать в себе, потому решаю просто выслушать все то, что она держит в себе. Делаю глоток из бокала и пожимаю плечами.

— Ты сегодня молчалив, — усмехается она. — Где же твоя дерзость? Неужели лечение и отдых пошли на пользу? Я ждала, что ты будешь огрызаться…

Бросаю на нее взгляд исподлобья и делаю глубокий вдох, стараясь держать себя в руках и не поддаваться на ее провокации.

— Знаешь, я начинаю в тебе разочаровываться, — холодно бросает она, наконец переставая скрывать истинный настрой под ласковыми интонациями. — В нашу последнюю встречу, ты рассказал мне о себе. О том, чем занимался, как жил, кем был. И вот что странно… Ты сообщил, что всего добивался сам, а значит должен прекрасно знать цену многим вещам. А по факту — ты до сих пор не оправдал себя. Закрадываются сомнения, а правда ли все, что ты говорил.

Девушка разочарованно разводит руками и на мгновение в комнате повисает тишина. Она буравит меня холодным взглядом, делает маленький глоток из бокала и продолжает:

— Я не зря упомянула сказку… — вновь продолжает высказывать, все, что в ней накопилось. — Такое впечатление, будто бедный несчастный принц угодил в ловушку к злой колдунье. Он страдает, мучается и все думает, как же выбраться из этого страшного плена. — воодушевленно произносит она.

— Прекрасный драматичный сюжет, не поспоришь. Но мы не в сказке, — буквально выплевывает последние слова. — и мы оба взрослые разумные люди, не верящие ни в выдумки, ни в чудеса. Хотя в твоей разумности я уже тоже начинаю сомневаться. — ледяным тоном отрезает она. — Так, давай поговорим откровенно. Ты живешь в моем доме, тебя поселили в шикарной комнате, кормят вкусной едой. У тебя есть все удобства, — она обводит взглядом комнату и указывает бокалом на все, что перечислила. — Но вся проблема в том, что ты еще не отработал ни единого цента, которые я заплатила за тебя.

Девушка вновь замолкает, а на ее лице появляется гримаса разочарования, вперемешку с раздражением.

— Мне надоело видеть, как ты пытаешься сделать из меня монстра, особенно учитывая то, что я не сделала ничего, что бы подтверждало такое амплуа.

— А вы не думали, что я просто не хочу тут находиться, — не сдержавшись, возмущенно произношу я. — Меня сюда привезли насильно, а потом еще и продали.

— А почему меня вообще должно интересовать, как и по какой причине ты оказался на острове, — холодно отрезает она. — Я заплатила за тебя деньги, а ты их не окупаешь!

Я лишь хмыкаю на ее слова. Она беспокоится о своих затратах. Мои желания ее не интересуют. Пожалуй, этого следовало ожидать. Эгоизм и цинизм — вот ее главные спутники.

— Так может вы отпустите меня с острова и я верну вам деньги? — язвительно бросаю, в ответ на ее слова.

— А ты не сделал ничего, чтобы у меня появилось желание тебе помогать, — так же язвительно произносит она, и я понимаю, что наш разговор заходит в тупик.

В комнате снова становится тихо. Девушка тянется к одной из тарелок на столе и, подцепив с нее кусочек сыра, откусывает от него, запивая вином.

— Как ты вообще вел дела на своей родине? — ехидно улыбаясь, возвращается она к разговору. — Ты же не умеешь приспосабливаться к ситуациям, в которые попадаешь.

Ее слова больно режут по самолюбию, и я со злостью смотрю на девушку. Ни ей судить что я умею, а что нет. Она меня не знает.

— А может все дело в том, что вы с самого начала выстроили барьер, и потому общение у нас не складывается, — бросаю я.

— Тебе не обещали, что будет легко, — зло усмехается она. — Наладить со мной отношения, слушаться и делать то, что я тебе говорю — в твоих интересах, а не в моих. А ты так взрастил в себе гордыню, что она грозит обернуться для тебя крахом.

— Не гордыню, — бормочу я, едва сдерживаясь от гнева.

— Неужели? Тогда что это? — наигранно удивляется она. — Ты даже не можешь сам попросить у меня то, что тебе необходимо, передаешь просьбы через посторонних людей.

Сейчас я понимаю, что она имеет ввиду. Амалию. Я просил через нее о книгах и прогулках… А хозяйке это очень не понравилось. Что ж, в этом я могу ее понять, но может быть вина, за вмешательство других, лежит не только на моих плечах.

— В любом случае, все это мне надоело, — подытоживает она. — Или ты приносишь мне пользу, или я избавляюсь от тебя.

Что она станет делать? Все же продаст? Или есть вероятность, что убийство сойдет ей с рук? Я не знаю, на что способна хозяйка, и какие законы на этом острове. Уязвимость и неизвестность в данной ситуации не оставляет мне вариантов. Риск, снова пойти на попятную, может быть не оправдан, а испытывать судьбу я в этот раз не стану.

— И что мне нужно делать? — напрягаясь от ее слов, растерянно спрашиваю я.

— Раздевайся, — ухмыляясь, говорит она.

Обескураженно смотрю на хозяйку. Серьезно? Вот так резко, сразу после упреков и обвинений в моей недееспособности. Девушка встает с кресла, оставляя бокал на столе, и рукой показывает, чтобы я поднялся.

— Я серьезно, — произносит она, хмурясь.

Встаю вслед за ней и замираю напротив. Хозяйка делает несколько шагов, сокращая, между нами, расстояние. От ее близости все мое тело напрягается. Совсем не хочется, чтобы ко мне прикасались, но теплая рука ласково ложится на грудь, вопреки желаниям, и смело поглаживает сквозь ткань рубашки.

В ее действиях уже нет той властности и силы, которую она пыталась мне демонстрировать словами еще несколько секунд назад. Наклоняю к ней голову, пытаясь убедиться в том, что все, что она сейчас сказала просто шутка, но девушка не смотрит на меня.

Осторожно подношу свою ладонь к ее подбородку и, надавливаю на него, чувствуя легкое сопротивление, но все-таки поднимаю ее лицо к себе. Хозяйка, прикусывая губу, встречается со мной взглядом и тут же требовательно прижимается ко мне всем телом.

Нежелание действовать по ее правилам, борется внутри меня с потребностью тела к близости. Вновь, как в прошлый раз, хочется оттолкнуть ее, особенно после всего, что было сказано чуть раньше, но понимание, что это мой шанс исправить свое шаткое положение, останавливает. Делаю несколько вдохов и выдохов, перебарывая себя и наконец решаю больше не игнорировать девушку, которая ждет от меня ответных действий, и я поддаюсь.

Задерживаю дыхание и, закрывая глаза, осторожно целую ее в щеку, плавно скользя поцелуями к шее. Моя рука оказывается на ее затылке. Чувствую, как девушка напрягается, но при этом властно прижимает меня плотней к себе. Вкладываю в поцелуи всю злобу, что я к ней испытываю, представляя, что это причиняет ей боль, в то время как другая моя рука, скользнув по ее спине, останавливается на пояснице.

Тело девушки начинает дрожать, и она резко отталкивает меня. Я удивленно смотрю на нее. Разве не этого она хотела от меня? Но, кажется, хозяйка оказалась не готова к моему напору.

Она на секунду замирает, внимательно вглядываясь в мое лицо, которое сейчас не выражает никаких эмоций, хмурится и, сжав губы, часто дышит.

— Раздевайся! — снова повторяет она.

Удивленно смотрю на нее, но по глазам, понимаю, что лучше подчиниться. Подойдя к постели, сажусь на расстеленное покрывало и, глубоко вздохнув, чтобы перевести дыхание, торопливо расстегиваю пуговицы на рубашке, а затем на брюках, не отрывая от нее глаз.

Она наблюдает за тем, как я стягиваю одежду и отбрасываю ее в сторону, не обращая внимания куда именно. Когда я остаюсь в одном белье, девушка вновь подает голос: