Мать ушла, а я задумался. Моя семья, политика, опасные связи. Чертов грязный мир. И ты, маленькая, наивная девочка. Вернулся к тебе в комнату. Долго смотрел на тебя сверху, затем лег в кровать, прижался к твоему обнаженному телу, поцеловал твои волосы, откинул их и погладил спину.

— Она ушла? — Вдруг спросила ты тихо. Я улыбнулся.

— Ты слышала?

— Да.

— Что ты слышала?

— Ее вкрадчивый голос.

Я обнял тебя и уверил, что тебе стоит продолжить сон, а затем долго гладил тебя по голове, пока ты не заснула вновь.

За завтраком я сказал:

— Матушка заходила оповестить о семейном мероприятии.

— В 6 утра. И поэтому ты назвал ее гадиной? — Съязвила ты. Твои, всегда улыбающиеся глаза, поджидали моей реакции.

— Нет, я назвал ее так по иной причине. Ли Че Гевара, мы сегодня идем на ужин в дом моих родителей. Надень платье.

Ты молча изумленно уставилась на меня.

— И я? — уточнила ты. — Я также?

— Да. — Я, улыбаясь, смотрел, как растущее удивление покрывает твое свежее лицо, как ты борешься с сомнением.

— Но у меня нет платья! — сказала вдруг ты. — Точнее, нет такого, чтобы к тебе на ужин идти.

— Надень то, что есть.

— Что ты! Оно слишком… — ты «запнулась», — у тебя непростая семья. Я, пожалуй, лучше не пойду. Хорошо? К тому же, у меня тренировка.

— Придется прогулять. — улыбнулся я, проводя указательным пальцем по твоим, измазанным в варенье губам. — А платье купим.

— Что? — возмущенно воскликнула ты. — Ты не должен! Это недопустимо!

— Лиюшка, что же ты!? — я взял тебя за руку и вновь усадил, — я считаю это правильным. Но если это оскорбляет тебя, хорошо, решать тебе. Я с удовольствием сходил бы с тобой в магазин, выбрал бы тебе платье. Я здесь виноват своим приглашением.

— Я считаю такое недопустимым. — Односложно ответила ты

— Но почему?

— Я не из тех женщин. — Ответила ты.

— Из каких — «тех»?

— Что встречаются с мужчинами за деньги и вещи.

Я был так удивлен, что на время потерял дар речи. Когда первая волна изумления прошла, я спросил:

— Но почему ты говоришь это, будто я мог допустить…?! Я знаю, что ты не из тех женщин. О Ли, Ли! Я никогда в жизни не позволил бы себе думать так о тебе!

— Я знаю. Я не хочу, чтобы твоя мать думала так. — сказала ты и отвела взгляд. — поэтому либо я как есть, либо никак.

Я вновь изумленно замолчал. Мать была на это вполне способна, но…

— Ты удивляешь меня. Не оборачивайся на них. Прошу тебя, пожалуйста, смотри лишь на то, чего хочу я. — Я улыбнулся и погладил тебя по голове.

— Если я решусь, я сообщу тебе, — сообщила ты торопливо, затем суетливо вскочила, попросила принести твой плащ. Пока я, в удивленном безмолвии делал все это, ты поглядывала на часы.

— Я зайду за тобой к 18.30, в квартиру. Будь там, хорошо? — попросил я. Ты молча кивнула, я обнял тебя, поцеловал в губы, и ты ушла.

А мне о многом предстояло подумать.

Именно в эти минуты я принял окончательно решение о наших отношениях. Я поставил точку в размышлениях о том, в чем я уверен не был. Я не был уверен в твоем отношении ко мне и нашей связи. Твоя манера держаться поодаль и словно оглядывать происходящее со стороны навязывала мне ощущение о твоем нежелании уходить глубже, в чувства. Если бы я знал, как я ошибался… Тем не менее, это стало для меня маловажным. Маловажно было, любишь ты меня, или нет, расположена ли ты ко мне, или твоя склонность ко мне — есть не что иное, как всепобеждающее любопытство. Важным для меня в то утро стало то, что я принял тебя как часть моей жизни окончательно и с того момента не желал оставаться без тебя, без наших отношений — иными словами, я не хотел оставаться без светлого счастья, что ты дарила мне своей искренней, доброй душой.

Должен ли я держать тебя подальше от семьи? В знакомстве с отцом я не видел ничего дурного, но мать вызывала определенные опасения. Не только наглостью, которой она могла бы напугать столь ранимую тебя, сколько непременным ее мотивом контролировать свою (и мою) жизнь, а значит, и тех, кто в ней. Я видел в тебе натуру свободолюбивую, а это предвещало сложности. Но я был уверен в себе, в своем растущем чувстве к тебе, а стало быть, был готов идти вперед. Я подумал, что все же рано вот так, без подготовки вводить тебя в мой круг. Он слишком отличался от твоего ареала обитания. Но я понимал, что это неизбежно. Слова моей матери тогда не вызвали во мне опасений. Я еще раз подумал обо всем. Решено. Я познакомлю тебя с семьей.

Я не стану останавливаться на всех подробностях того вечера. Я охвачу лишь те, что запомнились мне более прочих.

В указанное время я стоял под твоим балконом, поправляя галстук-бабочку, и в ожидании глядел на часы. Ты вышла. Первые секунды мы оба глядели друг на друга в восхищении.

— Как тебе идет смокинг! — сказала ты.

Ты была в простом, но очень элегантном черном платье, и в плаще поверх него. Платье сидело на тебе прекрасно. Я с восхищением поглядел на твои ноги в прозрачных колготках. Ты убрала волосы наверх, и твое лицо обворожительно преобразилось. «Как же ты юна и приятна, Ли!» — подумал я, улыбнулся тебе и предложил свою руку. Мы неспеша направились к дому моих родителей.

Ты, бесспорно, была удивлена тем, как они жили. Первое, с чем ты столкнулась — дверь, размещенная прямо на лестничной площадке.

— Послушай, у вас семейство кулаков? — задала ты мне вопрос, и я улыбнулся.

— Вернее сказать, семья олигархов.

— Олигархи? Ну, супер! — ты продолжала удивляться. — И чем конкретно заняты твои родители?

— Моя мать занимается ростом влияния ЕС в мире, вечной «войной» с США и Россией, и ролью Польши во всем этом. Ее семье принадлежит 30 % продуктового рынка Польши и 10 % продуктового рынка в России. Отец вынужденно занимается тем же, но лишь представляя интересы России. — ответил я кратко и поймал на себе твой испуганный взгляд.

Я снял код и открыл дверь своим ключом. Я немного боялся за твои реакции, — те самые непредсказуемые протесты, нагнетаемые стереотипами, которые в то время могли возникнуть на ровном месте. Я боялся…

Вдруг вошла мать. Я успел разглядеть ее секундное удивление, когда она бросила взгляд на тебя, но она тут же вновь «надела» улыбку.

— Добро пожаловать…

— …Лия, — подсказал я.

— Добро пожаловать, Лия, в наш скромный мир. — Произнесла она, протягивая тебе руку.

Ты улыбнулась в ответ, восхищенно глядя на нее, пожала руку и поблагодарила за теплые слова.

Мать представилась, и ты задала ей вопросы о ее имени, о ее корнях и похвалила ее умение говорить на русском. В тебе проснулось любопытство. Она однозначно произвела на тебя большое впечатление.

Мать же разглядывала меня, стараясь раскрыть мое к тебе отношение и реакции, намереваясь «вскрыть» серьезность моих намерений.

Ты с любопытством вслушивалась, осматривала всех присутствующих и вела себя очень естественно.

Сестра то и дело, по-польски, шептала мне слова унижения, и я отвечал ей взглядом, полным укора.

Я видел и понимал, что и сестра, и мать уже обсудили вопрос твоего статуса. Они всегда считали мой выбор недостойным, а мое молодое и горячее желание контактировать с людьми по сердцу — ненормальным.

За столом дядя рассказывал много из жизни ВУЗа, в котором преподавал, и ты демонстрировала неподдельный интерес. До этой с ним беседы я не подозревал о твоей начитанности, а ты спокойно рассуждала о трудах Монтеня, Шопенгауэра, Канта и даже кое-что понимала в политике.

Когда подали ужин, и ты увидела все лежащие на столе приборы, я понял, что ты попала в беду. Однако ты справилась наугад.

Мать задавала вопросы о твоей жизни, ты отвечала очень уклончиво, завуалированно — это было непривычно, ведь мне ты всегда бросала правду в лицо.

Ужин прошел вполне достойно. Мы собрались уйти раньше, отец вызвался проводить нас. Он вышел с нами на улицу, закурил и рассказал короткую байку о переговорщиках и дипломатической службе. Он умел легко расположить к себе. Ты смеялась, улыбалась и рассказала парочку политических анекдотов. Он два раза посмотрел на меня сквозь улыбку, и когда закрывал за собой дверь в подъезд, ласково улыбнулся мне, дав понять, что он одобряет мой выбор. Я улыбнулся ему в ответ, мысленно поблагодарив.