- Стойте, - резко сказал он медленно вставшим с мест подчиненным. – Я выношу этот вопрос на всеобщее голосование. Завтра. Но сначала отсеем плевела от зерен.

Ранним утром, как и следовало из положений устного договора, люди Иттерима привезли на санях несколько ящиков - один с винтовками, два с патронами, еще один – с ружейными гранатами, которые были совершенно непрактичны и неспособны обеспечить даже мизерную огневую мощь, и своими разрывами они наносили разве что психологический урон, пугая врагов своими громкими разрывами. Ритемус не сказал ничего, но он был уязвлен – под «серьезным оружием», о котором он говорил с легионисом, он подразумевал вовсе не эти «хлопушки», как их презрительно называли, и не мирился с ролью пушечного мяса.

Из новоприбывших остались немногие, но к счастью Ритемуса, это были почти все поголовно мужчины, остальные – члены их семей. Ушли и самые слабые духом из тех, кто пришел еще тогда, на заре становления их отряда – они ушли искать лучшей доли по ту сторону фронта. Прочие ушли либо к Иттериму, либо разбрелись кто куда. В итоге численность отряда увеличилась совсем немного по сравнению с прошлой неделей, и доля мужчин заметно выросла – их было уже больше сотни, и когда он считал их про себя, с каждым числом ему становилось все легче на душе.

Тогда Ритемус велел не расходиться и встал в центре образовавшегося людского круга:

- Вот и ушли самые слабые, самые бесполезные, которые могли бы остаться членами нашей семьи. Впрочем, это не относится к тем, кто действительно страдал в эти месяцы. Однако это к лучшему – теперь у вас будет больше жилья и пищи, и самое главное – сплоченность. Теперь мы знаем, что вы – сильные духом, раз решили продолжить борьбу, и мне отрадно, что таких большинство. Во второй раз я вас созываю для решения вопроса, который не смог решить я единолично, и даже с помощью малого совета. Поэтому я обращаюсь к вам и от вашей воли, без всякого преувеличения, будет зависеть жизнь всех присутствующих.

Пока он повествовал, его, как и вчера, грызла неуверенность в правильности его решения. Люди склонны перекладывать ответственность на других, когда их много – это, в сущности, и называется коллективизмом.

- … То есть выхода у нас два: мы либо уходим через фронт, либо берем штурмом форт, - закончив, он ожидал взрыва эмоций и споров, однако его встретило лишь легкое перешептывание. Кто-то спросил разрешения выступить, и Ритемус, согласился, дав две минуты на речь. Этот, как и следовало ожидать, не желал отдавать свою землю врагам и стремился отдать свою жизнь за свободу Арлакериса. Его проводили бурными аплодисментами. Второй высказался в пользу исхода через фронт, но только лишь, чтобы сохранить жизнь своей семье. Кто-то из последующих и вовсе сказал, что прямая конфронтация ничего не даст, кроме сотни трупов, и так же проголосовал за отход.

Голосовали при помощи двух бумажных свитков – «за» и «против». Ритемус, несмотря на редкие протесты насчет дискриминации, допустил к голосованию только совершеннолетних и боеспособных мужчин, мол, «не бабам воевать», как крикнул в ответ кому-то недовольному Вомеш. Выставили два стола, у которых стояла охрана, следившая за тем, чтобы никто не отметился дважды, хотя это в голову не пришло, и каждый писал соответственно на свитках «за» или «против».

- Я думал, ты перестал играться в демократию еще в начале нашего путешествия, - неодобрительно сказал Северан.

- А я и не играюсь, - покосился на него Ритемус, - Я действительно не мог взвесить, что предпочтительнее. Да, это звучит странно, но, пожалуй, это первый раз за все это время, когда я настолько сомневаюсь.

- Значит, задумался по-настоящему, и это похвально. У нас в Фалькенар так говорят: сомнение есть признак мудрого человека, но частое сомнение или его отсутствие – глупого.

- Сомневаться мне приходилось довольно часто за последние дни, так что можешь считать меня полным глупцом, - рассеянно улыбнулся Ритемус, не отрывая взгляда от очередей.

- Но ведь и другая поговорка, гласящая о том, что умный человек равно или поздно развеет свои сомнения, а глупый так и остается с одними и теми же на всю свою жизнь, а ты их разрешил, и наши заодно развеял. А насчет этого, не буду таиться – мы только время теряем. Все уже и так известно.

- Не думаю. Сколь ни храбры они были, всему есть свой предел. Мне тоже бы не хотелось идти на убой, как скотине, с заранее известным результатом.

- Не глупи, ты и сам все знаешь.

- Все мы люди, и всем хочется жить, - пожал плечами Ритемус, - А голосование мы должны были провести – у них почти не осталось веры в управление собственной жизнью. Так что игры в демократию иногда очень полезны.

- То-то ваши республиканцы придут к власти, наиграетесь, - пробормотал Северан, - Смотрите, не захлебнитесь.

- Когда это еще будет, - вздохнул Ритемус, - Когда это революции, в том числе демократические, устраивали выборы на первый день после победы? И вообще, когда это демократические революции приносили демократию?

- Твой куратор, Люминас, был бы очень недоволен, услышь он эти слова, - сказал он вдруг, - Не для того ли он бегает за тобой с начала этой суматохи, чтобы сделать тебя своим верным слугой?

- С чего это ты о нем вспомнил? - удивился Ритемус, - А честно сказать, не знаю, - еще тогда, в Доламине, он сказал, что, возможно, мы встречались в Фалькенарскую. Это, конечно, вранье, но я действительно не понимаю, зачем я ему понадобился.

- Быть может, собирают какую-нибудь республиканскую гвардию на случай, если кому-то покажется, что новая власть не слишком хороша. Сам подумай – командовать умеешь, все физические данные есть, ничто тебя на одном месте не держит.

- Еще варианты?

- Черт его знает. А может, и вправду, напомнил ты кого-то убитого, и теперь он тебя вместо этого другого поставил. Всякое может быть. Бог только знает, что у людей в голове творится. А вот что творится в голове у революционеров, и сам черт ногу сломает, - рассмеялся Северан, и воздух пронзил громкий возглас:

- Голосование окончено! Можете расходиться. Дальнейшие распоряжения будут даны позже.

- Мне пора, - Ритемус поднялся с места и пошел в палатку, куда занесли свитки, и вместе с назначенной комиссией подсчитывал голоса. Все это заняло меньше пяти минут. На свитке «против» стояло чуть больше десятка подписей. Все решено – скоро их винтовки вновь будут рабочим инструментом своих хозяев.

Он взял оба свитка, и, держа их на вытянутых руках, вышел из палатки и показал вновь слившейся воедино толпе.

- Мы идем на штурм! Таковая ваша воля. А теперь обращусь к тем, кто высказался против – большинство выиграло, но никто не вправе помешать вам сделать последний выбор – вы можете остаться, а можете идти на все четыре стороны.

Под громкое улюлюканье толпы несколько человек с семьями и в одиночку поплелись к своим палаткам. «Пусть, пусть уходят, - подумал Ритемус, - Им не придется оплакивать погибших сыновей и мужей. А вы, - посмотрел он на толпу, - неужели и у вас за эти месяцы притупился инстинкт самосохранения и вы столь же одержимы жаждой мести, как я? Или же… жаждой славы?»

Энерис делал вид, что не замечал крови, и вел группу за собой, не говоря ни слова. Там, где стояли ловушки, виднелись плохо скрытые пятна крови и клочки одежды. Красные пятна то и дело маячили за деревьями, и картин, проецируемых воображением, становилось не по себе. Вдруг взгляд выцепил в норе в снегу какой-то предмет, обернутый в тряпье. Из-под него торчали, скорее угадываясь, омертвевшие черные пальцы руки. Их действительно было сложно увидеть при поиске, но Ритемуса не покидало чувство, что ее оставили здесь намеренно, для вящего устрашения путников. Наверху каркнул ворон, и человек невольно поднял взгляд вверх. На суку висело какое-то черное пятно, и что-то капнуло с него вниз, утонув в складках белизны. Ритемус зарылся лицом в воротник и чуть ускорил шаг, обходя места, где, по его мнению, могли оставаться подобные «сюрпризы».