Взгляд сам собой упал вниз, и все внутри обрушилось. В его вцепившихся в шинель мертвой хваткой руках лежал Араумус с пулевыми отверстиями в шее и над ухом. В слух ворвались привычная какофония и успокаивающие бормотания Таремира, он почувствовал, как превращается в корку взявшаяся ниоткуда застывающая кровь на руках, и дрожащей рукой закрыл веки умершему, не в силах смотреть на расширенные от агонии зрачки, несколько секунд смотрел на скованное вечной стужей лицо, и, с криком уткнувшись в соленую и тошнотворную на вкус шинель, окропил ее слезами.

***

Нисколько не пытаясь таиться, два десятка человек сошли с холма вниз, громко скрипя снегом. Едва зачинался рассвет, однако будить никого не пришлось – пробужденные хрустом, зажигались избы, смотрели из заиндевевших окон заспанные лица и выходили на улицу, торопливо напяливая на рубаху тулуп, крестьяне. Раскрыв рты и приготовившись выкрикивать проклятия в адрес нарушивших тишину чертей, они застывали на месте, пялясь на ступающую между домами процессию теней, молчаливую и без факелов, словно бы идущую по чьи-то грешные души.

«Минитанцы?» - тихо спрашивали за спинами мужей и отцов голоса, и те одними губами отвечали «нет», словно боялись спугнуть духов. Шествие остановилось посередине, подле одного дома, ничем не выделяющегося среди остальных. Казалось, с прекращением хруста прекратилась и жизнь, если бы не перешептывание, доносящееся со всех концов деревни.

- Вельяас! – сказал Ритемус в обычную силу голоса, но звук отразился от стен, и ворвался в уши почти криком. От боли, вызванной недосыпом, он зажмурился, и покосился на Тумасшата – тот тоже косился с тревогой на него в течение всего пути, боясь превратить мрачность предводителя во гнев, и почел за благо не спрашивать, чем вызвано угнетенное состояние духа, и тот был ему за это очень благодарен.

Замерзшая пленка на окнах нехотя осветилась изнутри тусклым светом, заскрипели шаги по старым половицам, заржала конем несмазанная петлица, и из-за двери осторожно высунулся пожилой мужчина.

- Господин Ритемус?

- Позволите зайти?

- Да, конечно. Только… - кивнул он на охрану Ритемуса. – Они ведь все не поместятся.

- Я знаю, они останутся здесь, или в сарае, если он пуст.

- Там ничего нет, а вы заходите.

- Посмотри за ребятами, Тумасшат, я один пойду, - шепнул он.

- Неужели что-то страшное случилось, господин Ритемус? – пугливо спросил он, ставя чайник на печную плиту.

- Страшного - нет, но вам предстоит ответственное задание, Вельяас. И прошу, не надо этого пиетета, я как-никак, почти в два раз младше вас, и мне пристало вас называть господином, но никак не вам. К тому же, нас никто не видит. А теперь к сути: мы нашли еще одну группу людей, партизан, подобных нам, вернее, они нашли нас, и теперь мы должны встретиться с их командиром. И так получилось, что ваша деревня лежит на полпути между нами и ими, и вряд ли сюда сунутся минатанцы.

- И когда же будет встреча? – нетерпеливо спросил старейшина.

- Завтра утром. Думаю, это достаточное время, чтобы предупредить деревню и морально подготовиться самому.

- Как скажете. Мне это будет не в тягость, если они не вздумают остаться на ночлег. А если сюда нагрянут минатанцы, я узнаю об этом раньше, чем они покинут пределы ближайшей базы, и предупрежу вас.

- Это было бы кстати. Какие вести идут из минатанских тылов?

«Минатанским тылом» была территория, неподконтрольная армии Ритемуса. Вельяас тяжело вздохнул:

- Ничего хорошего для нас, гос… Ритемус. Слухи есть, что старика Севьялуна с деревней не то вывезли на рудники, не то расстреляли через децимацию, не то сожгли заживо, но что известно точно – с десяток мужчин ушли из деревни, чтобы примкнуть к партизанскому отряду. Так уж сложилось, что несколько раз к ним приезжали из Лимунара – там ведь теперь новая оккупационная администрация разместилась – и сверяли наличную численность деревни со списками. Не буду врать, слышал я, что кто-то признался – под пытками или через подкуп – что они ушли еще две-три недели тому назад.

- Очень хочется верить, что это неправда. В противном случае – они не жильцы. А если так, то это, похоже, те люди, которых взяли в плены мины недалеко от шахты.

- Люди не станут выдумывать небылицы без оснований. Боюсь, они и правду погибли.

- Жаль. А что с фронтом?

- Минатанцы по-прежнему копят силы для контрудара. Сказать наверняка ничего нельзя, верить заявлениям противника – дело гиблое. По всей видимости, ни наши войска, ни их не двигаются с места. Когда наши будут выигрывать, минатанцы, так думаю, на нас сильно отыграются, - сменил он пугливое выражение лица на злой звериный оскал. – А вы, я вижу, не здоровы?

- Есть немного. От недосыпа голова болит уже которые сутки. Найдется у вас от головной боли что-нибудь?

- Посмотрю в запасах, немного должно быть, - на печи звякнула крышка чайника, - Как раз скоро нагреется. А что насчет гостей – много их будет?

- Не знаю. С ними придет наш парламентер, Реналур. И…, если что-то услышите важное, когда меня не будет рядом, передайте мне.

- Отчего такая секретность?

- Они явно симпатизируют монарху, и вторжение Минатан для них единственное расхождение во взглядах. Дальше объяснять не нужно?

- С такими союзниками врагов не нужно, - вздрогнул Вельяас, - Я не знаю, что творится у нас в стране южнее, и если вдруг окажется, что король смог выбить повстанцев с запада и юга, то… нам придется очень худо. А вы могли бы остаться здесь, пока они не придут, отоспитесь хоть раз по-человечески – у вас, судя по всему, зачатки мигрени, всяко лучше в доме спать, чем в палатке на земле. Я вам еще настойки принесу, легче станет.

- Спасибо, - он вышел во двор и позвал Тумасшата и Энериса. – По очереди можете погреться в доме, только не шумите, а я пока посплю.

- Не помешало бы, - согласился Тумасшат, - я думал, ты во время пути свалишься. Мы пока сядем у дверей дома, и никого не пропустим и не выпустим.

Словно свинцом его придавило к мягкой кровати – дышать было тяжело, и в голове гудела тупая боль, словно дыру буравили сверлом с ручным приводом, как у зубных докторов. Смертельная усталость тяжелила веки, но почему-то не давала заснуть, и держала его на зыбкой черте между сном и явью, пока он не перестал различать, чудятся ли ему окружающие звуки, или же нет. Появилось желание ущипнуть себя, но ни руки, ни ноги не слушались, и он смотрел на узор в брусьях потолка, охваченный неясным страхом, что в любой момент вдруг загремят снаружи выстрелы, вовнутрь вломятся минатанцы и будут вольны делать с ним, обессиленным и обездвиженным, все что захотят, быть может, даже распнут его и повесят на кресте вдоль шоссе; сначала же они насмеются над ним, над арлакерийским разбойником, расстрелявшим и разграбившим почти десяток конвоев, убийцей полусотни патрульных и поджигатель сараев со спящими солдатами Северо-Восточной империи, вдоволь, поймут, что образ демона на земле, каковой ему уже присвоила пропагандистская машина противника, явно не заслужен…

Тепло понемногу разливалось по телу – действовала настойка Вельяаса, и эти пугающие мысли слились в однородную массу без образа и смысла, вытесненные чем-то светлым.

Казалось, сон прервался, не начавшись – Ритемуса разбудил стук, и он сонным голосом разрешил войти. В комнату проскользнул Тумасшат, и тут сонность как рукой сняло – он почувствовал себя лучше, чем когда-либо за последний месяц.

- Пришли? – спросил он у молчащего Тумасшата. Тот лишь кивнул и выскользнул обратно. В комнату лилась лишь струйка света - то была не облачность и не засыпанное снегом окно – на дворе уже стояла глубокая ночь. Он обул сапоги и стремглав побежал в холл, чтобы взять шинель и выскочить на улицу, но наткнулся у самой двери на освобождающихся от шинелей нескольких людей в униформе королевских войск без всяких знаков различий на пустых рукавах и погонах, и среди них были по-приятельски общающиеся Энерис и Реналур.