- Утешу человека.

- А с обидчиком?

- Призову к его совести.

- А если он выстрелит в вас в ответ?

- Значит, так тому и быть, - сказал после паузы пастор.

- Вы тоже начинаете забываться. Отвыкли от войны. Вы не можете ударить человека, потому что вас связывает сан. Меня же связывает звание и данные полномочия. Что, в каком-то роде, равнозначно. А в мои полномочия входит убийство, если вы того хотите. Поэтому, как гласит поговорка… «Монастырь монастырю рознь»? Вот и не лезьте в мой монастырь, а я не лезу в ваш.

- Я не вижу убивать всякого, кто не принадлежит к вашему отряду, стоит человеку подойти на расстояние выстрела. Каждый из живущих на этой грешной земле – творение господне, а вы так легко уничтожаете их, как сорную траву. И я говорю не о солдатах? Зачем вы неделю назад убили местных жителей?

- То есть когда тот охотник бродил несколько часов вокруг, думая, что его никто не видит, и делал пометки, он не занимался ничем предосудительным?

- Пометки? – удивился пастор.

- А я вам о чем тогда толковал? Собирать ягоды или стрелять глухарей с блокнотами не ходят, почтеннейший.

- Хорошо. А мальчишка до того…. За несколько дней до этого охотника?

- Он улепетывал как заяц. И да, я не отдавал прямого приказа убить его. Мои люди пытались его остановить, но он даже не замедлил бег. Что он тут делал, непонятно. Наша безопасность важнее одной-единственной жизни, хотя мне его жаль.

Их разговор прервал запыхавшийся Реналур с сопровождением.

- Снова распекаете нашего командира за богонеугодные деяния? – почти прошептал он, снимая лыжи. – Разрешите доложить, господин легионис?

- Пойдем, - он подождал, пока Реналур отдаст лыжи и рюкзак интенданту, и прошел с ним в палатку. – Что там?

- Шуршат канцы. Сильно шуршат. Встретились с информатором нашим, говорит, что канцы повсюду талдычат, что Вождя вместе со столицей накрыли. Мы вон чего даже раздобыли.

Он достал из кармана сложенный вчетвером листок.

«Солдаты Республиканской Армии! Вчера, … февраля, и 12-я и 33-я гвардейская дивизия Освободительной армии взяли контроль над всей столицей. Центр сопротивления республиканских войск – бывший королевский дворец – пал. Все его защитники убиты или взяты в плен. Оставшимся солдатам было предложено сложить оружие в обмен на полную неприкосновенность. Однако они сделали неверный выбор, и подземные катакомбы, в которых прятался Вождь, были взорваны, и он остался погребенным под ними. Командование Республиканской армии обезглавлено и парализовано, и теперь ее командиры озабочены лишь тем, чтобы спасти свою жизнь. Отныне она не может противостоять нашим войскам. Прекратите сопротивление и сохраните свою жизнь!»

Личная роспись канцлера в конце в углу.

- Язык письма – явный плагиат с фалькенарских листовок, - сказал Ритемус. - Нам подобные пару раз с аэропланов сбрасывали. Так… В чем именно «шорох» заключается?

- Снова к фронту двигают колонны. Почти сплошным потоком. Явно наступать собираются. И из всех репродукторов это говорят.

- Счет пошел на дни… - пробормотал Ритемус и собрал совет среди командиров. Нужно было решить. Оставаться ли здесь и продолжать вставлять палки в колеса, пока все складывается благополучно, или же возвращаться на ту сторону фронта, чтобы не оказаться отрезанными от внешнего мира?

- Думаете, что канцы прорвутся? – спросил Реналур.

- Не думаю, что нашими силами мы сможем, как это у вас говорится, переломить ситуацию, - отозвался Тумасшат. – Оставаться здесь надо.

Вокруг них собрались слушатели. Тихо перешептывающиеся друг с другом.

- Вернуться! Что нам тут делать?! – раздался чей-то голос. - Вы же сами рассказывали, как едва не сдохли с голоду! Нам такой судьбы не надо! Будем действовать… во взаимодействии с фронтом, вот! – старательно вывел он фразу из агитлистовок.

- Уж без нас справятся! Наше дело здесь, держать канцеву подмогу!

- Прокормимся сами!

- А если прорвутся? А мы их с флангов!

И спор усиливался и множился голосами. Присутствующие, в основном, валаймы, щедро лили свои слова в этот двуязычный котел, размахивая руками, бородами и шапками, выпучив глаза. Лишь на немногих лицах сохранилась печать молчания и удивления – лицах, тех, кто хоть краем уха был наслышан о дисциплине. Вся эта картина неплохо бы смотрелась в качестве сюжета для зарисовки о народных собраниях феодальных времен, только нынешняя обстановка к искусству совсем не располагала.

Ритемус подался вперед, по-прежнему сидя на пне, и упер руки в колени.

- А вам слова не давали! – гаркнул он. – Решили со всей округи канцев собрать?

Сборище как смыло.

- Вот и строй с такими демократию, - скривился он. – Я же считаю, что нужно идти на нашу сторону к прифронтовой полосе. Если у Гальгатуса есть приказ, мы должны знать. Здесь до нас не достучаться. Если ничего – возвращаемся сюда. К тому же, как мне намекнули, - посмотрел он на Реналура, - на нас снова собираются охотиться, и в этот раз все организовано основательней. Времени у нас есть пару недель, самое большее. Поэтому от вас требуется подготовить своих людей ко всему – от прорыва в тыл до драпа к минатанской границе.

- Раз так все идет, то разрешите задать вопрос, - спросил Булевис.

- Слушаю.

- Если все пойдет в ж… то есть, если возрожденцы прорвутся к городу и возьмут его, мы останемся здесь?

- Будем действовать по обстановке. На убой никого я вести не собираюсь. Если Гальгатус прикажет – мы вернемся. Если нет – кинуть спасательный круг утопающим мы не успеем. У меня все. Собираемся.

Почти через сутки отряд вышел на «свою» сторону фронта. Дважды они слышали грохот артподготовки со стороны канцев, каждая длительностью около часа. И с каждой минутой прослушивания этого оркестра сердце наливалось ощущением гнетущей неминуемости. Это Ритемус относил не только к себе – было достаточно посмотреть на других и увидеть, как лица меняют свое выражение с серьезности до страдальческой болезненности, будто бы Ритемус-палач вел их, мучеников, на плаху.

- Выше нос, друзья, - шел он вдоль рядов, - Нашим братьям на фронте куда сложнее. Там у них грязь, вода в траншеях и лед, а у нас чистый наст под ногами и свежий воздух. Выйдем здоровее, чем были! – и хлопал по плечу. И чувствовал, что от этих вымученных слов только хуже. Совсем неискренне звучат.

На привале он выслал вперед разведотряд, который должен дойти до основного лагеря и забрать почту. Когда были разведены костры, все сидели молча, изредка перекидываясь полушепотом и слушая тишину. Потому что кроме треска огня и легкого свиста ветра тишь стояла мертвая. Доведется ли им в следующие недели слышать ее?

Тумасшат и другие валаймы затянули песню-молитву богу Сойтойану – богу грома и войны – в благодарность за то, что бережет их от смерти и запутывает врагов. Вновь странную мелодию запела флейта, ей начали вторить гортанные подпевающие голоса нескольких туземцев, и Ритемус все ждал, когда они сфальшивят, потому что флейта по-прежнему выводила мелодию, вовсе не имеющую реприз. Когда песня закончилась, за дело взялся пастор, и с Книгой в руках монотонно читал молитвы и после каждого стиха попеременно совершал поясные поклоны в сторону солнца и востока, а затем проводил по лицам верующих платком, прокуренным ладаном, дабы стереть их грехи и лица их предстали чистыми перед Господом.

Пятеро командиров сидели полукругом вокруг маленького костра и смотрели на остальных, переглядываясь друг с другом и немо усмехаясь, потому что обряды очищения и славословия богам, как правило, предваряли битву.

Никаких демократий он устраивать не собирался, как и не собирался делиться мыслями с приближенными. Пока что он будет выжидать. Если умы и силы под началом Гальгатуса не были тронуты вражеской пропагандой, он справится. Если нет, он – Ритемус, - не будет напрямую вмешиваться в ход битвы и вести в самоубийственную атаку своих людей. Он прикроет отступающие части, и продолжит рейд вглубь территории врага, сложив воедино оба плана. Без сомнения, у Вождя, если он погиб, есть преемник. Главное, чтобы за неделю или две он смог убедить поверить в себя. Иначе все завоевания этой революции можно считать потерянными. А если так – значит, два года службы в республиканской армии были прожиты зря.