Тёмное молчание улиц, отдающееся, слышимым на фоне цокотом копыт сзади, немного приводило ум в порядок. Мысли больше не вертелись, на смену апатии пришла ярость, желание мстить, но я понимал, что надо давить это в себе, не прощать, а лишь не забывать о самоконтроле. Но из–за этого ярость вновь переходила в апатию и безнадёгу. Понимал, что слишком рано начал считать, что всё хорошо, от чего–то забыв, о реалиях мира. Но причём тут они? Дети не заслужили такого!

В замке я вошёл в свой кабинет и плюхнулся в кресло. Как только с силой протёр глаза, увидел на столе запечатанный конверт. Открыл его, там обнаружился одинокий листок, взявшись читать, ужаснулся. Посередине бумаги шёл текст:

«Ваше иномирное величество, какой поистине прекрасный огонь в ночную пору, вы согласны? Я думаю, это надо обсудить с вашим знакомым продавцом». А внизу заключительная фраза:

«Пускай исчезнет всё, чем ты дорожишь»

Письму не хватало лишь демонического смеха в конце, вот какая первая мысль у меня в голове пронеслась. Но потом я, схватившись за голову, поднялся и вновь побежал вниз. Трин, увидев меня спешащим куда–то, догнал, и не проронив ни слова, уселся на скакуна.

Вновь цокот копыт пронизывают тишину. Как же прекрасно небо, усеянное миллионом маленьких алмазов, оно неповторимо своей монотонностью, каждую ночь одинаково, год за годом, век за веком. А у нас лишь постоянная череда случайных нелепостей, которые по дурости назвали «жизнь». Ох, как же я хотел, чтобы не горел центр города. Да хотя, плевать на город, «хоть бы не горела лавка, с её владельцем, хоть бы!» всё вторил я себе.

Улица, где была лавка, поражала своей мёртвенной тишиной. На радость мне огонь не пылал, перебрасываясь от здания к зданию, но дверь магазина оказалась настежь открыта. Нелепо соскочив с коня, забежал в темное помещение, и пройдя по нему всего несколько шагов, услышал под ногой неприятное хлюпанье.

Я сразу всё понял, но пытался отогнать мысли, не переставая верить, и просто надеяться на то, что старый лавочник нечаянно уронил ведро с водой в ночную пору. Однако, лежавшее недалеко тело, растворяло последние лучи надежды внутри.

Я упал на колени около бездыханного тела старика. Мои глаза привыкли к темноте, стало возможно разглядеть испещренную множеством разрезов одежду лавочника. Я не смог сдержаться, внутри всё горело, но сразу же тухло и исчезало, а потом вновь загоралось, создавая невыносимую боль:

— Простите! Простите! — тихо скулил я. С силой сжав кулак, ударил по мокрому полу, ощутив едва тёплую влагу. Слёзы скатывались по щекам, падая вниз и тихонько, едва слышно, булькали.

Не знаю сколько я так просидел, но первые лучи солнца пробили твёрдую темноту, дав мне разглядеть больше деталей. На лицо лавочника было больно смотреть, оно было изувечено до неузнаваемости. Видно было, что его пытали, перед тем, как убить. Становилось ещё больнее на душе, и я просто отвернулся.

Передо мной предстал Трин, который отчуждённо, присев в углу пялился в полки с книгами, о чём–то размышляя. Он за всё время не проронил ни слова, не пытался увести меня отсюда, а просто мирно ждал, пока я закончу.

Я встал, огляделся, благо, набирающее силы солнце, уже позволяло это сделать, на прилавке лежала книга, а рядом с ней подаренное мной перо, это привлекло меня и я взял рукопись. На обложке приятным шрифтом красовалось «По трудным дорогам». Испачканной рукой, открыл её и вновь заплакал: «Моему, надеюсь уже другу, регенту королевства Вуенентис, Богдану, лёгкого пути, в нелёгких делах». Сжал зубы и с силой отбросил книгу в сторону, ударив ногой по прилавку. Найду и убью! Заставлю мучатся также долго, также сильно, как и они все. Собравшись с мыслями, я поднял ни в чём неповинную книгу, крепко прижимая её к груди. После, аккуратно переступив через мёртвого друга, вышел из лавки.

На улице виднелись редкие прохожие, которые шарахались при виде меня. Но ясен пень, вышел из полутёмного магазина весь в крови, с книгой в руках и с лицом, наполненным вселенской печалью, вперемешку с прожилками ярости. Сюр какой–то…

— Что смотрите? — тоскливо обвёл взглядом, несколько наиболее пристально смотрящих — Почему же вы не смотрели, когда нужно было? — не дожидаясь ответа, я просто вскочил на коня и помчался к замку.

Заснул в кабинете, на диване. Может, я кому был и нужен в течении дня, но разбудить меня смог лишь долгий стук в дверь. Под не перестающий барабанный мотив, проморгался, осознал, что на мир уже опустился вечер, во всю завоёвывая пространство, отбирая его у светлого дня.

Мне снился огонь, страшный, всеобъемлющий, пожирающий огонь, и множество лиц в нём. Они образами отпечатались в моём разуме, мелькали и исчезали, улыбались и плакали. Там были и дети, и работницы приюта и старый лавочник. «Всё, что я люблю сгорит в огне» — пробежало в голове. Подошёл к двери и провернул торчащий с этой стороны ключ, сразу же с силой толкнув дверь, в комнату влетел Лёха.

Он осмотрелся, после грустно оглядел меня:

— Я уже думал, что что–то произошло, — выдохнул приятель.

Махнул ему рукой, мол заходи, и вернулся обратно на диван.

— Я спал, всё нормально, — меланхолично ответил другу.

— Ты как? — присев на кресло неподалёку, он чуть нагнулся, положив руки на колени, и грустно посмотрел на меня.

— Как я? — хмыкнул — Я никак, мой друг.

Мой взгляд был устремлён в пол, я всё пытался отогнать от сознания образы и вид огня. Хотел потушить его, но как только на секунду забывался, всё возвращалось обратно ещё более сильной волной. Хотел бы я думать, что всё сон, что мне просто приснилось, что я спутал реальность с вымыслом. Хотелось поверить в собственное безумие, но правда лежала на поверхности. Кровь на руках, которые начали неприятно зудеть от полученного ожога, никуда не исчезла, а книга лежащая на полу, около дивана ставила последнюю точку в сомнениях.

— Трин мне всё рассказал, про пожар, про старика, Богдан… — я прервал его жестом:

— Что ты хотел? — мне было так лень его слушать.

Может он и обиделся на такую резкость с моей стороны, но виду не подал.

— Я хотел просто сказать, что я всегда рядом, если хочешь высказаться — то говори, я выслушаю.

— Друг мой, единственное, что я хочу, это чтобы в этом кабинете была тишина, чтобы я мог спать, — не отрывая взгляд от пола, поднял руку, чтобы сделать свой любимый жест рукой, обозначающий «вали отсюда», но просто безвольно опустил руку обратно. Мне ничего не хотелось.

— Но Богдан, так нельзя, — попытавшись добавить в голос немного радости, запротестовал Лёха — Тебя все ждут внизу, там подали такой замечательный ужин.

— Я не хочу есть, — сухо произнёс я.

— Нельзя так! — вновь не согласился друг.

— Лёха, заткнись и иди есть замечательный ужин, — рыкнул на него, подняв голову.

Потом лёг и почти шёпотом добавил:

— А‑то прикажу принцессе отправить тебя обратно, попадёшь в будущее, может там интереснее.

Алексей видимо понял, что сегодня со мной разговора не будет, поэтому тяжело вздохнув, поднялся и подошёл к двери:

— Если захочешь, ты всегда знаешь, где меня найти, — и едва слышно прикрыв дверь, ушёл.

— И самое главное безопасней, — шёпотом продолжил я незаконченную фразу.

Утро встретило меня адской головной болью и опустошением внутри. Воспользовавшись ванной в соседней комнате, я вышел из кабинета, перед этим не забыв поднять с пола книгу, положив её на рабочий стол. Негоже книгам лежать на полу, это нивелирует старания автора.

Возле двери стоял Раст, который сначала весьма удивился, когда я вышел, а потом серьезно спросил:

— С вами всё хорошо, ваше величество?

Я сжал зубы. Да какая тебе разница? Вот тебе не всё равно на иномирного короля? Или просто долг заставляет?

— Да, а чего нет? — даже немного приподнял уголки губ — В королевстве убивают детей, сжигая их заживо, убивают стариков, перед этим со зверствами пытая их. В кабинет мой кто угодно войти может, вплоть до убийцы. Я самый счастливый король, — после неэмоциональной, но долгой тирады, на секунду посмотрел прямо в глаза эльфу и, ничего не услышав в ответ, пошёл по коридору.