Спрятав документ в сумку, поворачиваюсь к мужчине.

– Что-то еще, госпожа?

– Да, господин Шерв. Просьба, – я придвигаю к себе листок для заметок и быстро записываю фамилию, адрес, дату отправки «детского» уведомления. – Поднимите, пожалуйста, бумаги четы Молл. Я подозреваю, что мы увидим такую же картину,

Мужчина хмурится:

– Это что у вас там происходит?

Я не отвечаю.

Видно, что он колеблется, но все же принимает решение в мою пользу и снова выходит. Возвращается на сей раз гораздо быстрее, и тоже с документами.

– Я была права?

– До, госпожа Майс. Полагаю, я выдам вам для них такой же документ. Может, вы и остальные фамилии назовете?

– Пока найдены два случая, остальные будем проверять, так что еще увидимся, господин Шевр. Благодарю за содействие. Всего доброго.

– Всего доброго.

Секретарша вскакивает из-за конторки и провожает меня к выходу из кабинета. Когда я уже переступаю порог, начальник Департамента меня окликает:

– Госпожа инспектор.

– Да?

– Скажите... Вы планируете поднять вопрос со «слепым пятном» немедленно или бросите все силы на поиск пропавших детей?

– Разумеется, найти детей важнее.

– Безусловно, госпожа. Вы не будете возражать, если вопрос подниму я? Наша сфера ответственности, да и, как Ган Вито провернул обман, нашел я.

– Я буду признательна, если эту часть вы возьмете на себя.

Поскольку «дыру» в законодательстве в начале разговора я не «слила», и начальник додумался до нее сам, посмотрев документы, на первенство я не претендую. Я не солгала, дети для меня важнее.

Я выхожу на улицу. Надо же, извозчик ждет.

– Куда дальше, госпожа?

– Сперва в Опеку, потом в Отделение городской стражи, – решаю я.

Надо узнать, получила ли Энна ответ на второй запрос. Вдруг уже пришло? К дознавателю, если возможно, лучше идти с полным перечнем усыновителей, обращавшихся к Блезу Даготе.

Поесть?

Некогда!

Про недобитка в моей квартире я и вовсе забываю.

– Запросить в Департаменте, какой еще собственностью располагает Ган Вито, вы не догадались, госпожа Майс? – дознаватель отодвигает бумаги и скрещивает на груди руки.

Я отзеркаливаю его позу:

– Простите, но как вы себе это представляете? Вы лучше меня знаете, что закон защищает приватность граждан. Я инспектор Опеки, а не страж.

Черт, у него такой взгляд, как будто я преступница, а не коллега. В глобальном смысле коллега. Что же мне так везет-то? Хотя пусть сколько угодно изображает бурлящий недовольством чайник, мне понравился деловой подход и готовность работать. По крайней мере дознаватель от меня не отмахнулся и не послал архив Опеки.

Теоретически документы о переезде семьи Вито могли потеряться. Ложная тревога – я не верю в такую роскошь.

– Пропавшая девочка и мальчик, на которого претендует вторая пара, у них есть что-то общее? Кстати, еще раз. Что вас натолкнуло на мысль, что с усыновителями не все в порядке? Вы упомянули, что документы у них идеальные.

Прыгать с темы на тему – это какой-то особый прием? Мне бы на будущее, для общения с претендентами на усыновление, пригодилось.

– Интуиция. Или, если хотите, опыт. Я за время работы в Опеке на разных усыновителей насмотрелась. Я затрудняюсь объяснить, они не произвели впечатления людей, любящих детей. Они торопились. И идеальность тоже сыграла свою роль. Обычно те или иные огрехи есть всегда, редко, кто готовит документы с первого раза правильно. Я их проверила, упомянула ребенка, но имя назвала неправильно. Супруга радостно повторила, не похоже, что она знала имя. Что касается вашего первого вопроса... Затрудняюсь ответить, я не вела дело девочки, и с документами познакомилась очень поверхностно. По-хорошему, нужно бы поднять дела остальных детей.

Дознаватель придвигается ближе к столу, скребет указательным пальцем подбородок, другой рукой барабанит по столешнице.

– Госпожа инспектор, может быть, Кайми чем-то особенный? Что насчет наследства?

Я качаю головой:

– Родители мальчика неизвестны, хотя. Там странная история. Жрец услышал детский плач, пошел на звук и нашел за колонной корзину с годовалым малышом. Ребенок был хорошо укутан, чтобы не замерз, в корзине лежала бутылочка с молоком. И была записка, предположительно от матери. Она писала, что ребенка зовут Кайми, просила у него прощения. «Меня вынудили жестокие обстоятельства», никаких подробностей.

– Вы читали записку?

– Да, она приложена к личному делу, и ее передадут либо самому Кайми на выпуске, либо его приемным родителям при усыновлении. У нас останется копия.

– Так, а мать мальчика искали?

Нет.

– Нет?!

Похоже, я удивила дознавателя.

– Закон королевы Элораны. Родители детей, оставленных в храме, не преследуются. Вроде как боги им судьи. Закон до сих пор действует. И, знаете, как по мне, лучше пусть мать безбоязненно оставит ребенка в теплом помещении храма, чем, боясь ответственности, бросит на улице или сделает еще какую-нибудь опасную для ребенка глупость.

– А почему вы сказали, что история странная? Мне казалось, не так уж и редко детей подбрасывают. По разным причинам.

– Да, все так. Но, во-первых, мало кто знает про закон королевы Элораны, хотя его не отменили, последние лет тридцать не принято говорить о нем открыто. Если во времена королевы Элораны жрецы рассказывали, что им можно оставить ребенка, то сейчас жрецы молчат, сами тему не поднимают. Во-вторых, подобные записки редкость. Наверное, не удивлюсь, если однажды родители Кайми объявятся.

С каждым вопросом дознавателя я все больше нервничаю. У меня нет причин сомневаться в его профессионализме, но отделаться от мысли, что расспросы о родителях Кайми пустая трата времени не могу. Какое отношение его родители имеют к пропавшей девочке? Кайми сейчас в приюте, в безопасности. А вот девочка...

В дверь раздается стук.

Нас прерывает подчиненный дознавателя. Получив разрешение, он проходит в кабинет, кладет перед дознавателем папку с документами. Дознаватель их быстро пролистывает, переводи взгляд на меня и расплывается в улыбке, приправленной охотничьим азартом:

– У Олены Вито в собственности есть загородный дом. Госпожа инспектор, не желаете присоединиться и совместно нанести визит?

Черт!

– Прятаться в доме, который так легко найти, разве это не глупо?

– Госпожа, вы не представляете, какие глупости порой делают люди.

– Понимаю, но я имела в виду несколько иное. До сих пор чета Вито поступали продуманно.

– Неужели? Вы ведь здесь, госпожа инспектор. Нет, я на самом деле согласен. Вы здесь спустя месяц, срок пугающе большой, за это время можно сделать что угодно. И насчет глупости вы правы. Я тоже не думаю, что мы кого-то найдем, но не проверить мы не можем, а поскольку речь идет об удочеренной девочке, представитель Опеки обязан присутствовать, вы это сами знаете. Так что…

Он не заканчивает фразу, вопросительно смотрит на меня.

Это какая-то проверка? Если да, то не понимаю, чего он добивается.

Сказать «да», послушно сесть в экипаж...? Время уже давно за полдень, до загородного дома, даже если он относительно недалеко от города, доберемся к вечеру. Возвращаться в ночь. И ради чего? Просто прокатиться, чтобы соблюсти формальность? А кто будет в это время работать?

Я смотрю дознавателю в глаза и принимаю волевое решение:

– Нет. Возьмите кого-то из моих коллег, а я займусь документами девочки. Возможно, уже пришел ответ на запрос, каким еще парам помогал тот адвокат. Я смогу поднять остальные дела. Пользы будет гораздо больше.

А еще у меня приют «висит». Пару дней подождет, не критично, но если я увязну в роли «разъездного» инспектора, не исключено, что детям придется ждать и месяц, и два. Сколько продлится расследование?

– Хорошо, госпожа Майс.

Он разочарован или доволен?

Как бы то ни было, выбор я сделала, и я уверена, что я права. От того, что я буду рвать жилы и лично лезть в каждую щель, толку не будет. Вот документы.