(Им нужен Нереварин, и ты Воплотишь его.)

Мельи глубоко вдыхает – и позволяет себе умереть.

В ладонях каменной статуи дэйдрической леди Рассвета и Заката блестит Луна-и-Звезда – металлический ободок с тонким полумесяцем и пятиконечной звездой, символ Индорила Неревара.

— Не магия. Секрет, вроде Кимервамидиума или Ящика, — говорит Мельи-который-мёртв неподвижной Азуре. – Секрет, о котором никто не сказал остальным.

Истлевшие тела Ложных Воплощений, скорчившись у стен, смотрят пустыми глазницами в темноту. Почти-столь-же-мёртвый-Мельи равнодушно скользит взглядом по почерневшим останкам.

— Им никто не сказал, что не бывает Ложных Воплощений. Как не бывает и Истинных. Каждый из них мог быть Нереварином, и ни один не был, потому что это так сложно – не сомневаться.

Не сомневаться, что Луна-и-Звезда не вспыхнет яростно белоснежной искрой, не признавая нового хозяина.

Не бояться, что на самом деле пророчества лгут, и легенды о Воплощении – всего лишь легенды.

Не страшиться того, что дух Неревара никогда не воплотится в таком, как он.

Мельи мёртв, и остался только Нереварин – Нереварин, который прошёл сквозь безумные наваждения Дагот Ура и оставил там страх и сомнения, потому что Пророчество создаёт Героя, а Герой делает Пророчество истинным.

Он нужен, чтобы верить.

— Но я знаю секрет, — улыбается Клинок Императора. Его пальцы касаются кольца, но Луна-и-Звезда остаётся лишь зачарованным металлическим ободком. – И я знаю, что будет дальше. Поприветствуй меня, Азура – я Индорил Неревар Воплощённый.

Это кажется концом, но является началом – рождением Воплощения. С этой секунды, с секунды, (когда в нём не осталось сомнений) когда кольцо древнего правителя признало в нём владельца, пророчество уже не может не сбыться.

Нереварин заперт в Пророчестве, и Пророчество заперто в нём.

Один из лучших планов Империи; безотказный способ создать Героя. Впрочем, Империя с каждым днём теряет свою значимость – Нереварину должно заботиться о Ресдайне, и Ресдайн прорастает в нём, медленно, но неотвратимо, грибными спорами тельваннийских башен и огненной магией пустошей.

О, как же сложно; сложно стать лучшим, даже зная, что это неизбежно, и сложно ни разу не сорваться с тонкого лезвия абсолютной уверенности. Ресдайн проверяет его на прочность, потому что только прошедший кровь и падение не изведает больше поражений.

Ты нужен, чтобы верить.

Нереварин впервые по-настоящему задумывается над последними словами Косадеса, когда понимает, что не может точно определить, что хотел сказать этим старый Клинок.

Нам нужно, чтобы ты верил?

Ты нужен, чтобы мы могли верить?

И то, и другое?..

Он бы уделил этому больше внимания, если бы это по-прежнему оставалось важным.

Крассиус Курио из Дома Хлаалу, Дома лицемеров и купцов, требует взамен за поддержку самое простое – деньги. Нереварин платит ему кровавым золотом Когоруна, золотом, полученным от имперского агента, от тех, на кого когда-то работал.

С Хлаалу просто.

Хлаалу учат его (заставляют вспомнить) мастерство дипломатии и интриг, воистину, их благословила сама Боэтия; этот Дом сродни змеиному гнезду.

Мельи, мёртвый Мельи сказал бы, что это мерзко; прежнему Мельи пришёлся бы по душе Редоран. Нереварин видит в Хлаалу силу, неведомую Дому Редоран: именно змеи станут на защиту Ресдайна, когда придёт дракон.

Нереварин видит в этом достоинство.

Тельванни напоминают ему Дивайта Фира – хозяина Корпрусариума. Высокомерны, как истинные тёмные эльфы, одержимы, как меченные Шеогоратом, и не признающие чужих законов. Мысли об этом Доме горчат маслянистым эликсиром левитации – магия бессильно рассыпается в руках Воплощённого, потому что слишком долго он был охотником и слишком мало – Нереварином.

Тельванни насмешливо щурят красные глаза, Нереварин заставляет себя почтительно склонить голову – уроки Хлаалу не зря были первыми.

Пусть пока живут шепотки за спиной, пусть волшебные плетения пока не подчиняются. Они все – пленники Пророчества, а оно (всегда) с момента смерти Мельи-охотника было обречено сбыться.

Вокруг Архимагистра Готрена стоит стража, и едва различимо замер в воздухе десяток смертоносных защитных плетений, но это ничего не значит. Нереварин знает, что Готрен Тельванни умрёт – умрёт от его руки.

Он продолжает идти вперёд, и с каждым шагом становится легче.

(У тебя нет выбора.)

(Теперь у тебя никогда его не было.)

Он соглашается.

Только, кажется, он понял это последним.

Однажды он забывает, что значит быть Мельи, южанином, охотником на кагути. Он помнит это, как помнят очертания предметов, но не может вернуться в эти воспоминания. Осознание этого приходит слишком поздно, чтобы ему хотя бы отчасти захотелось что-то изменить.

— Ты предал меня, — говорит Неревар Возрождённый, Святой защитник Ресдайна, своему другу и советнику. – Дракон разделил время под Красной Горой, но я помню твой дар, поэт-воин.

Векх, впитавший силу Сердца Обманщика, мудр и всесилен, и вера в него крепка – он отвечает, как и тысячи лет назад, но в этот раз Неревар не дожидается окончания.

Последним даром Вивека были напоенные ядом слова, и он не станет слушать их дважды.

Один из Лжецобогов мёртв: Нереварин смотрит на тело некогда-друга на полу Храма и не чувствует даже сожаления. Пророчество создало из него героя, Возрождение – бога.

Богам не принято сожалеть.

Такова справедливость Пророчества.

В цитадели Дагот Ура бродят призраки воспоминаний из Когоруна: пепел, гниль, ночные кошмары, поднимающийся из недр Красной Горы жар. Сердце Лорхана – источник жара. Сердце Лорхана – источник всего; его равномерное биение заставляет стены вздрагивать, словно рёбра.

— Я приду за каждым из них, как пришёл за Векхом, — говорит Нереварин. Золотая маска чуть наклоняется в лёгком кивке; отражённый свет стекает по ней подобно крови, напоминая о древней славе ещё-не-проклятых-кимеров.

— Таково Пророчество, лорд Неревар. Я знаю секрет Воплощения. Я ждал, пока придёт тот, кто сможет понять его и использовать.

— Тогда ты знаешь, что это неизбежно, — произносит Возрождённый, и в его голосе почти незаметен оттенок горечи.

(С какого-то момента у них никогда не было выбора.)

Таково милосердие Пророчества.

— Но я не был ложным богом, и Пророчество молчит обо мне, — Ворин Дагот стоит у врат, ведущих к Акулахану: они закрыты, и только Сердце поёт сквозь них тысячами божественных нитей. – У нас обоих никогда не было выбора, мой лорд, но сейчас мы вольны выковать Пророчество заново.

Призрачные Стражи сдавливают руки тяжестью двемерита: наследие безумца Кагренака, ищущее смерти, жаждущее прикоснуться вновь к древним инструментам отрицания. Они слышат песню Сердца и отвечают ей своей жаждой, острой и почти непреодолимой.

Неревар остаётся неподвижен; Неревар улыбается.

— Ты всегда был мудрым советником, Ворин. Но ты не знаешь одного – одного секрета, одной маленькой хитрости Империи, её безотказного способа…

Слова Неревара разбиваются о золото маски бессильными звуками, но обретают силу там, где существует только бесплотная мысль.

— Я нужен, чтобы верить, — мягко шепчет Нереварин губами мёртвого охотника Мельи. – Я должен был поверить, чтобы стать Нереваром. И они должны были поверить в меня. Я скован их верой, как никогда не был скован Пророчеством. Я сделаю то, во что они верят, потому что вера сильнее меня, потому что таковы законы Мундуса.

Потому что упадёт Баар Дау, и никто не сможет остановить его дважды. Вера в Лжецов исчерпала себя, и новая пришла на её место.

Ворин молчит, но молчание и слова теперь равно являются приговором – тем, которым Кай Косадес когда-то заменил прощание.