«Дешёвые зелья – соответствующее качество», — только и сказал тогда, едва улыбаясь уголками губ, Тьермэйллин. – «Они вылечат тебя, или придадут сил, или даруют способность ходить по воздуху… но не ожидай, что это будет приятно».
Таковым было всё, что когда-либо получал от Клинков Мельи, бывший охотник, ныне агент Империи. Всё, что сделал для него Кай Косадес, было определённо полезным. Каждое его задание несло новые знания и новые победы. Мельи не мог не признать, что методы работы Мастера Ночи были эффективны.
Но они были сродни дешёвым эликсирам Тьермэйллина: вначале горло раздирает жгучая смесь, затем в глазах темнеет от резкого магического воздействия, потом ты жалеешь, что не сдох до того, как выпил треклятое зелье.
Какое-то время спустя, конечно, становилось понятно, что эликсир себя оправдал – и Мельи снова приносил золото молчаливому Тьермэйллину.
Первые признаки корпруса начинают проявляться спустя неделю после похода в Илуниби – под кожей поселяется зуд; вначале он почти незаметен, позже усиливается.
Мельи знает – чувствует – что будет дальше; зуд начнёт сводить с ума, обратится в боль, когда тело начнёт меняться. В таком состоянии он едва будет способен трезво мыслить. Заражённого корпрусом нелегко убить, но в его движениях поселится сковывающая медлительность, которая рано или поздно приведёт его прямиком на свидание с предками.
…Если раньше это не сделают ночные кошмары.
— Его голос в моей голове, — говорит Мельи; старается, чтобы это прозвучало отстранённо, но на самом деле он похож на одержимого или одурманенного сахаром. – Я… вижу сны… про Шестой Дом, и они всё ярче, всё больше похожи на настоящий мир. Я боюсь, что однажды не сумею различить ложь.
Кай Косадес изучающе смотрит на него. Во взгляде Клинка не больше сочувствия или вины, чем в стали настоящего лезвия. Мельи подмечает это, хотя из-за корпруса ему всё сложнее сосредотачиваться на чём-то.
— Чувствуешь себя Нереварином? – спрашивает Кай, и Мельи почти готов принять это за насмешку, когда неожиданно-запоздало понимает, что имперец и не думал смеяться.
— Я чувствую себя как никогда смертным, — после долгого молчания отвечает Мельи. На лице Кая по-прежнему не видно и тени улыбки.
— Тебе лучше перестать чувствовать себя смертным, Нереварин.
Мельи глядит на него – тёмно-багровой радужки почти не видно за расширившимися зрачками – и как никогда отчаянно желает, чтобы на этот дом пала кара богов. Неважно, будут ли то Девятеро, Трибунал или сам Дом Забот.
От слабого ощущения невозможности изменить собственную судьбу ему хочется кричать.
— Я не Нереварин. Я Мельи, охотник; ты не сделаешь из охотника героя, — едва заставляет себя выговорить Мельи. С корпрусом всё тяжелее справляться – колючий зуд под кожей с каждым днём всё нарастает, словно дэйдрический палач зашивает внутрь мелкие колючки трамы, а от Илуниби до Балморы нет быстрого пути. Лишнее время теперь будет дорого ему стоить.
Лицо Косадеса остаётся столь же бесстрастным.
— Быстрый Эдди знает немного о лечении корпруса. Вернее, о том, кто может вылечить корпрус, — седой Клинок отворачивается к тумбочке, на которой стоит плоская тарелка с лунным сахаром. Мельи отводит взгляд – Кай никогда не помогал ему лично, но и не принимался за сахар, когда ему нужна была помощь.
Ему всё равно, что с тобой произойдёт, шепчет голос в его голове, до безумия похожий на тот, что взращивал его ночные кошмары и пророчил славу Шестого Дома. Мельи на мгновение зажмуривается – сильно, почти до боли – и невероятным усилием заставляет голос замолчать.
(Заставляет себя не слушать.)
— Я бы дал тебе немного скуумы – лучше скуумовый дурман, чем безумие корпруса – но, боюсь, тогда ты точно не сможешь договориться с перевозчиками, — продолжает Косадес, всё так же стоя спиной к нему. – Тебе нужен Дивайт Фир, Тельванни-отшельник, невероятно старый и точно такой, как все данмеры и Тельванни. Отправляйся в Садрит Мору и спроси о нём. Если понадобится, скажи, что ищешь Корпрусариум… впрочем, не думаю, что к тому времени тебе всё ещё будет нужно это уточнять.
Мельи решает не ждать прощального напутствия – всё равно бесполезно; с трудом поднимается, подхватывает трофейный Костегрыз и шагает к двери, но Кай всё равно окликает его:
— Не пожалей двадцати дрейков, купи у магов или у Тьермэйллина какую-нибудь дрянь, что заставит тебя проспать без снов большую часть дороги от Хла Оуд до Садрит Моры. Моряки обычно менее терпеливы, чем сухопутные перевозчики, и поэтому я советую тебе не кричать там о своём корпрусе или ночных кошмарах. Я не стану вылавливать из Внутреннего Моря даже Воплощение Святого Неревара.
Что говорил Дивайт Фир, тельваннийский маг, Мельи почти не помнил. Слова выползали изо рта Фира невидимыми скрибами и разбегались по сторонам; Мельи не мог догнать их всех и собрать воедино.
Он улавливал общий смысл – гном, ботинки, не убивай, принеси, выпей. Кивал, отвечал что-то столь же невразумительное, порой сбиваясь из-за растущего где-то внутри шёпота. Мёртвый Дагот Гарес, пепельный упырь Дагот Гарес оживал внутри разума Мельи: его голос нашёптывал молитвы Даготу, его голос воплощал сомнения и страхи. Мельи заставлял себя вспоминать до мельчайших подробностей, как щёлкнула тетива Костегрыза, подарив стреле скорость и магию, и как эта стрела проткнула голову жреца: он мёртв, повторял себе Мельи, он мёртв. Голос – лишь наваждение корпруса.
Он не помнил, как едва удержал в руках чашу с лекарством, не помнил вкуса эликсира – эликсира, который мог бы цениться больше, чем всё золото некоторых лордов Хлаалу. Просто голос Дагота Гареса растаял бессильной тенью, оставшись не больше чем воспоминанием, и наступила т-и-ш-и-н-а, прекрасная, словно божественный дар.
Мельи опустил чашу и только спустя несколько секунд осознал, что прошёл испытание, которое казалось невыполнимым.
— Если это не предрешённость судьбы, то что тогда? – спрашивает Мельи у Кая; Клинок хмурится по привычке, но тут же беззлобно усмехается, как усмехаются мастера, глядя на неумелых учеников.
Ветер на южной дороге переменчив; Косадес щурится – то ли от ярких лучей солнца, неторопливо скатывающегося по небу к стороне западного берега, то ли от мелкой пыли.
— Ты думаешь, что судьба ведёт тебя?
Мельи пожимает плечами.
— Я охотник, а не герой. Я должен был умереть уже сотни раз. Если не судьба, тогда что?
— О, я отдал бы половину богатств Тамриэля за то, чтобы ты был прав, но, к сожалению, судьба ещё не готова няньчиться с нами. Даже судьба героя. Но то, что ты исцелился от корпруса, даёт нам возможность верить.
— Верить можно всегда, — непонимающе морщится Мельи. Кай неохотно бросает на него взгляд и мгновенно отводит глаза – навстречу бьют солнечные лучи. Морровиндское солнце, струящееся остатками света, всё же слишком яркое для того, кто провёл последний месяц (месяц ли?..) в полутёмной комнате за изучением записей.
— Ты не знаешь всего одной детали. Нибани Меса тоже не знает её, хотя может догадываться. Служители Храма или Трибунала будут молчать даже под пытками. Есть способ стать богом, очень простой и безотказный. Тебе предстоит им воспользоваться.
В обычный день Мельи счёл бы, что голосом Кая говорит лунный сахар. Но сегодня – так сказал сам Кай, сказал совершенно спокойно и невозмутимо – был их последний разговор. Косадеса вызывали в Сиродил, и он не знал, сможет ли вернуться, чтобы проверить достижения своего агента.
Мельи не знает, правда ли это, или Кай всего лишь избавился от объяснений самым простым и удобным способом, но в одном он уверен. Их сегодняшний разговор будет последним.
Кай не стал бы отдавать ему последние распоряжения, когда мысли дурманит кошачий наркотик.
— Ты мне не веришь, — спокойно констатирует Кай. – Потому что если бы был такой способ, все бы стали богами. Или, по крайней мере, у Империи был бы свой, ручной Тайбер Септим, который бы наводил порядок где потребуется. И вся эта возня с Воплощениями была бы попросту не нужна.
