Все трое примитивно раскрашены. Джаганнат – черного цвета, Баларама-Балабхадра – белого, Субхадра – желтого. Они изготовлены в виде грубых двухметровых идолов с плоскими лицами и круглыми большими глазами.

Абстрактный вид мурти объясняется тем, что сам Вишну приказал царю выловить из залива бревно для алтарной статуи. Вдруг появился незнакомый старик, пообещавший царю, что изготовит статую, если никто ему не будет мешать три недели. Следить за его работой нельзя. Любопытная и нетерпеливая жена царя открыла дверь в зал, где работал таинственный старец, раньше времени. Им оказался божественный архитектор, покровитель зодчих и строителей Вишвакарман-всесоздатель. Обидевшись за подглядывание, он исчез, оставив трех незавершенных божеств в виде деревянных обрубков.

Сотни лет подряд низкокастовые люди, вдовы, калеки, прокаженные, желая получить мокшу – прекращение цепи бесконечных перерождений, бросались под многотонные колеса огромных праздничных колесниц, где находили освобождающую их навсегда, ужасную смерть. Англичане, не понимая сути жертвенного обряда, его запретили. Вернувшись на родину из колонии, офицеры в отставке рассказывали домашним о страшном Джаггернауте, жаждущем кровавых жертв.

И поныне, когда тысячи верующих людей тянут канаты и на себе вывозят храмовые башни-колесницы, рядом идут полицейские с бамбуковыми палками в руках. Не хуже, чем резиновая дубинка, а главное – много дешевле, крепкая палка отлично способна вразумить кого надо. Чуть кто нацелится сигануть под монументальные колеса – сразу получит в лоб от полицейского и будет благополучно оттащен в сторону, чтобы не затоптали: пусть отдохнет и о жизни подумает, а не о смерти.

Шиваиты считают Джаганната одной из гневных форм Шивы. Воплощением ужасного Бхайравы, рожденного из крови Шивы. Поэтому в праздничных процессиях участвуют мурти Кали-Дурги и Шивы-Натараджи.

В морском прибое, в дыхании ветра, что развевает длинный алый флаг над величественной башней главного святилища, я ощущала столько чувственной радости, что была беспричинно счастлива каждый день с первой секунды, находясь в старом городе на берегу Индийского океана.

Да, поездка в Индию успокоит кого угодно. На время.

На улицах в Пури царили велорикши. Передвигались неспешно, с охами-вздохами. Заблудившись и покружив нас по лишним переулкам, рикша ставил сей подвиг в заслугу: «Мадам, добавить бы надо, крюк-то я какой сделал, старался!» – а сделав на нас свой бизнес, улыбался во все тридцать два зуба. Я мечтала о скутере.

На улице мы познакомились с суровой дамой. Она начальник полиции из Канады и отдыхает одна. Она поручилась за нас во время аренды скутера, открыв удостоверение, ведь у меня не было прав, а полицию в Индии уважают и боятся, даже канадскую – на всякий случай. Она же показала прибрежный ресторан «Pink house», где лучше всего кормят. Туда мы и отправились.

Заказав поесть, я выскочила из‐за стола, оставив вьетнамки, и помчалась по песку навстречу океану. Не могла ждать. В пенджаби и с непременной шалью на шее я с размаху влетела в огромную волну, и она обрушилась мне на голову всей массой. Вынырнув, я качалась на ладонях океана, смеялась от счастья и плакала от жгуче-соленой воды, попавшей в глаза. Только я вышла из пены морской, тут же набежали тонкие черные мальчики с неподъемными связками бус – купи! И все изумруды, кораллы и жемчуга мира небрежно брошены к моим ногам. Трогаю, отражаясь в блестящих поверхностях, взвешиваю на руке. Как худые приезжие мальчики, отстегивающие бакшиш полицейским, носят эти охапки, если я с трудом поднимаю одну связку?

И разве имело значение, что через полчаса я вернулась к столу в промокшей одежде. На пляже священного Пури, города – повелителя Вселенной Джаганната, раздеваться нельзя. На бледнолицых в бикини и плавках смотрят как на дикарей и зовут полицию.

Ах, какая же вкусная была еда в ресторане «Pink house»!

– Осторожней на дороге. Не разбейтесь! Храни вас Кришна и Джаганнат! – кричал нам утром настоятель, с беспокойством наблюдая в окно, как мы выезжаем со двора, а темнокожий садовник в набедренной повязке придерживал калитку перед скутером.

На площади перед шестиметровым забором храмового комплекса Джаганната слонялись небольшие горбатые быки зебу и тыкались слюнявыми мордами в сумки прохожих, выпрашивая банан. Ничего не получив, священный бык сердито фыркал и уходил, яростно раскачивая горбом. У главного входа стояли полицейские, вооруженные бамбуковой палкой. Иностранцы не допускаются внутрь, на территорию храма, и полицейский внимательно всматривается в каждого входящего. Вдруг загоревший до коричневого цвета форинер хочет замаскироваться под местного, что чревато. Однажды темнокожий американец, индуист из ИСККОНа3, проник в запретный город. Он был забит насмерть браминами – фанатиками храма.

Мы рассматривали высокую главную башню с крыши кафе, где ели мороженое. Гигантская кухня видна с террасы соседней библиотеки. Сотни служащих брахманов ежедневно готовят маха прасад, который предлагают трем главным богам пять раз в день, а вечером раздают в глиняных горшочках верующим. И мы ходили попробовать знаменитый прасад. Его едят бесплатно десять тысяч паломников и служек каждый день, принимая в дар благословенную еду.

Марихуану в Ориссе никто никогда не запрещал. Дорогу к ближайшей лавочке бханга (напиток на марихуане с эффектом легкого опьянения) можно спросить у полицейского.

Утром, задумав искупаться и позагорать без надоевших пенджаби, мы купили арбуз и поехали вдоль побережья. Проехали десять километров. Выбрав безлюдное место, спрятали скутер в кустах и отправились на пляж. Справа и слева, насколько хватало зрения, не было ни души. Хвойный кустарник, дюны и волны, набегающие на песок. Только мы разделись до трусов, на горизонте, где волны и пляж сливались воедино, показались черные точки. С невероятной скоростью они стали приближаться.

– Рыбаки. Вот не повезло! Они тянут сети в нашу сторону, – огорчилась Уджашвари и не ошиблась. Едва мы успели одеться, как рыбаки оказались рядом. Мужики потеряли интерес к рыбалке. Вытащив на сушу сети, оказавшиеся пустыми, пятнадцать человек дружно сели отдыхать напротив нас. Худые темнокожие мужчины в клетчатых юбках закурили сигареты-самокрутки из эвкалиптового листа – биди. Внутри щепотка табака, сверху лист перевязывают ниткой. В любом ларьке стоят копейки. Биди – сигареты пролетариата.

Рыбаки разглядывали нас в упор, как зрители в театре неумелых актеров, – кусок арбуза не лез мне в рот. Тип в первом ряду похотливо косил глазом на пышные формы Уджашвари. Надежда, что рыбаки исчезнут так же быстро, как и появились, скончалась через десять минут. Пришлось собраться и уехать не искупавшись.

На другой день мы добрались до Конарака в храм-музей Солнца из списка мирового наследия ЮНЕСКО. Тридцать два километра мы проехали без проблем, но перед селением скутер вдруг заглох. Обливаясь потом, мы по очереди катили скутер до мастерской, о которой нам любезно сообщили местные поселяне, появившиеся из глинобитных, крытых соломой халуп. Я пригорюнилась, но в гараже-мастерской, состоящей лишь из стены и покрытой переплетенными пальмовыми листьями крыши, скутер починили в два счета. Один парнишка крепко держал скутер руками, сидя на голой земле, другой прицелился, стукнул кувалдой в одно, только ему известное место механизма, и – о чудо! – мотор заработал. Что значит мастер против женщины с тяжелой технической кармой.

– Ну надо же, а я думала, что храм стоит на берегу океана,– сказала Уджашвари, когда мы парковали скутер.

Да, каменный гимн богу Солнца стоял рядом с прибоем, что было этак лет восемьсот назад. Огромный храм с семидесятиметровой башней служил европейским морякам ориентиром. Под воздействием мансунов он почернел. Португальцы и англичане называли его «Черной пагодой». В XV веке его разграбили мусульмане, и храм был заброшен. Мурти накануне успели увезти и спрятать. Восстанавливать оскверненные храмы в Индии не принято. Считалось, что поврежденное должно разрушиться, дабы полностью завершить цикл существования. Главная башня храма Солнца обвалилась, оставшееся сооружение было надолго погребено под песком и илом, а местный раджа разворовывал камни из уникальной кладки для постройки своего храма. Океан уступил пару километров наступающим дюнам.