Под блеклым, как выцветшие от тропического солнца джинсы, под чужим-родным небом судьба не раз сводила меня с одним человеком. Он надолго занял мои мысли. Теперь уже тот человек не стоит неотступно передо мной. Изредка вспоминаю. Да и свел нас ничтожный случай: не было бы в жизни нечаянных встреч, я бы и дня о нем не думала. Правда?

Все вру.

Не забыла.

Здравствуй, странник!

Может быть, это сон, а я и не просыпалась. Время тянется невыносимо долго. Каким же наказанием становится вечность! Бедный Дункан Маклауд.

Но я потрачу пустое безвременье, записывая, что вспомню. А как отличить истину от лжи, как удержаться от приукрашивания? И где начало истории? Будет ли конец? Кажется, случившееся было предопределено задолго до встречи. Главное действующее лицо, виновник и того, что было, и того, что не сбылось, – Индия.

Индия притворяется географией и государством. Страна, как катализатор, увеличивает скорость событий. Где награда сразу следует за победным прохождением рискованных моментов в биографии. А ошибка будет катастрофической.

Знать бы, где упасть, соломки подстелить бы (рисовой).

Я не хотела того, о чем не знала. Не мечтала путешествовать и не гонялась за экзотикой. Не верила в прынцев на белом коне. И не искала духовности и озарений. Мне не хотелось быть продвинутой. Слишком много читала: при слове «просвятление» – идиосинкразия.

Но «дороги, которые нас выбирают» иной раз заводят в та-а-акие дебри.

Крутой поворот судьбы – и я хозяйка этнического магазина. Организовала сама. Поколение дворников и сторожей на многое способно. Очарованная идеалами хипповой юности, прошедшей в мастерских непризнанных художников и с автостопом на трассе, затурканная постсовковой нищетой, не умея строить отношения с мужчинами, я вдруг…

Вот это да! Как же это так получилось?

Состою уже в четвертом браке с кришнаитом. И беспрерывно нянчусь то с мужем, то с бизнесом, то с неуправляемым сыном-подростком. Я хотела лишь немного денег и отдохнуть когда-нибудь, и еще чтобы близкие были счастливы.

Прочесывая оптовые склады с сувенирами из разных стран, я уяснила, что спрос превышает предложение и ехать за тридевять земель предстоит самой. Муж, разрывающийся между привычной любовью ко мне и свежей страстью к наркотикам, в последний момент потерял загранпаспорт. Мне некогда было учить английский – и в голову не приходило. За годы последнего брака я привыкла рассчитывать на мужа, профессионального переводчика.

И я уже между небом и землей – в самолете. Лечу одна. Времени волноваться перед встречей с мифической страной нет.

На фоне бледных соотечественников разноцветные, задрапированные в яркие шали индусы выделялись громкими голосами и плавной жестикуляцией. Не снимая живописных тюрбанов, в туалет они ходили босиком.

Кришнаиты сидели кучно, перебирая четки, спрятанные от «нечестивых взоров» в мешочках из полотна. Они невероятно быстро и монотонно повторяли главную для поклонников Кришны маха мантру:

Население воздушного ковчега погружается в сон. Самолет плывет в бархатной черноте, разрезая пространство. Внизу далекими светляками блестят огни. Закрыв глаза, я как наяву вижу мою Индию. Звеня браслетами, маня черными очами, зазывая перстами, она танцует.

Если ты регулярно путешествуешь, то наверняка, и не так уж много лет назад, видел, не важно, в какой стране, толпу русских челночниц.

С безумными глазами я ввалилась в Индию, заполошная, издерганная торговыми дрязгами и домашними проблемами, с пачкой долларов в тайной набрюшной сумке и мощным внутренним посылом: «Не дождетесь!»

Всех, кто оказывается впервые на оплавленном неистовой жарой асфальте аэродрома, окутывает запах…

Да уж… Индия без спросу лупит как кувалдой по органам чувств пресного белого человека. Ну а первым достается носу. Запах чуждый, приторный, густой, как… не поддающийся определению. Он обрушивается, как девятый вал, на прибывших и въедается в одежду, волосы и кожу. Пахнет пылью, долго скучающей по муссонному дождю, городским смогом, приторным дымком марихуаны, парным молоком, смесью тысяч ароматных деревьев и благоуханием цветов из сотен парков; тянет гарью от сожженных охапок дров для варки тысяч килограммов риса, пахнет дымящимся маслом уличных сковородок, чадом байков, масалой, чесноком, джинжер лемоном, жареными пряностями и соусом карри из тысяч харчевен, благовониями из сотен тысяч храмов и сладко-тухлым запахом сточных канав и непременно нежным ароматом манго!

Пахнет Индией. Вернувшись, одежду можно постирать, но запах – невозможную отраву – тем, кто вдохнул его хотя бы однажды, не удастся вытравить из памяти никогда.

При входе, в международном аэропорту имени Индиры Ганди мне улыбнулась красивая уборщица в сари. Однако интуиция заявила о себе уже на первых метрах передвижения. И орала она благим матом одно-единственное слово: «Берегись!»

Через полчаса после приземления я стояла в пестрой толпе, чтобы поменять деньги, и, наблюдая, вычислила, что облапошивание туристов происходит сразу же. В те далекие годы сотню долларов меняли на рупии мелкими купюрами. Пачек получалось много. В местных банках их было принято пробивать металлическими скрепками, насквозь. У торговцев существовал странный шик вскрывать пачки денег не медленно и аккуратно, а резким рывком, от чего клочки купюр вырывались из пробитых до дыр мест, специально выделенных на банкноте, и кружили по воздуху. Сначала купюры с дырками и портретами Махатмы Ганди приезжих шокируют, но… привыкаешь быстро.

Русские, выходившие из очереди с пачками пробитых степлером рупий в руках, заново пересчитывая, жаловались на то, что в каждой пачке маленько не хватает. Пустячок, подумаешь, недостача: то десять рупий, то пятьдесят. Мелочь, но в потоке – легко догадаться – навар у барыг значительный.

Восточная игра – «обмани белого человека». Пылая негодованием (кто посмел покуситься на тяжким трудом добытую копейку? Убью скотину!) и презирая никчемных соплеменников, которые, как овцы на заклание, обреченно принимали правила игры, я прорвалась к стойке. Вооружившись калькулятором, ручкой и блокнотом, я, расставив локти – ни шагу назад, устроилась напротив менялы.

Очередь обреченно ждала, когда я три раза медленно пересчитывала пачки, записывая разницу курса в блокнот, умножая и складывая на калькуляторе, каждый раз находя ошибку не в свою пользу. Приземистый меняла стал смотреть на меня с уважением, толпа русских – с раздражением.

Разгоряченная выигрышем в копеечной битве, я выхожу и погружаюсь в жару, наполненную громкими звуками. Окружающий мир широко распахнул объятия: Welcome home! Победа не осталась незамеченной. Рыженькая попутчица из самолета, решив, что я прошла огонь и воду, поехала на автобусе со мной.

На приборной доске были закреплены божества процветания: красавица Лакшми и слоноголовый Ганеша. И развешаны гирлянды свежих цветов. Смесь древнего благочестия и прогресса. Злобной волчицей я так рычала по-русски на кондуктора и водителя в пустом утреннем басе, едущем в Нью-Дели, что индийские мужики понимали меня без перевода и показывали напечатанные цифры на билетике:

– Все верно, мадам, без обмана.

Провинциалка Рита работала три года няней и, получив при расчете в подарок небольшую сумму, решила посмотреть мир. Откровенно некрасивая девушка: среднерусский нос картошкой, бледное лицо с веснушками. Неуверенная улыбка и кривые зубы, простодушно показывающиеся на белый свет, дополняли облик. У нее было ценное качество: Рита знала английский в пределах школьной программы, и я решила, что переводчица мне нужна, а тут и искать не надо, сама объявилась.