– А нельзя ли его пригласить в зал? – задал хормейстер вопрос в самой доброжелательной форме.

– Прапорщик Гатаулин, – с лучезарной улыбкой обратился руководитель оркестра к приснувшему тромбонисту. – Сгоняй наверх, приведи Лёху, ему петь пора. Да инструмент оставь, рас…яй, куда ты его тащишь?

Солист оказался высоким парнем, с вьющимся русым чубом, в звании старшего прапорщика. Обед в известной столовой определенно прибавил ему тонуса, глаза его блестели и творческий энтузиазм прямо рвался наружу.

– Начнем? – вопросил хормейстер, мобилизуя весь коллектив.

– Начнем, – подтвердил готовность к подвигу солист Лёха.

Оркестр заиграл, солист и хор запели, Эдуард Матвеевич, довольно зажмурившись, водил руками в воздухе, соблюдая предписанный размер 8/12.

– Секундочку! – хормейстер внезапно остановил мирное течение репетиции. – Вот: «Они до сей поры с времен тех дальних…», ми, соль, соль, фа, ми, соль, соль, фа, ми, соль фа… Чего это вы набираете темп? Написано же: «неторопливо»! Сенца фретта! Куда вас к черту несет с вашим барабаном? И вообще, когда в последний раз его подтягивали? Что непонятно? Я имею в виду, когда в последний раз ему натягивали шкуру? Там по бокам есть такие винтики… Извольте к завтрашней репетиции их подтянуть!.. Поехали. Там четыре паузы-осьмушки… После них: ми, соль, соль…

Хор старательно выводил партии. На третьем куплете, по замыслу Эдуарда Матвеевича, оркестр продолжал играть, а хор создавал исключительно звуковой фон, без слов.

– Так, закрыли рты. Все-все! М-м-м-м-ммм! М-м-м-м-ммм! Понятно? Начали! Стоп. Закончили. Не выговаривайте букву «м», не надо ее выговаривать. Вы не коровье стадо, а я не пастух! Поем еще раз! Да не мычите же вы! Не мычите! Тьфу, давайте попробуем другую букву, например, «а». Начали: а-а-а-а-ааа!.. Прикройте рты. Еще плотнее. Солист… Где этот несчастный Лёха?

– В туалет пошел, – откликнулся руководитель оркестра.

– Как ушел, не спросясь?

– Он так всегда…

– Пусть только вернется, я теперь знаю, что я ему оторву… Поем без солиста. Хорошо, хорошо. Вот ты, третий справа, ты кто, мартовский кот? Так сейчас конец апреля! Прекрати стонать!

Вторые голоса, кто там тянет с подвывом? Тамбовские волки вам товарищи! Вы кого напугать хотите?

Оркестр, подберите животы, станьте ровнее! Дайте дробь барабана. Господи, это же бадья с горохом!..

Вы, вот вы, тромбон с левого с краю! Чем вы дышите? От вас до меня пять метров! Вам давали селедку? Сколько лишних порций вы съели?

Нет, определенно, обед вам не пошел впрок. Репетиция закончена. До завтра, до свидания!

Можете себе представить, что такое день сдачи особо важного объекта для ГИПа – главного инженера проекта? Если вы не побывали в шкуре ГИПа, то не можете! А если объект – не цех или даже гидроэлектростанция, а дорогущая и уникальная, единственная на весь мир специальная астрономическая обсерватория Российской Академии наук, то уж точно, будь вы хоть трижды ГИПом, не сможете! Даже не пытайтесь.

В день сдачи объекта грозовой тучей клубится Правительственная комиссия, состоящая сплошь из спецов высшей касты, подперченная партийными функционерами нехилой пробы. Те так просто вчера из Кремля, и складки на их брюках от сиденья на ответственных креслах еще не успели распрямиться. Этих не взять ни угощеньями, ни развлечениями. Им еще позавчера пообещали оторвать все важнейшие органы, если, не приведи господь, не будет подписан акт приема-сдачи стройки века!

Стройка такого масштаба и такой сложности – это вам не типовая пятиэтажка. При наличии только прямых линий, готовых лестничных маршей и унылого силикатного кирпича – и в той можно при желании найти огрехи и недочеты. А тут башня более сорока метров в диаметре, с антисейсмическим фундаментом, заглубленным в гору на десятки метров, сложнейшие механизмы, новейшие капризные материалы и высота две тысячи семьдесят метров над уровнем моря! Немудрено, что в бездне проблем можно найти не докрученный болт или не замазанную дырочку.

Но это 1975 год – расцвет застоя. Партийное око зрит зорко от Бреста до Находки, чтобы ничего не шевельнулось, не оступилось с идеологической тропы, не ввергло в сомнение народные массы: правильным ли путем идем, товарищи? О строящейся обсерватории уже писано-переписано. Объект престижа! Что там будут разглядывать в новый азимутальный телескоп – черт его знает! Но зеркало-то телескопа крупнейшее в мире! Шесть метров в диаметре против американского Хейла на горе Маунт-Паломар, всего-то пятиметрового! И высота у америкосов, хе-хе, каких-то тысяча семьсот метров над уровнем моря! Против наших двух тысяч семидесяти! Вот в чем превосходство нашего социалистического строя: ракеты взмывают в космос, реки покоряются и сами уже чуть ли не текут вспять, мирный атом в упряжке и высшая наука – астрофизика, на острие удара по загнивающему капитализму. В будущем одни праздничные салюты и партийные съезды. До Афганской войны еще четыре года, а до Чернобыля целых одиннадцать. Отчего бы не утереть нос дядюшке Сэму?

Крутится ГИП по площадке, как электровеник. Отсюда заковыристый вопрос с политическим подтекстом, оттуда ехидное замечание, и со всех азимутальных направлений скрытая угроза снять с работы, закопать на три метра в грунт, сгноить во глубине сибирских руд или уморить в психушке. ГИП весь в мыле, как конь Д'Артаньяна: от чертежей и схем рябит в глазах, во рту с утра пересохло и еще сильно мешает постоянное желание кого-нибудь удавить собственными руками! Все равно кого, только бы снять моральное напряжение.

Далеко под горой, на ответвлении дороги, ведущей из станицы Зеленчукской в Архыз, стоит КПП – контрольно-пропускной пункт. Охраняется военнослужащими. Объект за ответвлением почти секретный и особо важный. От КПП до обсерватории проложено восемнадцать километров красивейшего серпантина с плавными виражами и щадящим уклоном. Через год по нему повезут шестиметровое зеркало, которое сейчас еще остывает в Ленинграде, на заводе ЛОМО. Одним словом, через КПП мышь не просочится. Но, странно, через грозный редут беспрепятственно проезжают две черные «Волги» с тонированными стеклами, и никто из охраны на них не покушается. Машины поднимаются по серпантину с остановками. Из передней выходит пожилой человек в шляпе и подолгу любуется пейзажами. А они чем выше, тем величественнее. Около самой обсерватории пейзаж вовсе потрясающий! Машины скромно останавливаются в сторонке. Тот, что в шляпе, с биноклем у глаз, отстраненно стоит сбоку. А к ГИПУ, который в этот момент с пеной на устах материт какого-то незадачливого строителя, со спины подходит некий молодой человек и вежливо притрагивается к локтю. От прикосновения ГИП подпрыгнул, как тур – горный козел, и уже готов был ответить пришельцу пулеметной очередью. В упор. Но тот предупредил ГИПа вопросом:

– Здравствуйте, это Вы – главный инженер проекта?

– Да, я, – чисто механически ответил ГИП.

– Не могли ли Вы найти несколько минут и показать объект?

При этом «Вы» отчетливо произносится с большой буквы да с таким смирением, что у ГИПА очередной патрон заклинило. А незнакомец, в котором без малого два метра ростом, продолжает:

– И, конечно, было бы совсем неплохо, если бы Вы (опять с большой буквы!) подробно рассказали об обсерватории.

ГИП Юрий Васильевич, между нами просто Юра, от такой смеси вежливости и наглости просто осатанел. Впал в некий ступор. Это как изволите понимать? Вокруг в радиусе десяти метров клубится Правительственная комиссия, спецы из Российской Академии наук, тщательно замаскированные под спецов волки из КГБ, заслуженные и незаслуженные строители со всего государства, а тут просят экскурсию провести? В экскурсоводы, значит, определить самого ГИПа? У которого сегодня сдача важнейшего для страны объекта? Да ты, парень, что, не в себе, что ли?

Двухметровый невинно смотрит на Юру вровень (в Юре тоже метр девяносто семь!) и продолжает вежливо настаивать на экскурсии, подчеркивая, что времени у них ограничено.