Прораб задумался, уставившись в окошечко. За стеклом, заляпанным раствором, неожиданно нарисовалась физиономия Зарудько с выпученными глазами. Предчувствуя неприятность, прораб, с грохотом опрокинув стул, выбежал из вагончика:

– Что случилось? Кто-то с высоты упал?

У порога тяжело отдувался Зарудько:

– Какая высота, Матвеич? На нулевом цикле мы! Варька-крановщица, чтоб ей!..

– Что Варька? Говори!

– Варька… Варька-крановщица рожает!

– Как рожает?

– Вот так и рожает!

Спиридон Матвеич метнулся обратно в вагончик, сорвал трубку телефона и срочно набрал номер скорой. Недовольный голос на том конце провода ответил:

– Да знаем, знаем. По мобильнику уже вызвали. Едет к вам машина, едет.

Матвеич смахнул со лба пот, тихонько положил телефонную трубку на рычаг. Потом спохватился и бросился к двери.

В ворота с разбойным улюлюканьем и перемигиванием ворвалась скорая.

– Сюда, сюда! – махал кто-то шапкой от западного крыла.

Из раскрытого заднего проема скорой помощи уже доставали членистые раскладные носилки. Матвеич остановился и снова вытер лоб рукой. Все утрясется, делать ему там нечего. Но что же получается с краном? Варьку сейчас увезут, а кран без крановщицы останется? Прораб быстро вошел в вагончик и стал названивать начальству.

Вечером за ужином, вымакивая сметану последним пельменем, Матвеич рассказывал жене:

– Представляешь, пацана родила. Когда успела? И отпуск по беременности не брала, и ничего на ней заметно не было!

– Что ж тут особенного? – ответила жена. – Она у вас вся такая плотненькая была. А под ватником и вовсе ничего не увидишь!

Васька-дальнобойщик потянулся к чайнику:

– А что, батя, я понял, с крановщиком у тебя теперь напряженка?

– Да, сынок, угораздило же эту Варьку! Груженая машина во дворе стоит. Завтра вручную арматуру таскать будем. Обещали кого найти и прислать. А как нового человека на кран сажать, не проверив? Он мне завтра половину людей поубивает!

– Так уж и поубивает, – встряла жена. – Обученного дадут, а как же?

– Знаем мы этих обученных, – проворчал прораб и в глубокой задумчивости поднял глаза на жену. – Как ты сказала? Плотненькая? Это две с половиной тонны на кубометр для песчаника…

– Что это ты бормочешь? – переспросила жена.

Сон не шел к Матвеичу. Он беспрестанно ворочался в постели. Один раз даже встал, напился на кухне компота прямо из кастрюли, стараясь не хлопнуть крышкой. И тут его осенило:

«Все просто со Стоунхенджем! Все ясно. К то-нибудь из этих горе-археологов пытался постучать по каменюкам? Просто не может быть, чтобы они – да пятьдесят тонн! Это расчетные пятьдесят тонн. Объем, умноженный на плотность! Пустотелые они, родные, долбленые! А торцевые отверстия заделаны пробками на той же известке с крошкой песчаника. Они как пустые спичечные коробки, как же это до сих пор никто не понял? Надо просто приехать в этот Стоунхендж да хорошенько простучать все монолиты. Вернее, то, что у них считается монолитами. Если звук глухой, значит, все, я прав! И никакой загадки больше нет. Перевезли их просто на лошадях, и точка! Слава Варьке-крановщице – надоумила!»

Матвеич выключил свет на кухне и пошел спать до самого утра. Спокойно и со вкусом.

Давайте сразу договоримся, что в моем имени ударение ставится на последнем слоге. Понятно? Рампуце́ль! Никак не иначе. А то некоторые путают. Но не суть.

Когда-то давным-давно в нашем роду был прадедушка по маминой линии – тоже Рампуцель. Это от него пошла традиция всех мужчин рода, которые выделялись особенно зеленым цветом, называть Рампуцель. Прадедушка по маминой линии – тот и вовсе был изумрудно-зеленым. Но не суть.

Так вот из-за чего произошел весь сыр-бор. У нас, у крокодилов, принято сдерживать свои эмоции. Даже по безвременно почившим родственникам плакать не полагается. Выражение «крокодиловы слезы» – это фикция. Как раз имеется в виду, что слезу легче высечь из кремня, чем из настоящего крокодила! А прадедушка Рампуцель был как раз из таких вот кремней. Рассказывали, что однажды он лежал около водопоя, спокойно ожидал, когда придет напиться какая-нибудь копытная живность: антилопа там или, на худой конец, зебра. Тут возьми и появись целое стадо слонов. Прадедушка, говорят, к тому времени не питался уже что-то около полутора месяцев и был не то чтобы голоден, а просто жуть как голоден! И по этому поводу страшно зол. А тут, представляете, целое стадо практически несъедобных слонов. Ну, не то чтобы несъедобных, но трудносъедобных. Может быть, худо-бедно какого-нибудь зазевавшегося слоненка прадедушка и смог бы схарчить, а в тот день, как на грех, все стадо состояло из сплошных взрослых слонищ! И где только они такие выискались? Как говорила в таких случаях моя мудрая прабабушка: «Видит око, да зуб неймет!» Но не суть.

Прадедушка видит, что складывается крайне неприятная и бесперспективная ситуация. Сам он, видите ли, зеленый, похож на замшелое бревно. Значит, прадедушка замаскирован до последней степени, и ему ничего не угрожает. Вроде бы можно лежать себе спокойно и ждать, пока слоны напьются и уберутся восвояси. А там, глядишь, и притащится обезводевшее стадо антилоп или, на худой конец, зебр.

Но слонам и дела нет до прадедушки. Они добрых полчаса утоляют жажду, потом начинают обливать друг друга водой из хоботов, скакать, хулиганить и даже валяться на мелководье вверх ногами! Но не суть.

Прадедушка, понятное дело, возмущен. Прадедушка планировал просто поесть в свое удовольствие, потом на недельку-другую махнуть в прибрежные заросли и понежиться на солнышке. А что он получил взамен? Весь до того более-менее чистый водопой слоны взмутили, переболтали, затоптали и даже, простите за подробности, загадили. Прадедушке Рампуцелю ничего не оставалось делать, как принять меры по самозащите. У нас, крокодилов, насчет прав и свобод – святое дело! Но не суть.

Поднимается прадедушка на хвосте, угрожающе разевает пасть. А в ней, к вашему сведению, зубы около пяти сантиметров длиной, предназначенные исключительно для хватания добычи. Кого хочешь впечатлят. Не то что слонов. Стоит, значит, прадедушка на хвосте с раскрытой пастью, но исключительно для запугивания. А слонам, представляете, хоть бы хны! Они все прыгают, резвятся и на эффектную позу прадедушки – ноль внимания. Как будто его и нет на белом свете! Так проходит минута, вторая. Прадедушка чувствует, что что-то тут не так, какая-то ненормальность. И поза его, вроде бы как до того и боевая, смотрится как-то унизительно. Недостойно крокодилов его племени. Тут он как зарычит! Рычать он мог, говорят, тоже совершенно замечательно. От его рычания у буйволов на берегу аппетит пропадал на неделю! Но не суть.

Рычит, значит, прадедушка, а слоны и его рычание игнорируют. Что может быть унизительнее для крокодила, чем такое вызывающее презрение? Особенно для крокодила изумрудно-зеленого! Когда прадедушка Рампуцель убедился в полной бесполезности своей акции устрашения, он плюхнулся в воду, подняв огромный столб брызг. И тут эта слониха, самая обыкновенная слониха, только очень крупная, как закричит совершенно ехидно, подняв хобот:

– Укуси себя за хвост!

Это она моему прадедушке, Рампуцелю! Представляете, изумрудно-зеленому? Какой позор на все крокодилье племя! Но не суть.

Прадедушка был очень умным, он, само собой, не заплакал от публичного оскорбления и сделал из этого случая соответствующие выводы: когда тебе добыча не по зубам, укуси себя за хвост! Конечно, иносказательно. А в переводе с крокодильего: не раскрывай пасть попусту на то, что заведомо съесть не сможешь!

В этот день стояла какая-то ненормальная жара. И это на высоте больше тысячи двухсот метров над уровнем моря в долине реки Аксаут на Западном Кавказе!

Машине сегодня пришлось нелегко. Она карабкалась по крутым серпантинам, подпрыгивала на торчащих из земли камнях, окуналась в шипящие струи поперечных ручьев и царапала свои серые бока стеблями малины, серыми от пыли.