– Человек упал! Туда! Там человек! – с трудом разобрал я.
При этом они указывали куда-то правее меня, приблизительно метров на восемьдесят-сто. Осыпь перед ледником укрупнялась и расширялась. Рантклюфт был ею надежно засыпан. Собственно, беспокоиться уже было не о чем. Минут пятнадцать, и вот они, голубчики, будут на леднике. Я еще раз помахал им ветровкой и ради интереса, так по сути ничего и не поняв, пошел вверх по леднику к тому месту, на которое мне показывали. Ледник здесь не имел трещин, полого уходил вверх и был мало засорен камнями.
Я подошел ближе к кромке льда и посмотрел вверх. Здесь серое гранитное ложе ледника представляло стенку корыта, не очень крутую, градусов тридцать пять от силы. Стена была отшлифована ледником, почти не имела выступов и впадин. В одном месте ее прочерчивал старый водоток – желоб, который показался мне симпатичным. Сейчас ручья в нем не было. Мне вообще очень нравятся такие желоба на «бараньих лбах» у ледников. Помню, спускаясь после восхождения на Софию, я углядел что-то подобное. И вместо того, чтобы долго обходить крутые скалы, смело пошел вниз и, к своему удивлению, по двум подобным желобам спустился к самому подножью «бараньих лбов» на ногах, даже не придерживаясь за стенки руками. Когда оглянулся, ахнул: надо мной возвышалась крутая монолитная гранитная стена, а я, оказывается, нечаянно нашел в ней потайной ход.
С осыпи снова начали активно кричать, подтверждая, что я нахожусь на нужном месте. Но я все равно ничего не смог разобрать и продолжал рассматривать стену и желоб. Рантклюфт, на удивление широкий и видимо глубокий, здесь сильно сужался и около желоба лед отстоял от стены на метр, не больше. Подходить близко к краю я не решился – черт его знает, выдержит ли меня козырек рантклюфта. По определению рантклюфты заполнены водой и в виде запятой уходят неизвестно как далеко под ледник, поэтому шансов остаться в живых у упавших в эту природную ловушку очень мало.
Первым спустился на ледник высокий парень в нелепой пляжной панаме и красных штанах, цвет которых я давно положительно оценил, так как эти штаны постоянно служили мне ориентиром. Рюкзак у него выглядел не очень тяжелым. Он подошел ко мне, не забыл поздороваться и сквозь одышку рассказал, что сегодня около полудня они видели, как сюда (он показал на желоб и ранклюфт) упал человек из их группы. Он якобы ушел с товарищем вниз после ссоры. Где его напарник, он не знает, они потеряли его из виду на фоне скал.
В двух словах я рассказал ему про рантклюфт, показал на скалу, где до первых полок, по которым мог передвигаться упавший, было метров не меньше сорока. Объяснил, что в таких случаях организуются спасработы, потому что шансов выжить у упавшего в рантклюфт с такой высоты не было, нет и никогда не будет.
Он понурился, а я предложил ему покричать своим товарищам, чтобы энергичней спускались: тень от ледопада перемахнула на нашу пологую часть ледника, и мне в шортах и тощей ветровке, которую я уже надел, стало совсем неуютно.
Подошли еще двое, усталые и напуганные. Владелец красных штанов с запозданием сообщил, что зовут его Виталий и что у них есть веревка. Сейчас подойдет еще один участник, веревка у него. Пацанов было откровенно жалко, и я согласился с помощью их веревки хотя бы сверху заглянуть в рантклюфт. Веревка у них оказалась старая и изрядно потертая, мохнатая от торчащих волокон. Но самое трогательное заключалось в том, что длиной она была меньше тридцати метров.
Еще раз, подивившись про себя, с чем и как совершенно неподготовленные люди идут в горы, я обвязал веревку вокруг пояса одного парня, усадил всех прибывших цепочкой на лед (у всех, слава богу, имелись пластиковые «подпопники»), приказал крепко держаться за веревку, а свободный хвост веревки сбросил в ранклюфт. При этом рассудил так, что если веревка и вымокнет, то особого греха тут нет: через полчаса они будут на траве и теплых камнях, отойдут, отогреются и заодно просушат веревку.
Убедившись, что мой живой якорь держит, я уже без опаски подошел к самому краю ранклюфта, ступил одной ногой на стену и наклонился, чтобы заглянуть в трещину. Стена ниже меня плавно выполаживалась, и воды на том участке, который удалось просмотреть, не было. Технически в лазании по такому профилю ничего особенного не было, поэтому, на всякий случай придерживаясь за веревку, я тут же начал спускаться в ранклюфт прямо по стене. Метров через восемь я уже стоял на мокрых окатанных камнях, ледник козырьком нависал надо мной. Ранклюфт, сильно сужаясь, уходил под лед, но он на удивление не был затоплен. Сверху отовсюду энергично лилась и капала вода, а от ледника несло прямо-таки смертельным холодом. Днем, возможно, тут можно было попытаться что-то разглядеть, но сейчас на поверхности свет был рассеянный, скала ничего не отражала, а в глубине рантклюфта стояла чернильная темнота. Так как стоять во весь рост можно было только около стены, пришлось встать на четвереньки и двигаться внутрь трещины в страшно неудобной позе, да еще под ледяным душем.
Парня я нашел на третьей секунде. Он выглядел более крупным мокрым валуном на фоне других камней, выстилающих ложе ледника. Ничуть не сомневаясь, что это труп, я ухватил его за одежду и довольно бесцеремонно поволок к стене. Зубы у меня лязгали от холода, руки тряслись, но тело было не очень тяжелым, поэтому вслух я выражался мало и корректно из уважения к погибшему. Пару раз приложился головой к своду ледника, что мне не прибавило настроения.
В темпе дотащил парня до стены и, не давая себе застыть окончательно, начал обвязывать его веревкой, подготавливая тело к подъему. При очередном перевороте, когда мне нужно было просунуть веревку ему под спину, я отчетливо услышал стон. В первую секунду не поверил своим ушам. Нашел в складках капюшона шею, приложил пальцы к подчелюстной ямке.
Сам притих, насколько это было возможно (дышал я как паровоз), и вдруг нащупал слабый пульс! Это на корню меняло всю картину. Приводить его в сознание здесь, в холоднющей трещине, на мокрых камнях не имело смысла. Однако и его возможные травмы мне были неизвестны. Я подумал, что если у пацана поврежден позвоночник, то эти восемь метров подъема его просто убьют. А если не убьет веревка, то убьет холод. Сколько времени он тут лежит, я толком не знаю! Но выбора у меня не было.
С живым пострадавшим положено другое обращение. Пришлось по-другому перевязывать веревку, для более щадящей транспортировки. Ну, это я умею. Аккуратно увязываю его в грудную обвязку, соединенную с беседкой. Сам, трясущийся от холода, поднимаюсь по скале из трещины, командую выбрать веревку и плавно тянуть по моему сигналу. Виталия пересаживаю на край рантклюфта, чтобы он дублировал мои команды. Для мобилизации коллектива сообщил ребятам, что их товарищ пока жив.
Как же мне не хотелось опять лезть под ледник, вы себе не представляете! Но тут уж сработал рефлекс спасателя, которому противиться бесполезно: раз надо, значит, надо! Спустился по стене вниз к парню. Покричал наверх, чтобы начали подъем, а сам, уцепившись за обвязку, потащил его вверх по скале, благо подножье стены было совсем пологим. Дальше пришлось похуже. Во-первых, лазаньем на одной руке и ногах, ясное дело, такую стенку мне не одолеть. Выходит, надо умудриться и тянуть вверх, и одновременно придерживаться за веревку. Как это я делал – до сих пор не соображу. И силенок у моей спасательной команды оказалось не очень… От напряжения и от холода, не к чести моей, меня понесло:
– Тяните, мать вашу, так и перетак! Еще, еще разок! Тянуть по команде: раз – потянули. Стоп, перекур. Раз – потянули! Потянули, я сказал, недоноски чертовы! Тянем! Еще тянем! Сейчас вылезу и всем башку пообрываю! Тянем! Еще раз – тянем, бабушку вашу, слабаки недокормленные! Тянем!
Подтянули пострадавшего под самый перегиб. Тут он и застрял. По скале враспор с ледником я выбрался на лед, оттолкнул Виталия, лег плашмя и приказал тому держать себя за ноги. По команде в гармоничном сочетании со страшным матом потянули всей бригадой. Я тянул за обвязку и ругался, а бригада разноголосо стонала, выбирая веревку.
