Лань Цижэнь сел и расположил гуцинь перед собой. Его руки легко, почти невесомо скользнули над струнами, словно он проверял исправность чужого инструмента. Видимо, признав состояние удовлетворительным, господин Лань поднял на Мэн Ши вопросительный взгляд. Та вздохнула.
— Ну хорошо, — сказала она, не глядя вынимая одну из брошюр и открывая ее наугад. — Давайте вот эту.
— Эту?.. — Лань Цижэнь, казалось, на мгновение смешался, однако затем едва заметно повел плечами и опустил руки на струны.
Руки у него были красивые. Очень похожие на руки его племянника: такие же крупные, но изящные кисти с длинными и тонкими пальцами. Только на тыльной стороне нефритовую белизну кожи уже расчертил полупрозрачный узор из голубых вен.
И музыка из-под этих рук лилась чарующая. Кажется, Мэн Ши, сама не подозревая того, выбрала что-то из любовной лирики — настолько нежно и одновременно пронзительно она звучала. Сердце сперва будто мягко покачивалось в бережных волнах, а затем плавно возносилось куда-то в заоблачные дали и, достигнув пика, замирало.
Мэн Ши всегда без ложной скромности считала, что играет неплохо. Ее игру хвалили и в родительском доме, и клиенты. Однако она никогда не думала, что музыка может звучать вот так, полностью овладевая душой.
Опомнилась Мэн Ши только тогда, когда мелодия смолкла, а сама она осознала, что по ее щекам текут слезы. Тишина, пришедшая на смену музыке, показалась совершенно невыносимой.
— Я… — пробормотала Мэн Ши только для того, чтобы нарушить эту тишину, и свой собственный голос показался ей чересчур грубым. — Я так не сумею.
— Сумеете, — не поднимая на нее взгляда, ответил господин Лань. — Я не вкладывал в мелодию духовных сил, она играется совершенно обычным способом.
Мэн Ши покачала головой. Она имела в виду совершенно другое. Ее учили играть для забавы, чтобы развлечь себя и друзей семьи — когда у нее еще была эта семья. Этот же человек играл так, словно творил некое священнодействие.
— Это всего лишь дело практики, — будто прочитав ее мысли, со вздохом произнес Лань Цижэнь. — Давайте, попробуйте.
Они поменялись местами, и Мэн Ши, сев за гуцинь, впилась глазами в ноты. Теперь, когда она представляла себе звучание мелодии, разбирать их было проще, и все же она понимала, что с первого раза ни за что это не сыграет.
Однако Лань Цижэнь оказался терпеливым наставником, а Мэн Ши не требовалось повторять многократно. Лишь один раз, на самом сложном пассаже, ему пришлось сесть позади нее и, накинув на свои кисти рукава, почти не касаясь, направить ее руки своими. При их разнице в росте они даже не соприкоснулись телами — и все же Мэн Ши показалось, что она ощущает тепло за своей спиной. Это даже нельзя было назвать близостью, однако щеки Мэн Ши залил взволнованный румянец.
Лань Цижэнь видеть ее лица не мог, и все же он словно почувствовал ее смущение. Он отстранился в тот же момент, как закончил объяснять, и пальцы Мэн Ши, лишившиеся тепла его ладоней, ощутимого даже через ткань, как-то сразу заледенели.
Они закончили, когда господин Лань заявил, что его ожидают дела. К тому времени Мэн Ши разобрала все запутанные переходы и могла, пожалуй, сыграть мелодию без грубых ошибок. Остальное действительно было лишь вопросом практики. От души поблагодарив за урок, Мэн Ши не удержалась от вопроса:
— Я ведь правильно поняла, что эта песня — о любви?
— Да, — поколебавшись мгновение, ответил Лань Цижэнь. А потом, бросив задумчивый взгляд на покрытый туманной дымкой горизонт, зачем-то добавил: — Она была любимой у моего брата. Он все мечтал сыграть ее своей возлюбленной.
— Но не сыграл? — правильно истолковала его слова Мэн Ши.
Господин Лань поджал губы.
— Не сложилось, — сухо ответил он.
Они спускались по пологому склону, на котором пока еще зеленую траву уже украшали золотистые листья. Прямо над их головами туман рассеивался, и осеннее небо выглядело пронзительно голубым. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто во всех Облачных Глубинах сейчас осталось лишь два живых человека.
— Почему вы сами так и не женились? — выпалила вдруг Мэн Ши и едва не прикрыла себе рот ладонью.
Этот вопрос занимал ее давно. Господа Лань обладали исключительной красотой, причем такой, что не стиралась годами. Они были умны и образованы, вне всяких сомнений обладая множеством талантов. Конечно, старший наставник Лань иногда бывал вспыльчив — но лишь по меркам своего собственного ордена. Уж Мэн Ши-то прекрасно знала, как выглядят по-настоящему несдержанные мужчины.
Иных недостатков за почти круглый год, минувший с момента ее прибытия в Облачные Глубины, она не заметила — и оттого становилось еще любопытнее. Быть может, господин Лань вообще любит не женщин? Однако подобное предположение выглядело чересчур неуместным и даже унизительным.
Мэн Ши не ожидала ответа. Куда больше она опасалась отповеди. В голове услужливо всплыли правила, запрещающие праздные разговоры, излишнее любопытство и попытки влезть в чужую личную жизнь.
Однако Лань Цижэнь, слегка сбившись с шага, внезапно все же ответил.
— Я никогда не был влюблен, — произнес он глухо, глядя куда-то прямо перед собой.
Мэн Ши взглянула на него с удивлением. Разум велел ей удовлетвориться тем, что ее не отругали за бестактность и заодно за нарушение правил, но любопытство все же взяло верх.
— Я думала, — осторожно продолжила Мэн Ши расспрос, — что в знатных семьях это вопрос политики? Союзы, альянсы, дипломатия…
— Зачастую — да, — снова ответил Лань Цижэнь. — У большинства. Но семья Лань испокон веков придерживалась иных взглядов. Мы выбираем спутников жизни по велению сердца — и при этом раз и навсегда.
— А по вам и не скажешь, что вы такие романтики, — не сумела сдержать улыбки Мэн Ши. Лань Цижэнь наконец-то соизволил бросить на нее взгляд, и взгляд этот оказался настолько мрачным, что она поспешила добавить: — Я хотела сказать, что ваши строгие правила и траурные одежды как-то… противоречат самому понятию «романтика».
— В любом случае, — господин Лань отвернулся, вновь усиленно заинтересовавшись чем-то на горизонте, — я никогда не считал женитьбу удачной идеей. У меня были племянники, наставничество и дела ордена — какая женщина пожелает делить мужа со всем этим?
— Зато у племянников могла бы быть тетя, — осмелев, продолжила ходить по краю Мэн Ши.
— Кто бы захотел чужих детей? — парировал Лань Цижэнь, и Мэн Ши показалось, что его плечи в какой-то момент будто бы заострились. — Это было бы нечестно как по отношению к ним, так и по отношению к ней. Не представляю, что кому-либо мог бы дать брак со мною.
Это прозвучало как-то ужасно неправильно.
С тех пор, как Мэн Ши исполнилось семнадцать лет, у нее лишь все отбирали, начиная со свободы и заканчивая телом. Даже сыну она, пусть и добровольно, отдавала себя настолько, насколько могла. Поэтому за двадцать лет Мэн Ши совершенно отвыкла от мысли, что мужчина в принципе может хоть что-нибудь дать: обычно они только забирали.
Впрочем, одернула она себя, такая мысль была не совсем справедливой. Ее А-Яо и глава Лань все-таки дали ей свободу, а глава Цзинь, пусть и не думая об этом, дал ей, собственно, самого сына.
— А вы сами были влюблены? — словно в созвучие ее мыслям прозвучал вдруг внезапный вопрос. Внезапный — и странный, учитывая, кто его задал.
Судя по тому, как господин Лань запнулся на ровном месте, он и сам не ожидал от себя ни подобной разговорчивости, ни подобной… любознательности. Однако вопрос все же прозвучал и теперь висел между ними, едва ли не вымещая собой воздух, так необходимый для дыхания.
В ивовом доме от мыслей о любви излечивались быстро. Трудно думать о мужчинах в романтическом плане, когда они заплатили за секс с тобой. От мечтаний о том, что кто-то из них все же влюбится и заберет в свой дом, отучали и вовсе специально: престижному и элитному ивовому дому не нужны были скандалы с обиженными женами. Девушки должны были знать свое место.
