Появления Лань Ванцзи на приеме никто не ожидал, однако Цзинь Гуанъяо хорошо выдрессировал своего управляющего на тему любых форс-мажоров. И если в первое время у Цзинь Гуанъяо буквально чесались руки от желания вмешаться в процесс рассадки гостей, то вскоре он понял, что и этот вопрос разрулили легко и изящно.

«Хоть и правда уже на покой уходи… — с внезапной тоской подумал Цзинь Гуанъяо. — Вот так помру — и никто даже ничего не заметит…»

Это, разумеется, было не так. Отсутствие Верховного Заклинателя незамеченным не осталось. Прибывающие отмечали, что между ними не скользит так хорошо всем знакомая миниатюрная фигура в привлекающем внимание ушамао: у Цзинь Гуанъяо, в отличие от его отца, имелась привычка встречать гостей лично, а не дожидаться их появления в пиршественном зале. Все привыкли к тому, что Цзинь Гуанъяо с готовностью общается с представителями даже самых небольших орденов и кланов, что к нему всегда можно подойти прямо во дворе и завести разговор. Цзинь Гуанъяо обычно не отмахивался от подобных собеседников, а если и правда вынужден был идти дальше, то прощался всегда столь вежливо и учтиво, что оставлял о себе лишь приятное впечатление.

Слухи разлетались быстро. Конечно, рядом с Лань Сичэнем не велось откровенных разговоров, но Цзинь Гуанъяо был хорошим физиономистом, и его острый взгляд с легкостью распознавал выражения лиц людей, стоящих даже в отдалении. Были среди них и те, кого сложившаяся ситуация забавляла, однако на большинстве лиц все же проступала тревога. Цзинь Гуанъяо как Верховный Заклинатель действительно устраивал многих, и за десять лет все привыкли жить при его управлении. Цзинь Гуанъяо, расправившись в самом начале с самыми ярыми своими оппонентами, впоследствии действовал мягко, без резкого нажима, выгодно контрастируя и с собственным отцом и, тем более, с Вэнь Жоханем. С таким Верховным Заклинателям большинству было спокойно и, главное, удобно.

В пиршественном зале Цзинь Гуанъяо скромно расположился за спиной Лань Сичэня. Он не оделся демонстративно в белое, хоть и подобрал себе наряд покрасивее и побогаче, чтобы не слишком выделяться в блистательной толпе гостящих в Башне Золотого Карпа, и теперь удачно почти растворился в полутени второго ряда. За высокими и статными фигурами Двух Нефритов в сияюще-белых одеяниях Цзинь Гуанъяо стал почти незаметен, зато ему самому открывался неплохой обзор на зал.

Главы орденов и кланов, сперва несколько скованные и напряженные, по мере продолжения банкета все больше и больше расслаблялись. Скорее всего, они пришли к разумному выводу, что пировать вполне можно и без хозяина Башни Золотого Карпа: ни еда, ни вино, ни прекрасные девушки в обслуге от этого ничуть не стали хуже. Вскоре уже голоса зазвучали в полную мощь, разговоры и смех полились привычной рекой.

Цзинь Гуанъяо рассеянно ковырялся в своей тарелке, одновременно приглядываясь и прислушиваясь, однако пока не мог заметить ничего настораживающего. Лица присутствующих постепенно краснели от вина, лишь братья Лань сохраняли белизну кожи и молчаливую сдержанность. Цзинь Гуанъяо, вынужденный вместе с ними пить исключительно чай, впервые в жизни подумал, как, должно быть, им невыносимо скучно на подобных мероприятиях. Сам Цзинь Гуанъяо не был таким уж особым поклонником вина — напротив, большую часть времени он предпочитал сохранять максимально чистый и трезвый разум. Однако чарка-другая неплохо расслабляла, не доводя до опьянения. Жизнь через призму винного дурмана казалась более приятной, а время неслось быстро и незаметно. Пиршество пролетало в один миг, сливаясь в череду улыбок и разговоров.

Для человека абсолютно трезвого, как оказалось, время застолья тянулось невозможно медленно. Желудок уже насытился, а подвыпившие люди отнюдь не казались ни милыми, ни остроумными. Цзинь Гуанъяо, вооружившись осознанием, что до завтрашнего дня они, скорее всего, не увидят и не услышат ничего хоть сколько-то интересного, уже смирился и призвал на помощь все свое терпение, когда двери в пиршественный зал вновь распахнулись, впуская еще нескольких человек.

Цзинь Гуанъяо воззрился на небольшую группу в ужасе, краем сознания отмечая, как потихоньку смолкают разговоры. Спина Лань Сичэня перед ним, и без того идеально прямая, закаменела вовсе.

По центру шел он, Цзинь Гуанъяо, глава ордена Цзинь и Верховный Заклинатель. Хотя, пожалуй, признать его можно было разве что только по роскошному золотому одеянию и ушамао, потому что никогда еще у Цзинь Гуанъяо не было такой медленной, нетвердой походки. Казалось, он и вовсе не сумел бы ступить ни шагу, если бы его не поддерживал Су Миншань. По другую сторону шла Цинь Су, тоже касаясь руки мужа: не опираясь на нее, как обычно, а словно помогая сохранить шаткое равновесие.

Несколько ступеней, ведущих к трону ордена Цзинь, несомненно, стали тяжким испытанием, ибо когда Су Миншань помог «Цзинь Гуанъяо» опуститься на главенствующее место, и всем хорошо стало видно его лицо, по залу пронесся изумленный вздох.

У Цзинь Гуанъяо имелся повод гордиться своей кожей: от природы белая, она не была столь холодного оттенка, как у братьев Лань, а отличалась нежным, очень теплым персиковым тоном. Если образ Двух Нефритов напоминал строгую зиму, то образ Цзинь Гуанъяо шептал о цветущей весне.

Однако сейчас ни о какой весне не могло быть и речи. Лицо человека, сидящего на троне, было лишено любых ярких красок. Пепельно-серое, оно выглядело еще бледнее из-за почти неестественно яркой киноварной точки во лбу. Щеки резко запали, заставляя выглядеть острее скулы, а под глазами залегли такие тени, что глаза казались ввалившимися. Даже губы, посеревшие и обметавшиеся, словно вовсе потерявшие способность улыбаться, превратились в тонкую хрупкую линию.

Цинь Су, в не менее драгоценном одеянии, которое, как Цзинь Гуанъяо знал, она заранее готовила к этому Совету кланов, опустилась рядом. Ее лицо тоже было бледно, хотя выдавало, скорее, не нездоровье, а печаль. Во взглядах, которые она то и дело бросала на «мужа», отчетливо читалась тревога.

Су Шэ, поклонившись супружеской паре, плавно скользнул вниз, к столам, и занял свое место, словно находился там с самого начала. Никто не заметил его движений, ибо все взгляды были прикованы к «Цзинь Гуанъяо».

Тот вскинул взгляд, непривычно мутный и рассеянный, и обвел им притихший зал. Приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, однако почти тут же положил руку на грудь и с трудом перевел дыхание. Потом едва заметно улыбнулся — это была лишь бледная тень тени его прежней обаятельной улыбки, даже ямочки не смогли проступить на ввалившихся щеках — и едва заметно махнул свободной рукой.

— В Башне Золотого Карпа всегда рады гостям, — обычно звонкий голос Цинь Су прозвучал непривычно глухо. — Пожалуйста, продолжайте праздновать!

Она подняла чарку вина и, чуть нервно улыбаясь, поднесла к губам.

Медленно, словно просыпаясь ото сна, гости вернулись к еде, однако веселье так и не вернулось. Все нет-нет да бросали взгляд на возвышение, где полуприкрывший глаза «Цзинь Гуанъяо», казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Это что за китайская народная самодеятельность?!

Цзинь Гуанъяо помнил про заглушающие талисманы на своей спальне, но все равно не кричал, а шипел. Спокойно смотреть на то, как Мо Сюаньюй, чье лицо по-прежнему больше походило на физиономию пару дней назад почившего мертвеца, откровенно ухмыляется, не было никаких сил. Разговаривать с ним было бесполезно, и Цзинь Гуанъяо обернулся к Су Шэ.

— Миншань! — воззвал он с укоризной. — Как тебя-то умудрились подбить на такую авантюру?

Су Шэ неловко переступил с ноги на ногу, но ответил достаточно твердо:

— Молодой господин Мо предположил, что слухи могут не возыметь достаточного эффекта, — объяснил он. — Я, признаться, и сам об этом подумывал. Тем более, что нездоровье — это обычная отговорка при нежелании участвовать в чем-либо. И пусть господин Верховный Заклинатель всегда более чем ответственно относится к своей работе, подобное объяснение вряд ли многие воспримут всерьез. А наш игрок в особенности: он может решить, что глава ордена Цзинь хочет освободить себе время для маневра. Требовалось визуальное доказательство — и мы его предоставили.