Теперь лицо рукой захотел прикрыть Калеб.

После того, как Линус увязался за ними, он не чувствовал ни минуты покоя. Конечно, покой с Люцифером ему только снился (нет), но головная боль увеличилась в двукратном размере, перейдя из фазы «терпимо» в фазу «смертоубийство».

Калеб ни за что не признался бы ни себе, ни кому-либо другому, но его раздражало то, что Линус ошивается вместе с демоном, мешая их устоявшемуся дуэту остаться наедине. Выныривает из дерева, пугает из-за ограды и вечно треплется, будто его воскресные проповеди не пользовались спросом.

У Калеба тут, между прочим, чувства, которые он признал. Открыл себя даже с новых сторон — оказывается, иногда он может быть заботливым и обходительным, внимательным и нежным; оно все само как-то получается, стараться не нужно.

Но также Калеб яснее увидел и свои недостатки.

«Влюбленность как увеличительное стекло» — материал для диссертации.

Эгоистичность предстала перед ним в шелковых одеяниях, кружа в вальсе разрушенных мечт (не его).

Потому что заблудились они не потому, что солнце ушло за облака, и не потому, что карта была безвозвратно потеряна, и не потому, что у каждого из тройки был топографический кретинизм. Калеб через сутки после того, как они узнали верную дорогу у Эммануила, осознал, что не хочет отпускать Люцифера в рай…

Вот вчера он хотел, а сегодня вот перехотел… Тяжело все у преподобных, знаете…

Давайте посмотрим на вещи объективно. Калеб, окончательно принявший свои чувства, а также понявший, что дело — дрянь, не придумал ничего лучше, кроме как сбить их разношерстную компанию с верного пути. Ему светил ад, Люциферу рай (на Линуса, в общем-то, ему было плевать). Их пути никогда бы не пересеклись, да и… будто нужен Калеб будет Люциферу на облаках… а тут вот… человеческое существование и скорый ад.

А с милым и рай в горящем шалаше.

Калеб осознавал, что поступал отвратно, но… Он посмотрел на Люцифера, который объяснял Линусу про закусочные и красочно описывал, активно жестикулируя, какие блюда там подаются.

У него ведь на самом деле не было ни шанса, чтобы такой милый до трясучки демон выбрал его осознанно, имея при этом много других кандидатур на небесах, так что…

Да и, знаете, отношения на расстоянии — та еще морока.

Не то чтобы у них вообще сейчас были отношения…

Калеб не делает ничего плохого, он просто направляет Люцифера на путь истинный в лице себя.

Калеб не делает ничего плохого, просто лишает Люцифера, в которого влюбился каждой клеткой своей проклятой души, мечты оказаться там, где ему всегда следовало быть.

Калеб боролся сам с собой и нуждался в том, чтобы кто-нибудь подсказал, что делать. Грамотно объяснил, что он совсем охренел, например. Пнул под зад. Ударил в морду. Так Калеб и уснул, чувствуя, как грудь стягивало что-то странное и незнакомое, не позволявшее свободно дышать.

(Совесть)

Проснулся он от тихих шепотков:

— …похож? Правда?

— Здесь поприятнее, чем в жизни. Сам поверить не могу, что говорю это.

— Мама мне говорила, что с таким только в грузчики на нижний уровень, — Люцифер тихо вздохнул; на коленях он держал бумагу, на которой было нарисовано что-то круглое и волосатое. — Что никому не нужны мои рисунки, поэтому я всю жизнь буду торчать внизу без перспектив.

— Мой отец говорил мне, что я всю жизнь буду у него в помощниках ходить, пока он не сдохнет, потому что доверять церковь в мои руки нельзя, — поделился Калеб, перебирая пальцами землю (у него не получалось, но хотя бы создавалась видимость). — И даже после смерти не отдаст ее мне. Завещает какому-то брату троюродной тетки. Папанька не верил, что я справлюсь со своей работой. Ха! Самый большой приход по всей округе.

Калеб при этих словах почувствовал, как негодование запульсировало в висках; у него, конечно, не самый большой приход, но и не самый маленький. Золотая середина, все как надо.

— И что произошло?

— Сдох он, — заржал Линус, но, увидев недоумение на лице Люцифера, почти сразу взял себя в руки и откашлялся. — Папаше надо смотреть, из какого графина пьет, а не ворон считать.

Подул ветер, и перо, которое все это время лежало рядом с Люцифером, унеслось прочь. Тот, впихнув рисунки в руки Линуса, резво поднялся и побежал за ним, перепрыгивая через коряги.

Свеча упала на запад.

Калеб, воспользовавшись моментом, ногой повернул ее на юг.

— Ты совсем охренел, собачья морда?! — закричал озверевший Линус, который заметил его маленькую махинацию. Калеб чертыхнулся, проклиная неупокоенную душу. — Ты зачем свечу подвинул?!

— Заткнись или отправлю в ад, — прошипел Калеб, складывая на груди руки и приподнимая плечи, будто хотел спрятаться от назойливого товарища.

Линус возмущенно замолк, но так и остался сидеть с открытым ртом. Сощурился, будто раздумывал над тем, кем приходилась Мария Магдалина Иисусу. Его глаза расширились — на него снизошло озарение.

— Так это из-за тебя мы здесь торчим.

Калеб потянулся к кресту, чтобы изгнать Линуса. Одной неупокоенной душой больше, одной меньше. Люциферу можно сказать, что тот убежал за бабочками, вполне поверит.

— Положи на место крест или я позову Люцифера и расскажу о том, какой ты ублюдок, — выпалил на одном дыхании Линус, начиная проваливаться под землю из-за обуреваемых эмоций. — Он и так в курсе этого, но нет, видит в тебе что-то особенное. Бедный, господь ему помоги или сатана, плевать, просто бедный парень.

— Чего сразу бедный-то? — прошипел Калеб. Ничего Люцифер не бедный.

— Да потому что из всех преподобных на тебя наткнулся, — продолжал прыскать ядом Линус, ушедший в землю по грудь. — Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно, пока ты не видишь, аж тошнит, а ты его в рай не хочешь отправлять? Я знал, что ты отвратен, но имей совесть-то!

Вот так Калебу и объяснили, что он совсем охренел.

Ментальный удар в рожу и пинок под зад.

Дышать стало легче.

— Люцифер смотрит на меня? — потерянно пробормотал он.

— А ты бревно из глаз вытащи! — Линус, уйдя под землю по шею, испуганно замотал руками во все стороны; его движения чем-то напоминали движения человека, брошенного в реку смекалистым отцом, посчитавшим, что ребенок таким образом научится плавать.

Пока Линус пытался выплыть, Калеб пытался осознать, что он натворил.

Воспользовался чужим доверием, поставил свои желания выше (обычное дело, но в контексте Чувств с большой буквы воспринималось как удар под дых), нагло врал в лицо (обычное дело, но…)

Люцифер на самом деле не заслуживает такого, как Калеб.

— Мне все равно, какие у вас там терки, — сказал поднявшийся на ноги Линус, все еще с опаской глядящий на то, как подошвы ботинок погружались под землю. — Но меня ты до этого водопада доведешь, ясно тебе? Иначе я сделаю из твоей жизни кошмар, будь уверен!

— Почему вас нельзя оставить и на пару минут? — Вернувшийся Люцифер с пером в руках недовольно взирал на преподобных.

— Потому что я его ненавижу.

— Потому что он мудак.

Сказали преподобные в один голос.

Люцифер вздохнул, как вздыхают матери, глядя на набедокуривших детей, и подошел к своему мешку, чтобы положить перо.

«Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно…» — вспомнил Калеб и задохнулся от понимания; от чувств тут сердце разрывалось не только у него (такое себе сердце, конечно, но какое уж есть).

— Нам на юг? — спросил Люцифер, увидев направление свечи.

Линус выжидательно уставился на Калеба, готовый в любой момент вывести его на чистую воду и облить говном.

— На запад, — сказал Калеб, ставя своеобразную точку в двухдневном спектакле одного актера.

Они недалеко отклонились от правильного курса, поэтому, чтобы вернуться на верный путь, пришлось потратить не больше половины дня.

Однако они не сразу поняли, что то, что предстало перед их глазами, являлось водопадом.