Барабанщик вызывал в нем эмоции.

Из-за столь яркого воспоминания, которое едва ли не тенью отпечаталось на его сетчатке, редактирование фотографий задерживалось. И это опять же тревожило Тодороки, не привыкшему к тому, что могут возникать помехи в той работе, которую он проделывал множество раз.

В среду, когда его университетский день состоял из двух первых пар, он смог наконец привести в порядок оставшиеся два десятка фотографий. Его одновременно одолевали два чувства, от которых его сознание покрывалось матово-серым цветом.

Он был рад наконец разобраться с фото.

Он был не рад наконец разобраться с фото.

Тодороки, держа большую кружку с остывшим крепким кофе, подаренную Ураракой на день рождения («Пей, пожалуйста, побольше чая!» — пожелала она; Тодороки продолжал глотать кофе литрами), зашел на почту, чтобы отправить материал, и…

На странице выскочила ошибка, извещающая о том, что соединение с сетью разорвано.

Тодороки посмотрел на значок интернета и тихо помянул черта.

Яойорозу слезно просила скинуть фотографии до среды. «Среда» на календаре ядовито скалилась ему в лицо.

Шото тяжело вздохнул и взял телефон, набирая номер Яойорозу.

Когда гудки ожидания прекратились и ему ответил женский голос, Тодороки произнес:

— Добрый день. Это Тодороки Шото. Я звоню по поводу фотографий, которые должен был прислать.

«А, Тодороки. Здравствуй. Что-то случилось? С ними что-то не так?»

— У меня нет возможности отправить их в данный момент.

«Ох, — донесся расстроенный вздох, — очень жаль, они…»

Тодороки задумчиво постучал пальцем по столу и взглянул на улицу, погода на которой была благосклонна к жителям Токио, несмотря на только начинающую вступать в свои права весну.

— Возможно, я могу занести их вам?

«Мне неловко тебя отвлекать».

Шото не видел выражение ее лица, но отчего-то был уверен, что девушка поджала губы.

— Мне нетрудно, — Тодороки поднялся и подошел к полке, чтобы взять флэшку (шесть штук гордо выстроились в ряд) и перекинуть на нее фотографии.

«Если так, то мы будем очень тебе благодарны. Не против подъехать до Накано? Там наша репетиционная. Скорее всего, там сейчас либо Каминари, либо Токоями».

Тодороки рассчитал, что поездка в один конец займет меньше часа.

— Да, отлично.

«Спасибо большое! Я сейчас же скину адрес в сообщении!»

Тодороки надел толстовку, куртку, закинул в сумку телефон, наушники, ключи от квартиры и флэшку; перекинул ее через спину, скрепив застежку на груди, и, немного подумав, схватил фотоаппарат, рассчитывая заснять несколько удачно подвернувшихся кадров, которые бы подходили для практической части диплома.

С дипломом у Шото особо ничего не выходило. Теория, которую одобрил его научный руководитель, была написана еще несколько месяцев назад, тогда как практическая составляющая хромала на обе ноги.

Он довольно быстро добрался до метро, на светофоре пропуская черную тойоту с затонированными стеклами.

Тодороки сел в поезд, когда солнце еще стояло высоко в небе, и какое-то время смотрел меленький плазменный телевизор, сообщающий о том, что сегодня среда, четыре тридцать три вечера, облачно, осадков не наблюдается; затем место на экране заняла социальная реклама, посвященная тому, чтобы пассажиры держались от края платформы как можно дальше во время прибытия транспорта.

Тодороки, вставив в уши наушники, закрыл глаза.

Делая пересадку на станции Иидабаси, он задумался над тем, насколько глупо выглядел, сообщая, что не может отправить фотографии.

Ну потому что, господи, есть же вай-фай в кафе через улицу.

А еще он мог раздать мобильный интернет, что делал не раз, когда подводил роутер.

Будто он подсознательно игнорировал любые доступные и менее затратные по ресурсам варианты лишь бы встретиться с участниками (участником?) группы еще раз.

Тодороки покачал головой, удивляясь, какие глупости приходили ему на ум под «Enchanted» Тейлор Свифт (и нет, Тейлор, ты не права, никто никем не околдован).

Никого он видеть не хотел и даже не думал о подобном.

Ну крутились мысли на лекциях вокруг длинных пальцев, держащих в руках сигарету и ту странную, пугающую маску.

Ну проскакивали воспоминания о пронзительном взгляде красных глаз (это линзы или что?).

Ну возвращался он периодически к моменту с прощанием, когда блондинистое недоразумение недовольно кричало вслед.

Тодороки распахнул глаза, поежился, словно от охватившего озноба, и снова их закрыл.

В конце концов, он мог быть спокоен — дверь ему откроет не Бакуго, не вылезающий из его головы вот уже четвертый день.

И если после первой встречи, когда эмоции от съемки, музыки и всеобщей атмосферы веселья оттеняли мысли о малознакомом барабанщике, то сейчас их затемнять было нечем.

Бакуго все еще был малознакомым незнакомцем, но отчего-то прочно засел в его голове.

Перед Тодороки всплыло выражение лица Бакуго, когда он увидел и услышал его игру на барабанах в первый раз. Если бы он мог его сфотографировать, он бы отправил этот снимок в коллекцию, чтобы мгновение не стиралось из его памяти.

Тодороки с тяжелым комом в горле осознал, что детально помнит выражение глаз Бакуго.

Тодороки прибавил громкость в наушниках (он захватил их не для того, чтобы рассуждать о всякой чуши).

Репетиционная располагалась рядом с магазином, в котором продавались (не продавались) пластинки. Тодороки прошел мимо него, рассматривая выставленный на витрине старинный товар, и повернул за угол, в конце которого расположилась кирпичная невысокая стена, преграждающая путь. В нескольких метрах правее от нее находилась лестница, ведущая к болотного цвета двери. Тодороки ступил на нее, держась за перила, и через пару ступенек оказался перед дверью.

Спустя минуту дверь открылась и в проеме возник растрепанный Бакуго.

Каминари или Токоями, да? Ну-ну.

Тодороки не мог понять, расстроен он или наоборот рад видеть его изумленное лицо.

— Какого черта ты делаешь здесь? — изумление в момент сменилось раздражением, ярко отразившимся на скривившимся лице.

— Я не мог отправить фотографии и позвонил Яойорозу.

— И? — Бакуго стоял в дверях, привалившись к косяку; он явно не торопился пускать его в помещение. Впрочем, Шото не был особенно расстроен.

Или был? Разобраться в этой дилемме и подсчитать вероятность не смог бы даже Тьюринг.

— И предложил отвести их вам в репетиционную.

Бакуго задумчиво пожевал губу, чем вызвал в душе Тодороки маленькое извержение крохотного вулкана Этна, разрушившего не города и деревни, а способность реагировать на происходящее.

— Ну и где они?

Тодороки, не сразу засуетившись, расстегнул молнию на сумке, чуть покопался в ней и вложил в руку барабанщика флэшку (не было никаких электрических разрядов, не было грома и молнии, так что можно было почти выдохнуть).

Тодороки не хотел уходить, но… не стоять же ему вечно в дверях.

Тем более тогда, когда его не приглашали войти.

И плевать уже на флэшку, у него дома их куча.

— До свидания, — он развернулся и направился к главной улице.

— Эй, придурок, — неловко окликнул его Бакуго, почесывая шею. — Там дождь скоро пойдет, хочешь промокнуть, иди, мне срать.

Тодороки остановился на верхней ступеньке и медленно повернулся.

— Предлагаешь переждать у вас?

— Мне похрен, — Бакуго ушел вглубь помещения, оставляя дверь открытой.

Шото посмотрел на небо, затянувшееся тучами, потом на свой фотоаппарат, затем — на дверь.

Он неуверенно переступил порог репетиционной, расстегивая куртку.

Помещение, как он помнил из фотографий, выложенных в инстаграме, действительно оказалось довольно небольшим. Музыкальные инструменты расположились у дальней стены, тогда как у противоположной стоял сломанный диван, ножку которого подпирали старые книги. Сидение клетчатого кресла было буквально погребено под скомканными тетрадными листами. Посередине расположился столик, на котором хлама было, кажется, больше, чем вещей во всем помещении; они были свалены в одну гигантскую кучу, которую разбирать никто не торопился. Несколько стульев хаотично стояли возле стен, на которых были написаны черным маркером цитаты из песен рок-групп: «Who cares if one more light goes out… Well I do*», «We must stand together, there’s no giving in*», «I don’t care about the in-crowd, no*»…