Тодороки не знал, радовали ли его фотографии кого-то, кроме друзей (да, он получал восторженные комментарии под ними, но не знал, насколько искренними они были), но за прошедшее время его профиль разросся (в нем хранилось больше двух тысяч фотографий, часть которых он даже не помнил — особенно те, что выкладывал в самом начале), камера на телефоне сменилась профессиональным фотоаппаратом, а документы после окончания школы были поданы в университет на факультет искусства и фотографии (что отец, к слову, не оценил).

Фотографии, в отличие от человеческой памяти, увековечивали мгновения, что восхищало Тодороки. За секунду могло произойти множество значительных и незначительных вещей, воспоминания и эмоции от которых затухали, превращаясь в истлевший пепел. Он начал фотографировать, потому что некоторые события, которые заставляли его сердце заходить в неугомонном ритме, до изнеможения хотелось сохранить если не в памяти, то хотя бы на фотопленке.

Сейчас он уже не знал, чего хотел от своих снимков.

Тодороки, глядя в видоискатель фотоаппарата, навел объектив на танцующую толпу, проверяя свет и делая несколько пробных снимков. Убедившись, что без вспышки не обойтись, он ловкими движениями ее установил. Он взглянул на сцену, разглядывая расположение уже приготовленных на ней инструментов, чтобы было проще сориентироваться во время выступления, и вновь уткнулся в видоискатель, перед этим в очередной раз подкрутив настройки.

— О, неужели, — пробормотала Джиро. — А ты не торопишься.

— Так начали бы без меня, че расселись, — донесся справа от Тодороки грубый незнакомый голос.

Тодороки отвел фотоаппарат и посмотрел на подошедшего парня. Светлые волосы того торчали во все стороны, отчего казалось, будто по пути до клуба он встретился со своенравной тетушкой Катриной. Он хмуро глядел на участников группы, убрав руку, усеянную черными кожаными браслетами, в карман мятых широких джинсов. В другой он держал черно-оранжевую маску с рогами монстра, скрывающую верхнюю половину лица и едва не доходящую до линии губ.

— Знакомься, это Тодороки, фотограф, — представила его Джиро. — А этот комок агрессии — Бакуго, наш барабанщик.

— Чего-чего я комок?! — оскалился тот, демонстрируя клыки и спесиво втягивая воздух носом. Джиро развела руками, мол вот, пожалуйста, но Тодороки этого не заметил, глядя на заманчивые матовые черные сережки-гвоздики в его правом ухе. — Ты! — Бакуго развернулся к фотографу и ткнул его пальцем в грудь, сводя брови, отчего на его лбу возникли складки. — Держи эту штуку подальше от меня, — кивнул на фотоаппарат в его руках.

Каминари с Токоями сочувственно переглянулись. Первый попытался его успокоить, положив руку на плечо, но та сразу же была скинута.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя фотографировал? — спросил Тодороки, не обращая внимания на приставленный палец и гневную полоску бровей.

— Я только что это и сказал, кретин, — фыркнул Бакуго едва ли не в лицо фотографа, отчего тот почувствовал исходящий от него запах сигаретного дыма.

— Но ты в любом случае попадешь в кадр. Барабанная установка стоит посередине сцены.

— Тогда сделай так, чтобы она не попала! Или у тебя руки из задницы и глаза оттуда же? — Бакуго буравил его мрачным взглядом, в котором плясали языки пламени, готовые спалить его, а пепел развеять по ветру так же, как тараксакум в одноименной сказке.

— Хорошо, я не буду тебя фотографировать, можешь не беспокоиться, — искренне ответил Тодороки, уверенно заглядывая в глаза, и отстранил палец от себя. Бакуго мгновенно скривился и вырвал руку из слабой хватки, снова убирая ее в карман.

— Я, блять, и не беспокоился.

Яойорозу сложила ладони вместе, неловко улыбаясь и как бы извиняясь за поведение Бакуго.

— Вы тут и дальше будете зад отсиживать или мы уже пойдем и выступим?!

— Ладно-ладно, подъем, — скомандовала Джиро.

Группа поднялась с дивана и, рассуждая о том, что сегодня они порвут этот клуб (рассуждал об этом, в общем-то, только Каминари), начала пробираться к сцене.

— Я забыла предупредить тебя насчет Бакуго, — Урарака сконфуженно опустила глаза, сводя указательные пальцы. — К его поведению нужно привыкнуть. Он немного…

— Если кто-то не хочет фотографироваться, я не буду его заставлять, — Тодороки пожал плечами, надевая на шею ремень от фотоаппарата и наблюдая за тем, как барабанщик, теряющийся в толпе, надевал маску.

Последнее, чего он хотел, так это чтобы ненавидели сделанные им фотографии. По этой причине он презирал фотографов, которые славились тем, что собирали компромат на известных (и не очень) людей, создавая новости из ничего, чем плодили слухи и домыслы, привносившие бесконечный хаос в их жизни.

В конце концов, фотографирование — это искусство, а оно, по мнению Тодороки, не должно было действовать во зло.

— Сделай хорошие фотки! — пожелала Урарака, с нетерпением глядя на то, как группа поднималась на сцену.

Тодороки кивнул и скрылся в толпе, стараясь как можно быстрее пробраться к сцене и занять удобное место для съемки, которое он приметил еще при входе. Оберегая фотоаппарат от шумной толпы, размахивающей руками, он занял удобную позицию и навел объектив на готовящуюся группу.

Он сделал несколько пробных снимков, пока Каминари и Токоями просовывали головы через ремень гитар, а Яойорозу, занявшая место за синтезатором, убирала выпавшие из прически пряди за уши. Джиро, поправив свою гитару, подошла к микрофону, вставая посередине сцены и ожидая, когда музыка из колонок перестанет играть.

Как только в клубе возникла тишина, вокалистка неловко прокашлялась, привлекая к себе внимание:

— Эм-м, всем привет. Мы группа «HERO» и сейчас мы… мы исполним для вас несколько наших треков. Так что, кхм, отставляйте свои напитки и слушайте нас. Ладно. Шутка. Не стоит оставлять клуб без дохода.

Бакуго, который разбирался с тем, чтобы в колонках наконец перестала играть выводящая из себя однотипная белиберда, сел за барабанную установку; его торчащие во все стороны волосы падали на черную маску и казались пепельно-белыми от контраста.

Несколько ударов барабанных палок друг о друга ознаменовали начало песни.

«Hey-o, here comes the danger up in this club

When we get started and we ain’t gonna stop,

We gonna turn it out till it gets too hot.

Everybody sing, Hey-O!»

Мелодичный голос солистки прорезал наступившую тишину, ударяясь о стены и отлетая в собравшуюся толпу. Ей вторил парень с ирокезом, отчего создавалось более весомое ощущение пронизывающих голосов, растекающихся по венам и закупоривающих сосуды.

«Tell ‘em turn it up till they can’t no more,

Let’s get this thing shakin’ like a disco ball.

This is your last warning, a courtesy call*».

Мерные удары по тарелкам отсчитывали ритм.

При повторе куплета голос девушки стал громче, заряжая посетителей энергией. Она закрыла глаза и обхватила стойку с микрофоном руками.

Тодороки замер, вслушиваясь в гитарные переливы, пронзающие тело насквозь и вышибающие дух. Он задержал дыхание, как только раздались удары по барабанной установке, увлекая его в четвертое измерение составлять компанию Куперу.

Земля под его ногами, кажется, задрожала.

Шото не отводил взгляда от сцены, следя за тем, как ловкие пальцы гитаристов скользят по грифам, перебирая аккорды и струны.

А потом он посмотрел на барабанщика и все. Он не мог понять, что испытывал конкретно в этот момент, но… все. У него перехватило дыхание, отчего легкие обожгло жарким пламенем; фотоаппарат едва не выскочил из его рук (благо на шее у него был ремень; он превратился в цепь и тянул на дно вулканического кратера).

Тонкий изгиб расслабленных губ резко контрастировал с тем, которое довелось увидеть при недавнем общении. Взгляд его алых глаз смягчился, заставляя Шото забыть о том, что он должен выполнять свою работу. Какую работу он вообще должен выполнять?

Во взгляде Бакуго рождались и умирали миры, пока Тодороки не чувствовал своих пальцев.