— Ну и долго ты еще дверь будешь подпирать? — Бакуго, схвативший пачку крекеров из ящика, плюхнулся на диван. Он подтащил к себе ноутбук и вставил в него флэшку.

— У вас уютно, — честно сказал Шото и сел на скрипнувший диван, снимая сумку; книги на месте сломанной ножки качнулись.

— Половину вещей старик сплавил, — заметив непонимающий взгляд Тодороки, нехотя пояснил: — Который в соседнем магазине торчит.

— Продавец пластинок?

— Ага, этот старый пень, — Бакуго шмыгнул носом, закинул сырные крекеры в рот и щелкнул по открывшейся папке с фотографиями. — Торчит здесь лет двадцать, давно бы продал этот магазин и уехал бы куда подальше. Две сотни фото? Серьезно, блять? — Бакуго оторвался от экрана и ткнул крекером в моргнувшего в смятении фотографа. — Ты не знаешь меры.

— В каком… в каком смысле? С фотографиями что-то не так?

— Откуда я знаю, так с ними или не так. Я же не видел их еще, — Бакуго изогнул левую бровь, глядя на Тодороки таким взглядом, будто разговаривал с умалишенным.

— Это обычное количество фотографий, которое выходит после съемки.

Тодороки не стал объяснять, что было их куда больше.

— Этот пикачу с молнией в заднице хотел чуть ли не все твои фотки выложить в инстач с прошлого выступления, мы еле его уговорили остановиться. Только тогда их было под сотню и бездна не смотрела на нас.

— Ты цитируешь Ницше?

— Я цитирую мемы.

Бакуго уткнулся в экран ноутбука, быстро просматривая получившиеся фотографии.

Тодороки прислонился к спинке дивана, обводя взглядом помещение еще раз и замечая все больше деталей: неаккуратно заделанные трещины в стене, заклеенные наклейками ДС и Марвел, плакаты американских групп — Hollywood Undead, The Used, Twenty One Pilots, Papa Roach, Rise Against, соседствующие с флаерами недавно вышедших фильмов, плакатами игр и распечатанными из инстаграма фотографиями; над ними висела выключенная гирлянда золотистых фонариков.

На стене было прикреплены криво нарисованные на бумаге символы анархии, уробороса и всевидящего ока.

Повисла тишина, разбавляемая лишь звуками нажатия на стрелку на клавиатуре, которые по мере приближения к концу фотопленки становились все более громкими. Тодороки, в принципе, молчание не угнетало, однако он чувствовал, что нужно было что-то сказать.

Он никогда не был душой компании и умение придумывать темы для разговоров на ходу обошло его стороной еще при рождении.

— Вы давно играете вместе?

— Два года.

В помещении снова повисло молчание.

Тодороки сдался.

Не то чтобы он рассчитывал на нормальный диалог… В конце концов, говорить им было не о чем. Это он успел понять еще с предыдущих встреч, состоящих из перебросов незначительными фразами.

Ну а то, что он оказался здесь, вообще было случайностью, так что…

Шото искоса поглядел на дверь. Дождя не было (на расположенных практически у самого потолка окон капель не наблюдалось), поэтому он поднялся. Однако когда он хотел выпрямиться, то пяткой задел книги, выполняющую нелегкую роль ножки дивана. Те съехали, покосились и повалились.

Вместе с ними повалился диван.

Вместе с диваном — Бакуго.

Вместе с Бакуго — стол напротив, который тот задел носом кроссовка и перевернул; хлам с него оказался вывален на середину помещения.

Тодороки невозмутимо стоял посреди возникшего бардака, напоминающего последствия после битвы под Ватерлоо.

— Блять!!— Бакуго подскочил с дивана, крепко обхватив ноутбук, и едва не поскользнулся на исписанном и перечеркнутом листке текста песни. — Тебя кто ходить учил, ублюдок?! — он подлетел к стоящему на месте Тодороки, взирающему на учиненный кавардак, и схватил того за ворот толстовки.

— Извини, это произошло случайно, — Шото попытался отцепить от себя руку, но тот цепко держал его, оттягивая ткань.

— Засунь извинения в задницу и затолкай их поглубже своим фотоаппаратом, дерьма ты кусок!!

Тодороки, не обращая внимания на непрекращающийся поток ругательств, записав которые можно было бы получить справочник для людей старше восемнадцати лет, спокойно вглядывался в кривящееся лицо барабанщика и думал о том, что еще не встречал столь неадекватно-эмоционально реагирующего на происходящее человека.

— Иди и подбирай все это!

— Хорошо, — ответил Шото и отцепил от себя его руку, сразу же поправляя задравшуюся толстовку.

В конце концов, он на самом деле был виноват в учиненном беспорядке.

А еще ему было очень неловко. Настолько, что хотелось спрятаться в стоящий позади шкаф. Однако он не был уверен в том, что бешено стучащий пульс, который мог потягаться с барабанным боем, доносящимся из игры «Джуманджи», его не выдаст.

Тодороки отошел от Бакуго, принимаясь ставить стол на место.

— Какого хера это вообще произошло, — продолжал злиться Бакуго, мрачно смотря на хлам на полу и собирая пальцы в кулаки. — Пиздец, — и вышел, громко хлопнув дверью.

Тодороки, отделяя мусор от не мусора (в чем он сомневался), хотел провалиться сквозь землю и прикрыть место своего падения паркетом. Кто в здравом уме приходит в гости и переворачивает помещение вверх дном — кстати, в прямом смысле? Он перебирал ручки, игральные карты, поцарапанную пару очков, маленькие заколки, отправляя их в одну кучу.

Вот это вот — последнее, чего он ожидал от сегодняшнего визита.

Потому что он, кажется, хотел узнать Бакуго чуть получше, хоть и не понимал причину. Он склонялся к тому, что это желание всполохами пламени разжигалось из профессионального интереса. И это казалось Тодороки странным, потому что он старался уважительно относиться к желаниям людей.

Шото запутался.

Ему лучше было уйти; и плевать на дождь, плевать на всемирный потоп. Он вполне согласен промокнуть под ливнем, чем еще раз искупаться в собственном стыде.

Бакуго вернулся в репетиционную, держа черные мусорные пакеты.

— На, — всунул опешившему Тодороки пакет и сел, собирая в свой пустые бутылки и прочий мусор, оставшийся после долгих репетиций и проведенных ночей.

— Мне правда жаль.

— Да заткнись уже, — цыкнул Бакуго, отправляя в мешок сломанную точилку, и отвернулся.

Тодороки чуть склонил голову, смотря на то, как Бакуго быстро запихивал упаковки от крекеров и сухариков в мешок, чуть не порвав его и не вывалив весь мусор на пол снова.

— Бля, возьми свой фотоаппарат, пока я его нахрен не раздавил, — Бакуго поднял с пола фотоаппарат, который рухнул вместе с диваном и включился; он невольно задержал внимание на открывшейся галереи снимков. — Ты выходишь из дома без него? Или он прирос к тебе? Как ты его только не расхерачил еще.

— Он как-то упал в канаву, — Шото завязывал мусорный пакет, вдумчиво следя за реакцией парня, просматривающего его галерею. — Пришлось менять линзу, но сам он был в рабочем состоянии.

— Было бы смешно, если бы он не пережил падение с дивана.

— Не сказал бы.

— У тебя тут столько всякой фигни, — нахмурился Бакуго, чем ввел Тодороки в ступор. — Типа… ты фоткаешь круто, я, блять, спорить с этим не буду, но…

— Но? — Шото подошел ближе.

— Да не знаю я! На! — и всунул предмет ему в руки, больно ударив по груди. — Ты в универе учишься?

— На фотографа, — кивнул Шото, проверяя целостность фотоаппарата; первое, на что он обратил внимание, это на целостность линзы и видоискателя. Он бережно покрутил его в руках, ища трещины, и выключил, не замечая пронзительного взгляда, следящего за его действиями.

— Вас там каждый день заставляют делать снимки?

— На первых двух курсах разве что, — Шото поставил фотоаппарат на пустой стол. — Сейчас проще с этим.

— Незаметно.

— А ты, Бакуго?

— Э? — тот, принявшийся разбирать разбросанные тетради и канцелярские принадлежности, поднял голову, отчего челка упала на глаза, заставляя поморщиться.

Шото представил, как нажимает на кнопку фотоаппарата и фиксирует это мгновение на пленке.

— Ты учишься где-нибудь?

— Нет, — он зачесал отросшую челку назад.