— Ты взволнован? — поинтересовался Тодороки и достал из кармана куртки зажигалку, которую протянул замершему на месте Бакуго.

— Я?! Взволнован?! — он скривил губы, принимаясь с еще большим остервенением чиркать колесом. — Я, блять, тут самый спокойный.

— Но….

— Оставь свои психические размышления при себе, кретин.

— Психологические, — поправил его Тодороки и с трудом подавил зевок, чуть нахмурив нос.

— А?! — Бакуго от накатившей злости раскрыл рот, отчего сигарета едва не выпала из него. — Тебя забыл спроси…

Тодороки чиркнул колесом. Кончик сигареты Бакуго прямо перед его носом загорелся.

— Какого хрена?! — еще больше разозлился тот, недоверчиво смотря на спокойное лицо фотографа. — Не лезь ко мне, — сощурился, прослеживая недоверчивым взглядом острые черты лица.

— Не фотографировать тебя, я помню.

— Вау, память, я смотрю, тебе не отшибло, — Бакуго глубоко вдохнул дым и выдохнул через нос, хмуро посмотрев на то, как фотограф убрал зажигалку в карман. — Ну так, а с какого черта ты разместил у себя мою барабанную установку?

Тодороки пару раз удивленно моргнул, потому что, во-первых, Бакуго заходил к нему на профиль и смотрел его фотографии? Он не мог зайти к нему случайно, потому что как бы ни старался Шото найти профиль барабанщика в приложении, чтобы отметить его профиль на фото, все его попытки потерпели крах (уже позже Тодороки пришло в голову логичное объяснение, что тот, кто не любит фотографироваться, вряд ли будет иметь личный профиль в приложении, созданном для того, чтобы ими делиться); во-вторых, да, он выложил эту фотографию и даже добавил в коллекцию любимых (а еще отправил на конкурс, но Бакуго об этом лучше, конечно, не знать).

— Ты просил, чтобы я не фотографировал тебя. О твоем инструменте разговора не было, — Шото пожал плечами, не обращая внимание на то, как от выдохнутого Бакуго дыма в лицо заслезились глаза. — Если она тебя так раздражала, то написал бы мне в личные сообщения и я бы немедленно удалил ее.

Тодороки не хотел ее удалять, потому что она мало того, чтобы была единственной фотографией барабанщика (его тень можно было разглядеть в углу), так еще и нравилась ему больше, чем любая другая, сделанная в ту ночь.

Не то чтобы Шото хотел иметь больше его фото, просто… обычно на этом он закруглялся в своих недолгих размышлениях.

— Завались, — цыкнул Бакуго, махнув рукой, в которой держал сигарету. — Вон, там вход, — указал на черную приоткрытую дверь и прислонился спиной к бетонной стене. Он отвернулся от фотографа и поднес сигарету ко рту.

Тодороки, открыв дверь, оказался в светлом коридоре с противоположной стороны от входа в клуб. Миновав два поворота, он услышал из-за приоткрытой двери приглушенные знакомые голоса.

— …у Бакуго, когда вернется.

— Я такая глупая, совсем забыла предупредить.

— Струна! Струна! Я порвал струну! А… нет… это тень…

— Добрый вечер, — произнес Тодороки, входя в небольшое помещение, свет в котором был приятно приглушен и не раздражал глаза. На двух новеньких кожаных диванах, стоящих вплотную друг к другу, расположились «HERO». На маленьком столике стояли бутылки воды и лежала черно-оранжевая маска с рогами. На стене напротив них было установлено зеркало во всю стену, в котором отражались обеспокоенные лица.

— Привет, — махнула ему рукой Джиро, в немой панике грызя накрашенные ногти на другой.

Тодороки не всегда понимал чувства других, когда это касалось общения с глазу на глаз (через объектив фотоаппарата все было гораздо проще). Не сказать, что уровень его эмпатии находился там же, где и рейтинг последних фильмов «Трансформеров», однако и понимающим настроение коллектива его назвать было нельзя.

Но то, что в воздухе витало гнетущее чувство тревоги, от которой спастись можно было только в случае скорого попадания на улицу (и еще пройти метров тридцать до центральной дороги), догадалась бы даже бесчувственная табуретка.

— Извини, у меня совершенно вылетело из головы то, что тебе нужно было дать пропуск на вход, — сочувственно произнесла побледневшая Яойорозу, выглядящая подавленной и обеспокоенной; казалось, будто ее мысли были далеки от происходящего. — И мой телефон разрядился, — добавила она, крутя в руках телефон с брелоком и отводя взгляд в сторону.

— Все в порядке. Бакуго встретил меня.

Яойорозу поднялась с дивана и протянула ему широкий бумажный браслет, который надела на его запястье.

— Спасибо.

— На дороге мусорные баки не валялись? Он грозился, что перевернет их, — Токоями протирал гитарные струны, с нежностью придерживая инструмент за гриф.

— Нет, — ответил Тодороки и достал фотоаппарат из сумки, сразу же устанавливая вспышку.

Дверь за его спиной с громким стуком ударилась о стену, извещая о приходе Бакуго, отчего участники группы нервно вздрогнули; фотограф остался невозмутим.

— Да ты совсем спятил? Хочешь тут все раздолбать? — возмутилась Джиро.

— Заткнись, — прошипел тот и сел на пол, сгибая ноги в коленях и постукивая пальцами по сиденью, на которое опирался локтем.

— Там много народу? — поинтересовался Каминари, пытающийся привести волосы в порядок, но безмерной суетой лишь превращал их в воронье гнездо.

— Откуда я знаю?!

— Я могу посмотреть зал? Чтобы проще было сориентироваться во время съемки? — спросил Тодороки и, получив кивок от Яойорозу, вышел из комнаты.

Зал по скромному подсчету Тодороки вмещал меньше пятисот человек. Небольшая сцена находилась на возвышенности, чтобы пришедшая толпа могла разглядеть выступающих. Музыкальные инструменты уже находились на ней, готовые к использованию. В помещении было довольно прохладно, однако запах алкоголя все равно ударил в нос.

Тодороки в задумчивости поднялся на второй этаж, на котором были расположены столики для вип-посетителей (пришлось показывать отданный Яойорозу бумажный браслет), и увидел, как в зал начали запускать людей. Некоторые сразу направились в стоящий слева бар, другие же метнулись к сцене, занимая удачные места.

Когда Шото, довольный получившимися пробными снимками и приметивший места для съемки, возвращался в комнату, он едва не столкнулся в дверях с мужчиной в черной футболке.

— Пятнадцать-двадцать минут, — повторил тот и направился в сторону зала.

— Если что, то я не паникую, — заявила Джиро, делая глубокий вдох.

— Скажи это своим сгрызенным пальцам, мисс-я-не-паникую, — произнес Каминари и скривился от полученного тычка в бок.

Тодороки не умел подбадривать друзей, когда те находились в состоянии, близком к нервному срыву, и ограничивался тем, что был рядом, изредка вставляя слова поддержки (а вот Мидория и Иида справлялись с этим на «ура», так что они могли в любой момент открыть центр социальной помощи). Он был довольно прямолинейным, и это качество не раз помогало ему приводить друзей в чувства.

Во время первых съемок Тодороки уяснил, что если человек не чувствует себя спокойно в компании фотографа, то ни о каких удавшихся фотографиях не может идти речи. Это, по его мнению, можно было применить к любому виду творчества.

Несмотря на свою отстраненность при повседневном общении, как только он брал в руки фотоаппарат, он мог найти общий язык практически с любой моделью, чем восхищал Урараку.

— Как скоро в нас разочаруются, делаем ставки.

— Не нагнетай, — закатила глаза Джиро.

— Погодите, кажется, у меня в сумке были успокоительные, — Яойорозу потянулась к своей сумке.

— С каких пор ты носишь успокоительные?

— Этот концерт ничем не отличается от тех, которые вы давали в других клубах, — произнес Тодороки, сев на край дивана, чтобы поправить бумажный пропуск на руке; в тусклом свете круги под его глазами виднелись еще отчетливее. — Не воспринимайте его, как что-то, что вы должны выполнить на другом уровне.

— Совсем идиот? — Бакуго, сидящий на полу возле свободного дивана, сверкнул в темноте горящими красными глазами, постукивая пальцами по колену. — Не должны сделать на другом уровне? — наклонился вперед, в гневе поигрывая желваками; будь на месте Тодороки другой человек, ему мгновенно стало бы не по себе и он поспешил бы ретироваться куда подальше. — Это наш первый концерт, если до твоей тупоголовой башки еще не дошло.