Тодороки с сожалением подумал, что их количество несоизмеримо мало.

Тодороки просмотрел две сотни выложенных фото, на которых периодически мелькали все участники (в основном, конечно, Каминари). Было несколько незнакомых ему людей, на паре фото показалась Урарака, улыбающаяся в камеру вместе со счастливыми Яойорозу и Джиро. На нескольких фото мелькнула репетиционная, диван которой больше напоминал свалку (он не представлял собой свалку, но Тодороки любил идеальный порядок, так что…), чем место для отдыха.

По меркам Тодороки данный аккаунт больше походил на неофициальный, но строчка о том, что он верифицированный, развенчивала его предположения.

Тодороки зацепился взглядом за смазанное фото красноволосого парня, перекинувшего руку через шею Бакуго (Тодороки догадался, что это был он по схожим сережкам в ухе и части блондинистого затылка, попавшего в кадр). Отчего-то от этого фото защемило в груди и он быстро перелистнул пост.

Тодороки прокрутил несколько трясущихся видеозаписей, на которых выступающих было видно не лучше, чем армию белых ходоков во время финального боя с Королем Ночи. Звук тоже оставлял желать лучшего, периодически пропадая и скатываясь в не разбираемое монотонное гудение, но все же иногда Тодороки удавалось расслышать слова и связать их с теми, которые он услышал вчера. Однако видео постоянно останавливались и долго загружались из-за неполадок с сетью. Больше всего в съемной квартире Тодороки раздражал отрубающийся дешевенький вай-фай. С ним не справлялся такой же дешевый роутер, который довольно часто хотелось выкинуть из окна на проезжающее мимо авто.

Да, аккаунт в инстаграме группы не был идеален для тех, кто собирался привлекать внимание к своей музыке качественными фотографиями, но он казался Шото… душевным? Домашне-уютным? Настоящим и искренним, в отличие от многих других страниц, которые ему приходилось просматривать. Поэтому Тодороки не заметил, как провел на их профиле несколько часов, всматриваясь в кривые-косые фото с глупыми надписями под ними.

Решив, что вечером он выложит пару понравившихся вчерашних фотографий у себя, отметив «HERO», Тодороки поднялся с футона и направился на кухню готовить завтрак (обед).

А после Тодороки окунулся в привычное жизненное русло, состоящее из учебы-квартиры-фотографирования и разбавляемое редкими встречами с друзьями. Временами, при редактировании очередных фотографий в качестве домашней работы на семинары, на него накатывало почти осязаемое чувство опустошенности. Тогда он выходил на маленький балкон, на подоконнике которого стояла пепельница и фигурка кошки, приносящей удачу, доставал пачку сигарет и чиркал зажигалкой, задумчиво глядя на пустую улицу.

Несколько лет назад он мечтал о том, что когда-нибудь сможет накопить на квартиру в многоэтажном доме в центре, откуда будет открываться вид на встававшее солнце, фотографии которого коллекционировал в детстве. Тодороки не был романтиком (и вообще к ней относился довольно предвзято), однако до сих пор с трепетом предавался размышлениям о красном зареве.

В последнее время Шото не раз посещали мысли о том, правильно ли он поступил, уйдя из дома отца с сумкой наперевес и небольшими сбережениями, которые остались с летней подработки после сдачи экзаменов. Мидория, единственный знающий о том, насколько серьезным был их разлад в отношениях с отцом, не раз подбадривал его и утверждал, что тот принял верное решение. И поначалу Тодороки в это верил, но с каждым годом вера в это грозилась разбиться о суровую реальность.

Выходя за ворота огромного дома, Тодороки считал, что оставляет прошлое позади и направляется к детской мечте, в которой у него в руках был фотоаппарат и весь мир.

Смотря на пустую улицу с сигаретой в руке, Тодороки начал забывать об этом.

Тодороки, с головой погрузившись в редактирование скинутых на обработку фотографий для публикации в местной газете, пил вот уже вторую кружку кофе. Во сколько бы других изданий он не отправлял свои фотографии и резюме, чтобы его взяли на подработку, ему отвечали вежливым отказом.

Урарака считала это несправедливым. Иида и Мидория были с ней согласны. Тодороки тоже не понимал, почему это происходит, и старательно искал малозаметные ошибки в снимках, стараясь сделать идеальными последующие.

Так что пришедшее пару лет назад на почту письмо с одобрением его кандидатуры внештатного фотографа он воспринял как победу в изматывающей шахматной партии.

Телефон известил его о пришедшем уведомлении:

@mo_yaoyorozu:

«Здравствуй, Тодороки! Прошу прощения, что отвлекаю тебя! Нам очень понравились сделанные тобою месяц назад фотографии во время нашего выступления. Свободен ли ты в эту субботу вечером? Мы даем концерт в недавно открывшемся клубе на Кикукава и были бы рады, если бы ты смог провести фотосъемку».

У Шото на этой неделе совершенно отсутствовало время, поскольку ему нужно было дописать несколько работ и подготовить доклад к понедельнику (Тодороки с сожалением посмотрел на календарь, пакостливо извещающий о том, что до субботы оставалось два дня), но на сообщение о фотосъемке он ответил согласием.

Уже потом, заваривая быстрорастворимый кофе, он понял, что выспаться на этой неделе ему не удастся.

***

В субботу Тодороки прибыл на станцию Кикукава и, следуя за навигатором, направился к клубу, на ходу поджигая сигарету и закуривая, чтобы унять не пойми откуда взявшееся волнение.

Миновав несколько переходов, пару раз все-таки свернув не в ту сторону и едва не столкнувшись с черной тойотой с затонированными стеклами, Шото увидел выстроившуюся небольшую очередь перед входом в двухэтажное здание. Внешне оно мало походило на место, в котором проходили концерты, и больше напоминало среднестатистическое заброшенное здание (то, что оно расположилось во дворах, лишь усугубляло ситуацию).

Место для нового клуба, судя по всему, выбиралось мало того, что с закрытыми глазами, так еще и с помощью метода «тыка».

В руках у некоторых людей, пришедших на концерт, он заметил распечатанные билеты. На их наличие не обращал внимание охранник, смиренно ожидающий, когда настанет время, в которое можно будет пропускать народ.

Тодороки отошел в сторону и достал телефон, чтобы позвонить Яойорозу. Спустя пару секунд он обреченно взглянул на экран телефона, из динамика которого доносилось, что абонент недоступен. У него не оказалось больше ничьих контактов, поэтому, еще раз позвонив и не дождавшись ответа, он встал в конец очереди.

Без билета его, конечно, не пропустят, даже если он возникнет перед охранником с билбордром, извещающим о том, что он фотограф…

— Придурок! Ну и долго ты будешь здесь стоять?! — донесся до него грубый голос, от которого по спине пробежали мурашки и телефон едва не выпал из рук.

Тодороки обернулся и увидел в паре метров от себя растрепанного Бакуго, нервно постукивающего ногой по асфальту и теребящему в руке пачку сигарет. Стоящая в конце очереди пара девушек удивленно оглянулась на них, но, поняв, что ничего интересного не последует, вернулась к прерванному разговору.

— А где я должен быть? — Шото убрал телефон в задний карман джинсов. Он подошел к нему.

— У тебя билет есть?! — возмущался барабанщик, развернувшись и направившись к заднему двору. — Или черный пояс по дзюдо?!

— Нет, — ответил Тодороки, поравнявшись с ним шагом.

— Тогда че ты встал у главного входа?! Думаешь, тебя за красивую рожу пропустят?!

— Вы мне не сообщили, куда идти, — ответил Тодороки, невольно задерживая внимание на фразе про красоту его рожи (у него был ожог на левой стороне его лица, о чем он уже давно не комплексовал, однако подобное высказывание невольно вызвало в нем смятение). Он протер глаза, почувствовав, как тяжелели веки от недосыпа.

— Поэтому я приперся сюда, черт.

Тодороки смотрел на то, как сконфуженный Бакуго, нервно чиркая колесом зажигалки с выгравированной надписью «Купи себе свою, уебок», пытался зажечь сигарету; маленькое пламя отказывалось появляться, чем выводило барабанщика из себя (если не подожжется сигарета, то подожжется он).