Когда Тодороки оказался на ночной улице и вдохнул свежий воздух, мысли в его голове наконец перестали напоминать пчелиный рой.
— Сегодня они выложились на полную, — счастливо улыбалась Урарака, смотря на темное, заволоченное облаками небо и выдыхая пар; в Токио стояла зима. — Впрочем, как и всегда.
— Ты часто бывала на их концертах? — Тодороки зажег сигарету и поднес ее к губам, вдыхая дым. Пульс давно унялся, сердце успокоилось, тогда как внутри все крошилось от невысказанных эмоций. Он сделал очередную затяжку, чтобы наконец почувствовать опору под ногами.
— М-м-м, — нахмурилась и вытянула губы в трубочку, — раза три или четыре. Они недавно начали выступать, хотя уже несколько лет вместе. Вы могли бы давно пойти со мной на их концерт, я же не раз приглашала. Тебя все-таки удалось затащить, осталось еще пригласить Мидорию и Ииду.
Мимо них проехала черная тойота с затонированными стеклами и скрылась за углом многоквартирного дома.
— Тебе на самом деле так сильно они нравятся?
— Да, — кивнула Урарака и опустила взгляд, смотря на крошки снега под ногами и утыкаясь носом в шарф. — Не знаю, как это объяснить, но на их выступлениях чувствуешь себя как… не знаю… как будто… ох, то есть… — сокрушенно пожала плечами девушка и сдалась. — В следующем месяце они будут давать первый сольный концерт. Я бы очень хотела попасть, но вряд ли смогу из-за подготовки к диплому. А у тебя как с ним дела обстоят?
— Более-менее, — Тодороки выпустил дым, наблюдая за тем, как он рассеивается в воздухе.
Тодороки зашел в небольшую съемную квартиру, расположенную на окраине города, в районе двух часов ночи. Включил свет, кинул ключи в тарелку, стоящую на тумбочке в коридоре, и сел на футон, протирая сонные глаза (он едва не уснул в мчащемся поезде). Он устало прислонился спиной к стене, безучастно смотря на трещины на потолке, пока пальцы отстукивали мерный, не выходящий из головы ритм последней песни с выступления.
Он думал о том, что фотографии можно будет рассортировать и завтра, и пропустил момент, когда глаза, перед которыми мелькали стучащие по тарелкам барабанные палочки, закрылись. В конце концов завтра воскресенье и никуда он не…
Комментарий к I. I remember, where it all began
песня, текст которой приведен: thousand foot krutch — courtesy call.
========== II. (So clearly) ==========
Проснулся Тодороки в шестом часу утра, когда тянущая боль от затекшей от неудобного положения спины прорезала пучину сна. Он заставил себя подняться, потирая шею, и сходить в душ, чуть не наступив на лежащую на пути сумку с фотоаппаратом.
Воспоминания о вчерашнем дне заставили его засуетиться и окончательно проснуться.
В съемной квартире Тодороки царили чистота и порядок, которым позавидовала бы лучшая служба клининга. Он, с детства приученный к порядку везде и во всем, старательно поддерживал его после съезда из отцовского дома.
Футон, расположившийся возле стены, небольшой столик, на котором лежал закрытый ноутбук и учебники по специальности, шкаф с покосившимися дверьми, держащийся на ножках благодаря своей непоколебимой силе духа, и пара прибитых полок, на которых умещалось оборудование для съемки (несколько объективов с различными фокусными расстояниями, штатив, карты памяти; место для вспышки пустовало), составляли всю мебель квартиры. В углу комнаты выстроились в два ряда купленные книги как по профессии, так и для развлекательного чтива (однокурсники считали Тодороки Шото довольно серьезным парнем, который в качестве расслабления читает Канта и Гете, поэтому очень бы удивились, увидев романы Паланика и книги Пратчетта).
Тодороки не мог позволить себе квартиру просторнее и уютнее, поскольку денег от съемок, на которые он выезжал раза два в неделю, еле хватало на еду. Если бы не стипендия и не снятая в половину цены квартира (из-за того, что он, по словам владелицы, «хороший одинокий мальчик»), жил бы он под мостом последние года четыре.
После того, как Тодороки заявил отцу, что не пойдет в бизнес по его стопам и не возглавит нефтегазовую компанию «Todoroki GO Industry», Энджи Тодороки выставил его из дома, отказавшись дать ему деньги на обучение и проживание (он выразился грубее, но Шото предпочел пропустить гнев отца мимо ушей, закидывая вещи в дорожную сумку под сметенные взгляды сестры и братьев).
Шото отца ненавидел.
И он явно не был бы против, если бы его задавила машина (желательно, конечно, камаз).
Это не будет равноценно испорченному детству и искалеченной детской психике, но моральное удовлетворение Тодороки получит.
Он никогда целенаправленно не искал информацию о том, как обстояли дела у отца и его компании в настоящий момент. До тех пор, пока новостные порталы не освещали эту тему, можно было предположить, что все у него шло своим чередом.
Несколько раз, правда, Тодороки все-таки удалось наткнуться на сплетни, в которых сообщалось о том, что крупный бизнес Энджи Тодороки протекал не без нарушений, за которые светила статья, но ни одна сальная новость не была подтверждена официально (Тодороки также не был бы против, если бы отца отправили отбывать немалый срок в тюрьму).
Тодороки вышел из душа, оперся руками о раковину и зачесал волосы назад, разглядывая ожог вокруг левого глаза, полученный в раннем детстве; когда-то он принимал успокоительные, от которых постоянно клонило в сон и тормозился мыслительный процесс, что выводило отца, возлагающего на него большие надежды, из себя. Таблетки отправились в урну, а на их место пришли кошмары из-за раннего прерывания лечения, периодически снящиеся и сейчас.
Тодороки вытер волосы полотенцем и, надев широкую футболку и домашние штаны, вышел из душа, сразу же направляясь к ноутбуку.
Шото уселся за столик с кружкой кофе в руках, быстро перекинул фотографии на ноутбук, рассортировывая их по нескольким папкам.
Воспоминания о вчерашнем концерте нахлынули новой волной, но уже не были столь яркими, поэтому он был достаточно спокоен для того, чтобы выполнять работу в редакторе.
К полудню фотографии были отредактированы и отобраны; несколько особенно понравившихся (гриф гитары, пронзительный взгляд вокалистки, профиль клавишницы и тень от барабанной установки, которую ему удалось с трудом поймать) отправились в особую папку; он тщательно вел ее еще с десятилетнего возраста.
Он несколько минут смотрел на открытую вот уже вторую неделю вкладку с проходившим в университете каждые полгода конкурсом; работы победителей печатались в журнале, попасть в который мечтал каждый его однокурсник. Тодороки налил себе вторую кружку кофе, подумал, помешивая сахар, и решился отправить фотографию с барабанной установкой.
Особо он ни на что не надеялся.
Тодороки скинул фотографии «HERO» по почте с пожеланием успехов в музыкальной карьере и потянулся, откидываясь на футон.
Нужно было писать диплом, собирать портфолио, чтобы после окончания найти работу, доделывать реферат, пока сроки не начали поджимать, и… Только Тодороки закрыл заболевшие от долгого сидения за ноутбуком глаза, как в его голове ослепительной вспышкой пронеслась мысль о том, что профиль «HERO» в инстаграме так и остался не просмотренным.
Он не мог объяснить навязчивое желание, преследующее его еще с вечера. Обычно он не интересовался тем, что происходило на страницах других людей, не считая нужным бессмысленно тратить время за подглядыванием в чужую жизнь, выкрашенную в кричаще-фэнтезийные цвета. Решив для себя, что делает это исходя из профессионального любопытства, он успокоился и выкинул из головы всплывшие перед глазами кожаные браслеты.
Он потянулся к телефону, открыл приложение, перешел по отправленной Ураракой ссылке в сообщениях и…
нет, над профилем нависли не тучи, а молот громовержца Тора.
Все не было настолько плохо, но чисто с эстетической стороны страница действительно оставляла желать лучшего. Но, кажется, пяти тысячам подписчиков профиль вполне пришелся по вкусу.
