Тодороки в очередной раз пришлось усаживать Бакуго на место.

***

— Это всего лишь гребаная дверь, я в состоянии сам ее открыть, — Бакуго стоял, опираясь о стену плечом, пока Тодороки вставлял ключ в дверной замок.

«Всего лишь дверь», «всего лишь пуля» — Тодороки был сыт этим по горло.

У него не было никакого желания спорить и доказывать, что да, он «может, но не стоит» (все его силы — и силы «HERO» — ушли на то, чтобы посадить Бакуго в такси). К тому же он подозревал, что обезболивающее, которое вкололи Бакуго, либо перестало действовать еще в машине, либо изначально не оказывало той помощи, которое должно было. Однако это не мешало ему (судя по всему, из-за природной упертости, которая родилась раньше него на пару минут) продолжать гнуть линию самостоятельного и независимого человека.

Замок щелкнул, и Тодороки пропустил Бакуго вперед.

Тот скинул кроссовки в коридоре и, не включая свет, медленно подошел к дивану, осторожно на него опускаясь. Тодороки отвернулся, закрывая дверь. Наверно, в другой момент он бы забеспокоился (и не показал бы это Бакуго, потому что тот такую реакцию явно бы не оценил), но сейчас он был настолько эмоционально вымотанным, что не чувствовал ничего.

Почти что вакуум. Не хватало только обреченно тянуть за оборванные тросы и лететь в пустоту, в которой не спас бы даже экзокостюм.

Тодороки снял обувь и прошел на мрачную кухню, чтобы выпить воды; у него пересохло во рту. Он совершал действия на автомате, пока осознание происходящего пряталось за стальными прутьями решетки. Уже наполнив стакан, он с опозданием подумал о том, что следовало спросить разрешения у Бакуго, прежде чем хозяйничать на его кухне. Тодороки быстро осушил стакан и налил воду и для него.

Возвращаясь в комнату, он увидел, как тот пытался снять испачканную толстовку. Бинт, которым была перевязана рана, ослепил своей белизной, казавшейся непростительно яркой во мраке комнаты. Бакуго запутался в рукаве и не мог просунуть голову в ворот, матерясь сквозь зубы.

Тодороки поставил стакан на заваленный стол, включил свет, озаривший помещение, и сел рядом с Бакуго на диван.

— Не лезь, — глухо прорычал тот из-под теплой ткани, продолжая бесполезные попытки снять толстовку.

Тодороки его не послушал и, взяв ткань, аккуратно потянул ее наверх.

— Я же сказа…

— Замолчи и позволь мне позаботиться о тебе.

Тодороки помог высунуть сначала правую руку, затем левую; толстовку он стянул сам, вконец растрепав волосы, и кинул ее грязным комом в угол дивана.

Шото смог ближе рассмотреть крепко держащуюся перевязку. Он отметил, что рана не раскрылась, несмотря на не прекращаемые попытки Бакуго посягнуть на ее целостность.

— Даже не думай ничего говорить, — угрюмо произнес Бакуго, заметив направление его взгляда.

— Не буду.

Бакуго недоверчиво сощурил глаза и откинулся на спинку дивана, поворачивая голову к окну, за которым стояла непроглядная тьма. Стрелки часов переползли отметку в одиннадцать и неслись вперед, отсчитывая минуты до конца сумасшедшего вторника.

Определенно, этот день войдет в историю самых длинных за их жизни. Просчитайте нормальность дня и придите к заключению, что тот напоминает пьяную параболу.

Тодороки не чувствовал практически ничего, превратившись в слепую тень себя. Усталость, больше эмоциональная, чем физическая, наконец сбила его с ног, заставляя приложиться затылком о гранитный пол и отключить способность трезво оценивать ситуацию. Что-то наподобие опущенного рубильника, нажатой красной кнопки, выпитой половины пачки успокоительных (они, кстати, ему нужны были несколько часов назад).

Прошедший день разбитыми картинами всплывал в его больном сознании, превратившись в поломанную мозаику шизофреника. Стакан воды явно не был тем, что могло бы помочь ему прийти в себя и структурировать разбросанные по участкам головы тяготящие события-паззлы; половина из них напоминала закрашенный черным лист.

Тодороки улетел в пустоту.

— Херовый день, да? — нарушил тишину Бакуго, и Тодороки посчитал, что все время, проведенное в молчании, они думали об одном и том же (скажем прямо, не самая приятная из всех возможных ситуаций, когда ты оказываешь на одной волне с кем-то близким).

— Начало было неплохим.

Бакуго усмехнулся, криво приподнимая уголок губ и демонстрируя острые клыки. Усмешка вышла пугающей, но у Тодороки от нее засвербело под ребрами.

Раздался телефонный звонок. Тодороки достал устройство из кармана.

— Кто?

— Яойорозу.

— Поставь на громкую связь, — Бакуго подтянулся на руках, болезненно сжимая зубы, и показал подбородком на телефон.

Тодороки нажал на кнопку вызова и включил громкую связь.

«Тодороки?» — в динамике раздался обеспокоенный голос девушки.

— Да.

«Слава богу, с тобой все в порядке! Как Бакуго?! Я не могу до него дозвониться».

— Нормально, лучше всех, — недовольно ответил Бакуго, доставая из кармана свой телефон и убеждаясь, что тот разряжен.

«Я хочу извиниться перед вами. — Тодороки с Бакуго переглянулись. — Я понимаю, что мои извинения не окупят произошед…»

— Но при чем здесь ты?

— Не ты же доставала огнестрел из стола.

«Мне следовало разобраться в ситуации, прежде чем отдавать вам эти документы».

— Ты понимаешь, что если бы не твоя супер-помощь, то этот кретин, — Бакуго ударил Тодороки ногой по голени, — сейчас бы торчал на каких-нибудь срочных курсах повышения квалификации?

— Сомневаюсь насчет курсов, но в целом Бакуго прав. Никто из вас не мог знать, что у моего поехавшего отца есть пистолет.

— И ты тоже не мог этого знать, — Бакуго сделал акцент на слове «ты», от мгновенно овладевшей злости расширяя ноздри.

— Я… должен был это предвидеть.

Что бы Бакуго ни говорил, Тодороки не мог перестать обвинять себя в случившемся. Ладно, хорошо, он готов был согласиться с тем, что на самом деле не предполагал наличие оружия у отца, но именно он позволил Бакуго влезть в это дерьмо.

Сегодня утром он буквально отправил ему пригласительную открытку.

— Да нихрена ты не должен был! — сорвался Бакуго, резко выпрямляясь и в тот же момент кривясь от кольнувшей боли в боку. — Черт.

«Бакуго?»

Тодороки дернулся, повернулся, осторожно прикладывая руку к бинту и проверяя его целостность.

— Да не лезь ты, — запротестовал Бакуго, но не предпринял попыток отцепить Тодороки от себя. Тот аккуратно провел кончиками пальцев по краям перевязки, не касаясь самой раны и не обращая внимания на шумно дышащего парня. — Напиши на своем долбанном лбу, если не можешь запомнить, что ты не виноват в том, что твой отец ебанутый в край. И если ты еще раз скажешь или подумаешь о такой херне, я разобью твой чертов фотоаппарат об твою же морду.

— Тебе стоит перестать угрожать мне моим же фотоаппаратом.

— А ты не неси тогда херню!

— Я не успел ничего толком сказать.

— Ты успел подумать, придурок.

Тодороки глубоко вздохнул, не желая продолжать бесполезный спор.

— Яойорозу, ты не знаешь, что с моим отцом сейчас? — Тодороки убрал руку, напоследок проведя пальцами по горячей коже (Бакуго рвано выдохнул), и поднес телефон ближе. — По новостям передавали, что его забрали в участок.

«На данный момент он в полицейском участке, да. У него взяли показания, но он останется там на какое-то время. Бакуго, тебя попросят дать показания как пострадавшего».

Бакуго недовольно скривил губы и наморщил нос.

— Вы обнародовали документы, в которых были данные о его махинациях. Почему вы не сделали этого с самого начала?

Яойорозу ответила не сразу.

«…Мой отец не был уверен в том, что все пройдет гладко. Он… на протяжении пары лет готовился развалить компанию Тодороки, — голос Яойорозу стал тише и взволнованнее. — Я… я узнала об этом пару часов назад. Я… приношу свои извинения еще раз. — Шото не успел повторить, что не держит на нее зла и ни в чем не винит, так как Яойорозу, взяв себя в руки, быстро продолжила уверенным голосом: — Произошедшее в офисе подняло общественный резонанс. Это был лучший момент для обнародования документов».