— Я в нормальном состоянии, гребаный ты мудак. Что мне будет от этого сраного пореза?

— Это не порез, а пулевое ранение.

За которое Тодороки Энджи светила статья. А еще статья за нелегальное хранение огнестрельного оружия (что там про мудаков, у которых ствол появляется хрен знает откуда? Никто не будет держать ствол в ящике стола? Ну да, как же). И за нелегальные сделки, которые десятью минутами ранее обнародовала «A-GAS», узнав о произошедшем в офисе «Todoroki GO Industry».

— Это порез, — закатил глаза Бакуго. — Пуля едва бок задела. Тебе же, блять, это еще в скорой сказали, пока ты там ноги из-за паники не откинул.

Тодороки, переложив листы, сел на лавку, поникнув плечами. Он знал Бакуго достаточно хорошо для того, чтобы понять, — проще пройти испытание на чистоту души и завладеть силой Шазама (спасибо, Токоями, за мини-экскурс в мир ДС), чем переубедить его.

— Извини за то, что втянул тебя в это.

Тодороки пожирало изнутри чувство вины, медленно отрывая от него куски и так же медленно пережевывая; оно смаковало и лыбилось где-то внутри, и по его губам стекала горячая кровь.

Та самая, которую Тодороки чувствовал на своих руках, когда в панике звонил в скорую, пока отца задерживали собственные охранники.

— Я сам втянулся, — махнул рукой Бакуго; ее перехватил Тодороки и крепко сжал длинные пальцы. — Если тебе интересно, то я все еще офигеваю от того, что компания отца Яойорозу была в этом замешана.

— Скорее, была той, кто всей этой ситуации и поспособствовала.

Тодороки застыл, почувствовав, как Бакуго переплел их пальцы. Ох, серьезно?

— Она знала или нет?

— Сомневаюсь, — ответил он. Перед его глазами стояло искреннее сочувствовавшее лицо Яойорозу, когда они разговаривали на улице во время празднования записи альбома.

Бакуго хмыкнул и оперся макушкой о стену, хмурясь от резкого движения.

— Сильно болит?

— Мне вкололи дохрена обезбола. Так что нет.

— Ты выглядишь, как человек, которому забыли дать обезбол.

Его нос был нахмурен, плечи казались стальными, а отросшая, спутавшаяся челка лезла в закрытые глаза и прилипала ко лбу. Толстовку можно было выкидывать прямо на выходе из больницы.

— Посмотри на себя, мудак. — Бакуго не повернулся, даже бровью не повел, но Шото понял, что речь идет о его опухшей левой стороне лица (еще у него стягивало болью живот, в который пришелся удар крепкого кулака, но понимание этого накатило на него только сейчас). — Пригнуться не мог?

— У меня нет опыта в таких вещах.

— Какого черта он тебя вообще ударил? — Бакуго сильнее сжал его пальцы (Тодороки подозревал, что он сделал это неосознанно, отчего поселившийся в груди жар передался на шею).

— Думаю, ему не понравилось, что я вырвал провода из стационарного телефона.

Фразу, которая выступила катализатором, Тодороки произносить не решился. Нет, он не был суеверным мальчиком, верящим в то, что слова материальны, но он не хотел заставлять Бакуго волноваться лишний раз (он мог отреагировать довольно бурно, а открывшаяся рана — последнее, что им было сейчас нужно).

— Я говорил потянуть время, а не ломать к хренам вещи в его кабинете.

— Я не силен в поддержании диалога, тебе ли это не знать.

Бакуго промямлил что-то нечленораздельное, неохотно соглашаясь.

Между ними воцарилось умиротворяющее молчание, прерываемое негромким шумом, разносящимся по всему первому этажу. Входные двери то и дело стучали, пропуская уходящих домой работников и посетителей. По телевизору передавали прогноз погоды, сообщающий о том, что ночью будет облачно, но без осадков.

Тодороки смотрел на их трепетно переплетенные пальцы и едва ощутимо гладил большой палец Бакуго своим,

смотрел на его мерно вздымающуюся грудь,

смотрел на прикрытые карие глаза,

пока дотошный звук выстрела в его голове не сменился на мотив новой песни «HERO».

От выбитых на сердце строчек песни до сих пор сжимались легкие и плавились ребра, превращаясь в расплавленный металл, щекочущими сгустками собирающийся внизу живота.

— Бакуго, ты просил ничего не говорить, но… спасибо.

— Ага, я всегда «за» то, чтобы проебать половину дня в метро, а вторую в больнице.

— Я про твою песню. Она…

Тодороки терялся. Потому что ни один существующий или существовавший язык не был способен выразить чувства, которые наполнили его в тот вечер.

— Я так и не сказал о том, что она прекрасна.

Бакуго молчал.

— Ну, бля, я понял это примерно тогда, когда ты трахал меня на моей же собственной кровати, — небрежно произнес он и отвернулся, краснея до черных сережек на ухе.

Тодороки назвал бы происходящее ночью по-другому, но да ладно.

— Не думай, что так будет всегда.

— Хм? — Тодороки склонил голову на бок.

— В следующий раз ты будешь снизу.

— Тебя ранили несколько часов назад, а ты уже думаешь о следующем разе?

— Ну да, — и прозвучало это как само собой разумеющееся.

Не сумев совладать с накатившими чувствами (Бакуго такой идиот, боже), Тодороки приблизил руку барабанщика к губам и оставил поцелуй на костяшках. Тот мгновенно напрягся и обернулся, встречаясь с усталым, полным невозможной ласки взглядом; Бакуго захлестнуло волной.

— Ты конченый придурок, — сказал он и обхватил Тодороки за шею свободной рукой. Он притянул его к себе и уткнул носом в плечо, своим касаясь вспотевшего виска.

— Тебе Киришима звонил раз десять, — Тодороки осторожно, стараясь не причинить боль, обнял его выше ранения, пришедшегося на левый бок. — И Каминари. Токоями с Джиро сообщениями засыпали.

Самому Тодороки писали Урарака и Мидория, разбудив бесконечно приходящими в общий чат уведомлениями Ииду. Так что вскоре телефон Тодороки разрывался от еще большего количества пронизанных паникой сообщений.

— Они тоже придурки, — Бакуго зарылся пальцами в его красно-белые волосы, ероша их на макушке. — Стоп, ты им сказал?

— Сейчас двадцать первый век, — Тодороки поцеловал его в шею, вдыхая запах медикаментов. — И здесь есть телевизор.

— Ох блять, только не говори, что эта херня по всем каналам.

— Здесь был включен только один, так что понятия не имею.

— Охрененно, — цыкнул Бакуго и, не рассчитав, дернул нахмурившегося Тодороки за волосы, заставив его поморщиться.

— Твои друзья обещали приехать в больницу. Сказали, что будут через полчаса.

Бакуго нахмурился.

— И когда они тебе это сказали?

Тодороки нехотя отстранился, посмотрел на часы на телефоне и снова уткнулся в подставленную шею, щекоча ее дыханием.

— Полчаса назад.

Двери с громким стуком распахнулись, являя в холле первого этажа переполошенную группу «HERO». Тодороки не нужно было поворачиваться, чтобы представить их обеспокоенные лица.

— Бакуго! — крикнул метнувшийся к нему Каминари. Джиро с Токоями, которые подошли к посту охраны, тоже направлялись в их сторону.

— Черт, — выругался тот и отпихнул от себя Тодороки.

— Что за хрень произошла?! — закричал Каминари, обращаясь то ли к Бакуго, то ли к Тодороки, в панике размахивая руками во все стороны; одна пуговица на его рубашке была пропущена.

— Почему ты здесь, а не в палате?! — вторила ему Джиро, бегло осмотрев взглядом их все еще переплетенные пальцы.

— Заткнитесь, — процедил Бакуго, злясь из-за свалившегося на него внимания.

— Он подписал отказ от госпитализации, — произнес Токоями, уже успевший просмотреть листы, на которых стояли подписи друга и главврача.

— Отдай эти сраные документы мне! — сразу же среагировал Бакуго, предпринимая резкую попытку подняться. Ее пресек Тодороки — он схватил его за плечо и удержал на месте.

— Если ты не хочешь оказаться в палате под капельницей, тебе стоит прекратить подрываться с места каждый раз, когда тебя что-то бесит, — в голосе Тодороки сквозило стальное спокойствие, которое подействовало на Бакуго лучше, чем любые угрозы.

— Может, его связать? — предложил чуть позже Каминари.