— Ты рассказал им все?

— Нет, — Бакуго покосился в его сторону. — Только в общих чертах.

— Вот как, — Тодороки опустил взгляд вниз, смотря на черную-черную воду, и заметил, как шнурки на правом кроссовке развязались и грозились послужить причиной его падения; но он не хотел отпускать руку Бакуго и пообещал себе не забыть завязать их позже (он не хотел отпускать Бакуго никогда, но кого волновали маленькие желания маленького Шото) . — Ты… просто так это оставишь? Они же поступили с тобой…

— Я не хочу иметь с ними ничего общего. Могут подавиться текстами, мне они нахер уже не нужны. Я… — Бакуго наморщил нос, — не хочу себя ассоциировать с ними. С группой. Но, наверно, и с текстами тоже.

— Как закрытая глава? — Тодороки крепче сжал его пальцы, заметив, как напряглась его сутулая спина.

— Она закрытой будет, когда я перестану сраться в отражение свое пялиться.

Тодороки отпустил его и убрал руку в карман своей ветровки.

— Ты не… думал обратиться…

— К мозгоправу? — презрительно фыркнул. — Нет, сам разберусь. Или ты мне поможешь. Ты же охренительно преуспел в этом.

— Я не должен был заставлять тебя смотреть.

— Ага, — кивнул Бакуго. — Сделаешь так еще раз, выбью зубы.

— Я удивился, когда ты этого не сделал, — признался Шото, вспоминая обескураженный взгляд после нагло украденного поцелуя.

— О, блять, я думал над этим, дерьма ты кусок, — Бакуго достал пачку сигарет, в очередной раз принимаясь за поиск зажигалки.

Тодороки протянул ему ту, что купил в Нагои. Красную. Бакуго шмыгнул носом и забрал ее себе.

— Да, я думал об этом, — он вернулся к разговору, когда кончик сигареты зажегся. — Когда ты уснул, я хотел врезать тебе, чтобы не лез не в свое дело, и оставить там. Но… — он развел руками в стороны, отчего пепел от сигареты полетел в сторону Шото. — Какого-то черта я приволок тебя домой.

Тодороки бы очень хотел поговорить о том, что было перед тем, как Бакуго увидел себя в отражении.

И он бы сделал это, если бы не отец, если бы не подписание договора и если бы не стремительно приближающееся семейное рабство. Он чувствовал, что Бакуго ожидал его объяснений, изредка ловя косой взгляд на своей щеке.

Что-то наподобие:

«Я не отказываюсь от своих слов»;

«Я все еще безумно влюблен в тебя»;

«Ты замечательный».

Но.

«Тогда твоему парню придется закупиться протезами для рук».

Тодороки молчал, вдыхая дым.

Бакуго показал кивком головы на поднимающееся солнце, там, за высотными домами, где небо начало проясняться.

— Восход? — Тодороки, не веря, посмотрел на Бакуго; в разноцветных глазах так и сквозило удивление, которое не могло уместиться в зрачках. — Ты привел меня, фотографа, смотреть на восход?

Бакуго закатил глаза, доставая новую сигарету.

— И много у тебя фотографий восхода с моста на балках в шести метрах от земли?

— До такого я не додумался, — Тодороки вытащил из чехла фотоаппарат и повесил его на шею. Он не имел ни малейшего представления, как ему реагировать на это. Бакуго сорвал его в пять утра ради этого? Господи, он просто…

— Еще бы, — Бакуго вдыхал дым и прожигал его злобным взглядом, крутя красную зажигалку. — Ты же все пытаешься сделать супер правильно. Наверно, вас там в универе натаскали, чтобы вы не залезали на мосты, а то разобьетесь и фотоаппараты утопите.

— Скажи честно, тебе Каминари это посоветовал?

— Знаешь, я уже начинаю думать, что это плохая идея. А еще, — он несильно ударил его по ноге, — что скинуть тебя отсюда — отличная. — Он задумчиво жевал губу, пока Тодороки настраивал фотоаппарат, а потом произнес: — Разве тебе не нравится его фотографировать? Сам же говорил. Еще ты нес какую-то чушь про банальность. Любую банальность можно подать так, что она превратится во что-то удивительное, лишь бы руки были из того места и голова соображала. — Бакуго чиркал зажигалкой, проводя по колесику и смотря на слабый огонь, пока Тодороки не поднимал взгляда от дисплея. — У тебя было много фоток рассвета, когда ты только начал выкладываться.

У Тодороки уголок губ дернулся.

— Да, — он прикусил губу — осознание того, что Бакуго помнил тот разговор на холме, что он исследовал его профиль (да у него больше двух тысяч постов, он уже и сам позабыл о том, что было в самом начале), беспокойно вторило в груди ревом сотен реактивных турбин.

Пока он думал над тем, как сказать, что он больше не собирается фотографировать,

Бакуго тащил его сюда, чтобы напомнить о том, что он так сильно любил.

Тодороки делал розово-красные снимки под размеренное дыхание рядом и далекий шум просыпающегося города.

Если бы он сейчас умер и все-таки оказался в раю, то вот этот момент был бы его памятным воспоминанием, в котором он мог бы остаться на всю жизнь после смерти.

— Вы что там делаете?! — донеслось снизу, возвращая Тодороки к действительности. — Слезайте живо!!

Тодороки и Бакуго увидели стоящего под ними полицейского.

— Вот же блять, — Бакуго потушил сигарету об балку и убрал зажигалку в карман джинсов.

— Не смей здесь мусорить!!

— Да я не… ой, нахер.

— И какие у тебя предложения? — спросил Тодороки, быстро убирая фотоаппарат в чехол и медленно поднимаясь вслед за Бакуго. Тот, держа равновесие, схватил его за плечо, указывая головой на место, с которого они забирались.

Тодороки сделал осторожный шаг под испуганным взглядом полицейского, держащегося за голову и причитающего, каким же безалаберным выросло молодое поколение. Мужчина, придя в себя, достал блеснувшие в рассвете наручники.

— Бакуго? — Тодороки остановился, чуть оборачиваясь в сторону цыкнувшего парня, когда они достигли той высоты, с которой можно было спрыгнуть и не сломать себе шею.

— Помнишь, что я тебе говорил во время фестиваля? — шепнул Бакуго ему на ухо, отчего Шото чуть не оступился и не сорвался вниз. — После того, как ты свалил от охраны.

— Что ты бегал от полиции? — Тодороки сокрушенно посмотрел на него, замечая вспыхнувшие искры азарта, явно не сулящие ничего хорошего. — Бакуго, нет.

— Да, — неоспоримо. И обратился к полицейскому: — Можете нас там встретить?! А то он сейчас упадет, еле на ногах держится! Подохнет еще, а вам выговор прилетит в личное дело! Бумажки замучаетесь заполнять!

Тодороки затратил все свое самообладание на то, чтобы не закатить глаза.

Полицейский засуетился и поспешил подойти к низкой панели, готовясь подать руку.

— Валим, — сказал Бакуго и резво спрыгнул, коснувшись ладонью асфальта. Тодороки спрыгнул за ним и почувствовал боль в стопах, но не обратил на нее внимания; быстро проверил, надежно ли застегнута сумка с фотоаппаратом.

Под возмущенный крик полицейского они рванули к концу моста.

Тодороки не принимал участия в подобных авантюрах, предпочитая держаться от нарушения закона подальше (случай на фестивале был особенным). Его друзья были того же мнения, поэтому он не имел опыта побега от того, кто выкрикивал угрозы и гнался за ним с целью отправить в участок. А еще у этого кого-то имелась машина и сидящий в ней напарник (к счастью, не сразу среагировавший на учиненный уличный беспорядок), что не только добавляло напряженности, но и заставляло подпрыгивать адреналин в крови — ну прямо бюджетный батут.

Встречные потоки ветра били в лицо, беспокойство за фотоаппарат заставляло Тодороки отвлекаться на него и крепче сжимать лямку сумки, крики продолжали доноситься до его ушей, пока их нагоняла полицейская машина.

Поэтому, когда они добрались до конца моста и свернули в сторону многоэтажного здания, за аркой которого начинались дворы, Шото удивился, увидев в проносящемся отражении свою улыбку.

Они забежали во дворы и оперлись руками о стену, восстанавливая сбившееся от бега дыхание.

— Вот же мудак, — выругался Бакуго, зачесывая волосы. — Я этого не планировал.

— Залезая на архитектурное сооружение и нарушая правила безопасности ты не ожидал, что нас могут повязать?