Барабанщик посмотрел в видоискатель, выискивая занимательные кадры, и принялся крутиться, превращаясь в демо-версию волчка; он наставил его на отдыхающих, но, цыкнув, передумал и вновь принялся высматривать что-то… более интересное.
Тодороки внимательно следил за ним и думал, что с фотоаппаратом в руках тот выглядел трогательно-растерянным. Чуть погодя растерянность сменилась на неумолимое желание сделать хороший снимок, заставляя Бакуго со злобой всматриваться в видоискатель.
Он сделал несколько снимков прохожих и просмотрел то, что получилось.
— Ну хуйня конечно, — вынес вердикт и продемонстрировал Шото.
Тот спорить не стал и указал на клонящееся к воде дерево.
— Все еще хуйня.
Тодороки изменил настройки фокуса.
— Теперь ничего не видно.
Тодороки поменял их еще раз.
— Охренеть.
Шото подвинулся поближе.
— Да, отлично, — произнес он, глядя на снимок, на котором теплые цвета заката плавно скользили по ветвям и пестрели на воде оттенками оранжевого. Он поднял голову, встречаясь взглядом с Бакуго и забывая все то, что хотел сказать про снимок. Потому что о каком снимке может идти речь, если его и Бакуго разделяет несколько сантиметров, он чувствует его сбившееся дыхание на своей щеке, а в его красных линзах отражается алый закат? Тодороки не мог заставить себя отстраниться, потому что его тело сковало цепями, ладони прибило к земле, тогда как сердце отправили покорять морские глубины, не предоставив скафандра.
Бакуго отодвинулся.
— Я сделал лучший снимок в своей жизни, а ты говоришь «да, отлично»? — он натянул капюшон толстовки.
— Мне следовало снизойти до комплиментов? — Тодороки медленно выпрямился; одеревеневшие мышцы не слушались. — Не предполагал, что у тебя кинк на подобное.
— Иди нахер, — Бакуго отдал ему фотоаппарат и потянулся к мятой пачке сигарет. Никотиновую палочку он достал не сразу, тогда как зажигалку и вовсе не нашел. Шото протянул ему свою.
Тодороки положил локоть на согнутую левую ногу, искрящими глазами смотря на заходящее солнце и вдыхая один с Бакуго дым.
— Раньше мне нравилось фотографировать в это время суток. И рано утром тоже. Кажется, одной из первых фотографий, что я сделал, был восход. — Фотография получилась ужасной хотя бы потому, что камера в три мегапикселя не могла передать многообразие цветов неба, превращая их в красное месиво; однако он до сих пор с теплотой вспоминал то трепетное чувство, поселившееся в груди после просмотра снимка. — В детстве у меня была коллекция.
— А теперь что?
— Теперь я считаю это банальным.
Бакуго тихо хмыкнул, смотря на горящий конец сигареты.
В уютной тишине Тодороки расслабился, оставляя волнения из-за учебы и работы за горизонтом. Пока он сидел вместе с Бакуго на холме в парке, пока чувствовал на себе его беглый взгляд, от которого потели ладони, все казалось незначительным и мелким для того, чтобы обращать на это внимание. Кроме, разве что, самого Бакуго.
Будто планета скукожилась до размера атома, выбрасывая его в открытый космос и неся к опаляющему лоб и щеки солнцу.
Когда на Токио опустился вечерний сумрак, Тодороки откинулся на еще хранящую тепло землю и положил руки за голову; та немного кружилась от усталости, недосыпа и совсем немного из-за Бакуго.
— Бакуго?
— Че?
— Как ты понял, что играть в группе на барабанах — это то, чем ты хочешь заниматься?
— Хер знает, — он глубоко втянул дым очередной сигареты. — Меня дико прет от этого. Иногда хочется разъебать барабаны, потому что музыка выходит дерьмовой, ну а потом наконец получается поймать ритм и… — Бакуго обернулся и посмотрел, чуть оттянув капюшон назад, на прикрывшего в безмятежном спокойствии глаза Шото, с губ которого слетали тихие выдохи, неслышные из-за шелеста травы. — Еще мне доставляет, когда люди слушают мою музыку. Как будто… получается до них донести что-то важное.
— Это звучит трогательно.
— …Ща как засуну сигарету тебе между глаз.
Тодороки улыбнулся.
— Но самое крутое чувство, это когда людей не только качает под музыку, но и когда они поют твои тексты, — Бакуго потушил сигарету о пачку и отправил щелчком окурок с холма, чудом не попадая на голову проходящему мужчине.
Тодороки приподнялся на локтях и склонил голову.
— Но Джиро говорила, что ты не писал песни.
Бакуго запихнул пачку в карман толстовки, хмуря брови.
— Не для «HERO». — Он поднялся на ноги, отряхнул джинсы и протянул руку Шото, смотря на то, как семейная пара с детьми покидает парк. — Поднимай свою задницу. Или ты собираешься тут ночевать?
Тодороки готов был ночевать с Бакуго прямо здесь.
Он схватил его за руку и поднялся, не сразу отпуская мозолистые пальцы (Бакуго не спешил отпускать его тоже). Шото немного колотило от их недолгого прикосновения, когда они спускались с холма.
Тодороки оказался дома, когда на город опустился поздний вечер. Он не стал вытаскивать фотоаппарат из сумки, решив, что разберется со снимками завтра. Он, борясь с накатившей усталостью, достал из холодильника полупустую пачку хлопьев, насыпал их в тарелку и залил молоком.
Сидя за столом в компании ноутбука и тихо играющего egoRIFF, Тодороки пришел к выводу, что влюбился.
23:56. Baku_bang:
ты кофе-то купить не забыл?
Окончательно и бесповоротно.
Комментарий к VI. A strange type of chemistry
* NSFW — контент 18+
* золотой час — это ориентировочно первый час после восхода солнца и последний час перед его заходом. в это время солнце висит низко над горизонтом, излучая мягкий, рассеянный свет.
========== VII. I hope, that they see You in me ==========
На фестивале, проходящем в парке рядом со станцией Сибуя, народу было столько, что на входе приходилось отстаивать длинную очередь, несмотря на поставленное в каждом отдельном блоке множество рамок и подключенных к мероприятию волонтеров, оперативно выполняющих свою работу.
Тодороки ждал, когда Урарака и Иида пройдут через металлоискатели и окажутся на территории обширного парка, в самом конце которого расположилась сцена; с нее доносился рев электро-музыки, пронизывающей вибрациями тело даже на входе. Тодороки сочувствовал людям, которые стояли рядом с огромными колонками.
— Я думала, это никогда не закончится, — понурила голову Урарака, наконец добравшись до стоящего рядом с бордюром друга.
— Это необходимость, которая обеспечивает нам безопасность, — Иида протирал заляпавшиеся очки рукавом рубашки.
— Знаю-знаю.
Брат Ииды работал в полиции и смиренно охранял спокойствие города от нарушителей, поэтому к столпотворениям у металлоискателей он относился значительно спокойнее, чем не терпящая их подруга.
— Так, и куда пойдем? О! Я вижу палатку с яблоками в карамели! — мгновенно воодушевилась Урарака, но, заметив выстроившуюся очередь, так же быстро стушевалась.
— Это было ожидаемо, — похлопал ее по плечу Иида. — Фестиваль музыки в выходной день на одной из самых больших площадок города.
— Нет, такого я не ожидала, — вздохнула Урарака. — Еще хуже, чем в нашей школьной столовой.
Друзья синхронно кивнули, вспоминая не самые приятные школьные моменты, и двинулись к палатке с яблоками. Солнце ласкало голову; на этой неделе выдалась особенно теплая погода, которую половина токийцев восприняли с восторженным ликованием. Тодороки, с детства легко переносящий жару, держал в руках бутылку с купленным яблочным соком (потому что вода оказалась раскупленной) и косился на сцену, на которой выступала незнакомая группа.
Бакуго вчера жаловался, что их выступление хотели поставить на три часа дня — а это мало того, что сокращало количество людей, которые услышат их музыку, потому что народ подтягивался к вечеру (Тодороки косился на выход, косился на сцену и не понимал, куда тут еще можно подтягиваться), так еще и солнце пекло нещадно (по всем новостным телеканалам передавали, что эта неделя выдастся довольно жаркой для конца марта и рекомендовали почаще смотреть на термометр), отчего находиться на сцене почти сорок минут было равносильно пребыванию в царстве Аида. «HERO» повезло: одна из групп отказалась выступать в последний момент и освободила наиболее благоприятное время, на которое Джиро успела их протащить.
