— Тут была палатка где-то, — Шото оглянулся по сторонам.

— Там, — Бакуго ткнул пальцем в направлении, откуда пришел.

До палатки с едой они добрались довольно быстро. Бакуго жаловался на то, что в кофейне Шинсо «опять выебывается и качает права», транспорт может «отсосать», как и соседи, которые недавно завели собаку. Тодороки слушал, кивал и находил возмущающегося Бакуго до очаровательности милым.

— Ты живешь один? — спросил Шото, наконец открывая бутылку воды, и посмотрел налево, в гущу парка, почувствовав на себе чужой взгляд, однако, обернувшись, не увидел ничего подозрительного.

— Ага, — кивнул Бакуго, открывая банку с содовой. — Съехал от родителей после окончания школы. Я завалил выпускные экзамены и… — Бакуго приложился к банке, смотря на шумную детскую площадку.

— Тебя же не выгнали из дома?

— Не, — Бакуго вытер губы тыльной стороной ладони; нет-нет, Тодороки совсем не проследил это действие, что вы. — Мама наорала на меня, пиздец, я думал слух потеряю, но потом все нормально стало. Я не хотел у них балластом торчать и съехал.

— И ты после этого не хотел пересдать экзамены?

— Да мне плевать как-то было уже, — Бакуго удрученно пожал плечами и направился вниз по дороге к пруду, заканчивая разговор.

Тодороки хотел бы узнать больше, но… Он не видел ничего зазорного в том, чтобы не поступать в университет (в конце концов, это личное дело каждого), однако фраза Бакуго не выходила у него из головы.

— А твои родители? — невзначай поинтересовался Бакуго, когда они подходили к спуску. — Отец у тебя явно та еще свинья.

— Мягко сказано, — согласился Шото, ступая по каменной кладке дороги. — Мама умерла несколько лет назад в лечебнице. Я не видел ее с детства.

— А, — только и ответил Бакуго, проводя рукой по шее.

Тодороки до сих пор не был в курсе того, что произошло на самом деле. Отец поставил его и сестру с братьями перед фактом, отказавшись рассказывать подробности. Лишь позже он узнал, что в психбольницу она попала с легкой руки отца.

Тодороки плохо помнил свою мать, но в его груди теплились счастливые воспоминания о ней.

Он крутил между пальцев крышку от бутылки, пока они спускались по небольшой деревянной лестнице со скрипучими ступенями. По ней бежали двое веселящихся детей в звериных масках, которые продавались на входе в парк. Один из них, запнувшись о криво забитый гвоздь, оступился и начал падать, но Бакуго успел схватить его за ворот куртки.

— Под ноги смотри, — мрачно произнес он, отпуская ворот. Ребенок нервно кивнул и, поправив маску волка, быстро спустился.

Тодороки посмотрел на широкую спину Бакуго, вспоминая его черную маску. Если поначалу ее ношение на выступлениях казалось фотографу прихотью из разряда «а почему бы и нет, смотрится же здорово», то теперь он сомневался, что причина была только в этом.

Тодороки встречался со многими людьми, совершенно по-разному реагирующими на направленный на них объектив, однако среди его многочисленных контактов не было тех, кто так агрессивно отвечал на попытку сфотографировать его.

Или кто так же старательно избегал возможность случайно увидеть свое отражение в зеркальной поверхности.

Да, Тодороки не заметил следящую за ним черную тойоту, однако он все еще был внимательным к окружающим его людям. Поэтому понять, что с Бакуго что-то не так, не составило труда. Как сложить два плюс два или выиграть в крестики-нолики, зная правило двойного хода.

Тодороки и Бакуго оказались на широкой каменистой дороге.

Тодороки бы спросил, в чем крылась причина его отношения к себе, прямо сейчас,

но он понимал, что Бакуго его пошлет.

— К Токоями тут недавно фотографироваться полезли.

— Ваши фанатки?

— Типа, — неопределенно махнул рукой Бакуго. — Полезли на глазах у Каминари, которого они даже не заметили.

— И у него случился личностный кризис? — улыбнулся Шото, представляя вселенское разочарование на лице гитариста.

— Ну пока попыток летать с балкона он не предпринимал. Короче, я к чему это, — Бакуго почесал шею. — Ты придешь на фест? Может, ты посветишь перед пикачу фотоаппаратом и он отвиснет. Бля, не подумай, я не предлагаю нас сни…

— Да, мы собирались с Ураракой, — кивнул Тодороки. Бакуго его приглашал, да? У него в сердце распускались пионы. — И, наверно, с еще одним моим другом.

Они остановились возле темно-серого ограждения, за которым начинался неглубокий, чистый пруд, в котором крутилась, изредка приближаясь к поверхности, мелкая рыба.

— Охрененно, мы становимся все популярнее.

— А как же Яойорозу?

Бакуго заметно напрягся, отчего Шото раз двадцать успел пожалеть о том, что вернулся к напряженной теме.

— Это будет ее последнее выступление.

— Я обязательно приду, — еще раз кивнул Тодороки. — И фотографии сделаю.

— Да я же сказал, что фоткать не нужно, — скривился Бакуго, сжимая и разжимая кулаки.

— Я хочу, чтобы они остались у Яойорозу на память, — Шото оперся сложенными руками на ограждение, глядя на спокойную воду; в центре пруда располагался небольшой островок, к которому можно было доплыть на лодках, сдающихся в прокат на час.

Он помнил, как серьезно Яойорозу относилась к выступлениям и с каким трепетом играла на клавишах (в конце концов, ее снимок с выступления в клубе до сих пор хранился в коллекционной папке на рабочем столе). Тодороки хотел, чтобы у нее сохранилось цифровое воспоминание о важном моменте.

Это было одной из причин, из-за которых Шото решил поступать на факультет фотографии. Если он не сможет даже этого, то какой из него, черт возьми, тогда фотограф?

— Бакуго, смотри, — указал Тодороки на подплывшую к ним рыбу, виднеющуюся сквозь чистую гладь прозрачной воды. Бакуго подошел поближе, но почти сразу отстранился, так и не увидев, как та юркнула и исчезла в глубине.

Поднялся ветер, отчего по воде побежала рябь, играючи извиваясь; челка Тодороки взметнулась, открывая его лоб.

— Черт, кофе, — произнес Шото, смотря на то, как брошенный бумажный стаканчик из-под кофе прибило к земле.

Бакуго прокашлялся.

— Че?

— В холодильнике кончился кофе. Нужно не забыть купить по дороге домой.

— Почему ты… держишь кофе в холодильнике? — брови Бакуго поползли вверх гусеницами.

— Чтобы он не испортился.

Бакуго моргнул и громко рассмеялся.

***

— И ты тупо фоткаешь все, что видишь?

— Не все.

Бакуго и Тодороки сидели на невысоком холме в центре парка; несколько маленьких групп отдыхающих, которых не испугал ни крутой подъем, ни опустившаяся вечерняя прохлада, расположились по его периметру, смотря на притягательный закат. Солнце уже начало клониться к горизонту, играя красными оттенками бликов на воде. Приходилось жмурить глаза.

— Только то, что кажется красивым, — Шото посмотрел на Бакуго, вытянувшего ноги и опирающегося на ладони; тот рассматривал прохожих внизу, соотносимых по размеру с фигурками Funko, пытаясь понять, где там что-то красивое увидел фотограф.

— Понимание красоты у всех разное. Но через фотографию ты можешь выразить свое видение.

Шото думал, что смотрел сейчас на самое красивое, что видел в своей жизни.

— Вот, — он протянул фотоаппарат щурящемуся Бакуго. — Попробуй. Сейчас золотой час*, но если что, я подкорректирую фотоаппарат.

— Ты мне даешь свой фотоаппарат, чтобы я пофотографировал? — на лице Бакуго заиграло недоумение вперемешку с отголосками других чувств, что в свете заходящего солнца сделало выражение более эмоциональным; Тодороки опустил голову.

— Тебе говорили, что ты внимательный?

— Блять, да пошел ты, — Бакуго выхватил камеру из его рук и просунул голову через ремень. — Я, скорее, землю сожру, чем кому-то позволю воспользоваться Эбони и Айвори.

— Я доверяю тебе, — честно ответил Шото; Бакуго едва не выронил фотоаппарат.

— Нахера тут столько кнопок? Куда нажимать-то? — Бакуго переворачивал фотоаппарат, пока Тодороки не показал ему на спусковую кнопку.