— Тогда вазу? — подал голос Иида вновь. — Керамическая ваза будет создавать гармоничную атмосферу в доме!

— Ты перечисляешь вещи из Ашана? — покосилась на друга Урарака.

Мидория помотал головой, сжимая низ растянутой толстовки с изображением Всесильного.

— Не думаю, что это хорошая идея, — уныло произнес он.

Мидория сломал голову над подарком для родителей Шинсо, с которыми познакомится на следующих выходных. Он с утра субботы тревожился, ходил слепой тенью самого себя, то и дело бормотал под нос различные варианты, которыми исписал всю тетрадь в сорок восемь листов, и в конце концов довел одноклассников до объявления коллективного обсуждения во имя спасения Мидории от самого себя (и самих себя от Мидории); в гостиной спустя два часа активного обсуждения остались только самые стойкие.

— Подари им интервью на моем канале! — полулежащий на диване Каминари резко выпрямился от возникшей идеи (и снова чуть не свалил ноутбук). — Точно! Интервью с родителями героев! Только предс…

— Каминари, я все-таки думаю, — прервала его Урарака, — что Мидории важно установить доверительные отношения с родителями Шинсо, а не быть выгнанным на улицу.

— На следующих выходных будет дождь, — сказал Иида.

— Тем более.

Тодороки продолжал пялиться в телевизор и думать о том, что в его душе тоже шел дождь. Ливень. Крушил в его внутреннем мире перевернутые здания и разбивал стекла, постепенно затапливая пространство.

Каминари поджал губы и развалился на диване, сокрушаясь из-за того, что одноклассники не разделяли гениальности его затеи.

— Шоколад? — предложил Иида, концентрируя внимание на пальцах. — Шоколад — это просто и со вкусом.

— Звучит как слоган.

— Как дешевый слоган, — впервые за вечер подал голос Бакуго, закатывая глаза. — Что за хрень вы придумываете? Просто подари его родителям цветы и чай и перестань всех заебывать.

— Я бы хотел что-то особенное, — Мидория покосился на него.

— Ты школьник, Деку! — Бакуго закрыл лицо рукой, не в силах наблюдать глупость одноклассника. — Тупоголовый школьник! Какое, блять, особенное? Трехчасовой полет вокруг Луны под слоганом «Сбегите от суеты»?

— А если цветы, то какие? — спросил Мидория, склоняя голову.

— Розы? — Иида обвел пристальным взглядом присутствующих. — Розы! — Показал два пальца вверх.

— Нет. Лучше подарить цветы в горшке. Так хотя бы будет оригинально. Азалию или бегонию.

— С каких пор ты стал разбираться в цветах? — Каминари от удивления отвлекся от работы над видео.

— Моя жизнь не вертится вокруг ютуб-канала.

Тодороки мог бы пошутить про профдеформацию, если бы они находились одни в гостиной (и если бы разговаривали друг с другом).

— Мне нравятся пионы. — Мидория в задумчивости поднес палец ко рту, после чего схватил исписанную тетрадь и ручку.

— Ты в любви кому собрался признаваться? — Бакуго тяжело вздохнул, будто разговаривал с детсадовцем. — Фиолетоголовому придурку или его родителям?

Мидория замер, так и не успев чиркнуть на последнем листке тетради.

— На языке цветов пион означает любовь.

— А, — произнес Мидория и чуть покраснел, тыча ручкой в место под губой. — То есть лучше азалию или бегонию?

— Лучше азалию. Считается, что этот сорняк что-то типа донора энергии для творчества, а еще восстанавливает гармонию. Но сначала узнай, есть ли у родителей аллергия на нее. — Бакуго поднялся с места и, убрав руки в карманы, направился к лестнице. — И если еще раз ты спросишь или пробормочешь про сраный подарок сраным родителям, я закопаю тебя в саду.

Мидория не слышал его: Мидория записывал идею в тетрадь, и тень обреченности на его лице наконец исчезла, растворяясь в теплом свете гостиной.

Тодороки краем глаза смотрел, как Бакуго поднимался по лестнице.

Наверно, думал Тодороки, ему следовало подарить Бакуго букет пионов и перестать морочить голову себе, ему и бедной Яойорозу, которой пришлось вчера сначала читать его сетования, а потом слушать.

Тодороки перевел взгляд на телевизор, на котором кадры стремительно сменялись один за другим.

П П П П И И О О О О Н Н

П П И И И О О Н Н

П П И И И О О Н Н Н Н

П П И И И О О О О Н Н

*пион

Он подскочил на месте, испугав Ииду и Урараку.

— Тодороки?

— Ты чего?

Тодороки пришел к выводу, что он идиот.

И перепрыгнул через диван, ломанувшись за Бакуго по лестнице.

Пришло понимание долгих переписок, совместных обедов, ожидания у выхода из общежития — всех мелочей, которые можно было бы принять за назревающую дружбу, если бы не старательно не воспринимаемые всерьез долгие взгляды, случайные прикосновения и покрасневшие щеки с кончиками ушей.

Наконец в его голове ясно предстала реальная картина с пушистыми облаками из сладкой ваты: Бакуго испытывал к нему чувства.

Он догнал Бакуго на четвертом, когда ему оставалось несколько шагов до комнаты.

Тодороки, перепрыгивая через две ступеньки, планировал долго-долго объясняться, говорить о том, что был идиотом (но Бакуго тоже был идиотом, потому что мог признаться первым), но оно все как-то само закрутилось, завертелось…

Тодороки схватил Бакуго за плечи, чтобы развернуть его и крепко прижаться к распахнувшимся губам.

Вздрогнувший Бакуго чудом не выпустил несколько взрывов из ладоней — потому что нечего подкрадываться к импульсивным, нервным героям.

Вздрогнувший Бакуго ударил Тодороки локтем в живот — потому что нечего подкрадываться к импульсивным, нервным героям.

У Тодороки выбило дыхание.

Справка: он думал о том, что не сможет дышать, но от по-це-лу-я, а не от удара в живот.

— Какого черта?! — закричал Бакуго, смотря на согнувшегося пополам одноклассника.

Тодороки осторожно выпрямлялся, морщась от боли.

— Нехрен ко мне подкрадываться! — Бакуго кричал, махал руками, но где-то на дне широко раскрытых глаз виднелись отголоски плещущей вины за пострадавшего одноклассника.

И все же следовало сначала нормально поговорить, подумал Тодороки. И схватил Бакуго за руки (на всякий случай) и поцеловал.

Поцелуй вышел смазанным и неловким. Он больше был похож на простое соприкосновение губ, но Тодороки и этого хватило, чтобы прошедшая по позвоночнику дрожь ударила по готовым вот-вот подогнуться коленям и подобралась к онемевшим пальцам. У него внутри все перевернулось и подорвалось, будто он встал на мину и разлетелся на сотни маленьких Тодороки, готовых вплавиться в Бакуго, руки которого он сжимал и к губам которого робко прижимался.

Тодороки, отстранившись, выдохнул ему в губы и открыл глаза, видя в красных шок вперемешку с испугом.

Бакуго понадобилось несколько секунд на осознание (за это время Тодороки чуть не поседел и на левую сторону). А потом Бакуго притянул его к себе и, попытавшись поцеловать, больно задел носом его нос.

— Бля.

Тодороки хотелось смеяться.

И целоваться, да.

— Почему ты не сказал мне? — спросил Тодороки, сентиментально упираясь лбом в его висок и закрывая глаза. Пальцами он осторожно поглаживал запястья расслабившегося Бакуго, млея от своей же нежности.

— Что? — тихо спросил тот.

— О своих чувствах.

— Нет никаких чувств! — Бакуго оттолкнул Тодороки от себя и нахмурился, явно не понимая, зачем весь этот разговор, если они только что во всем разобрались. — И почему я должен был это делать?!

— А почему я? — Тодороки одернул задравшуюся рубашку почти с детской обидой.

Взгляд Бакуго метался, его желваки играли, зубы скрипели в приступе недовольства и нежелания объясняться. Но он посмотрел на Тодороки и, шумно вздохнув, громко сказал:

— Потому что я думал, что ты пошлешь меня!

— Я думал, что ты пошлешь меня тоже.

Тодороки было приятно осознавать, что морозящимся идиотом в данной ситуации был не только он.

— И я намекнул тебе! — Бакуго сложил руки на груди и оперся спиной о стену.

Тодороки уставился на него, приподнимая бровь.