Бакуго чувствовал себя последним идиотом и пропащим кретином, потому что тогда, когда двумордый прижимал его к земле и уговаривал бросить оружие, он думал не о выпущенных мозгах и не об ублюдке в костюме в центре площади, который пустил по пизде уклад Трайтона и заслужил как минимум сдохнуть, а о том, чтобы поцеловать Тодороки. Или чтобы он его поцеловал. Какая, блин, разница, кто кого поцелует, ес…

— Бакуго? — Тодороки внимательно смотрел на него, продолжая держать за руку.

— Че?

— У тебя такое лицо, будто ты хочешь перебить половину города.

«Я думаю о том, чтобы поцеловать тебя, мудак ты тупой», — подумал Бакуго.

— Мне пришлось расхреначить мотоцикл, — произнес Бакуго.

Короткий рассказ о сегодняшних передвижениях смог отвлечь от того, к чему он не был готов. Чувства, которые возбуждал в нем Тодороки, имели не много шансов превратиться во что-то обоюдно большее и не принести ему очередных проблем из-за привязанностей (они и так присутствовали в его жизни, превысив допустимый лимит). Ну потрясет его немного, потом перестанет и он снова будет смотреть на двумордого как на временного соседа, а не как на что-то, что претендовало на звание лучшего, что могло быть в его жизни (от собственных рассуждений Бакуго затошнило).

Он просто ляжет спать, а наутро все снова станет нормально.

— Я не знаю, что сказать, — произнес Тодороки, смотря на вату в своих руках. — Я рад, что ты смог выбраться и оставил того идиота ни с чем.

— Еще бы я не смог.

— Я хочу у тебя спросить о том, чем вы занимаетесь. То есть, — Тодороки нахмурился, — я понял чем. Эм. Я могу узнать подробности? Предполагаю, я слишком увяз, чтобы закрыть на это глаза.

Тодороки устало провел рукой по лбу, пальцами разглаживая возникшие на нем складки. Бакуго не испытывал жалости, но смотреть на то, как сильно тот был вымотан, ему не нравилось. В открывшиеся шлюзы сердца проникала горячечная забота, из-за чего хотелось положить руку (пальцы начало покалывать) ему на затылок и притянуть ближе.

Так когда там перестанет?

— Будто я в этом виноват.

— Ты был катализатором, наверно.

— Иди к черту со своим катализатором.

Бакуго не собирался лезть в его душу и разбираться в том, что он думал по поводу всего — он с первого ряда видел, как гайки в его голове начинали крутиться.

— Так что?

— Завтра, — ответил Бакуго. — Я слишком зае…

Тодороки, нахмурившись, осторожно взял его за подбородок. У Бакуго звезды и кометы перед глазами успели пронестись (вместе с участливым лицом Тодороки), прежде чем он почувствовал мягкое, мокрое прикосновение к своей щеке и несильное пощипывание.

— Я не заметил порез на щеке, — произнес Тодороки и убрал вату, опуская глаза.

— Ага, — сглотнул Бакуго, отворачиваясь в сторону. Тодороки кивнул, отворачиваясь в другую.

***

Бакуго проснулся от ярких солнечных лучей, слепящих глаза. Он, откинув одеяло, сел на кровати, почесывая шею и широко зевая. Снял с подзарядки телефон, на котором часы показывали первый час дня.

Нацепив чистую черную футболку и потертые джинсы, Бакуго вошел на кухню, на которой, уткнувшись в телефон, сидел Тодороки. Его волосы были растрепаны после сна, щека упиралась в сложенный кулак, остывшая кружка с кофе стояла позабытой на столе. Тот выглядел по-домашнему уютно.

— Доброе утро.

— Ага, — сказал Бакуго и зевнул. — Че ты делаешь?

— Смотрю сводки новостей. «Незапланированный рейд, вызванный поступившей информацией по закрытым каналам о крупных нарушениях, подавил их и выявил зачинщиков беспорядков. За совершенные крупные нарушения были сняты баллы. К глубокому сожалению всей редакции сообщаем о переносе ежегодно транслируемого рейда на тридцать дней». — Тодороки заблокировал телефон. — Предполагаю, их закрытые каналы дали течь.

Бакуго мог поставить все свои баллы на то, что тот иронизировал.

— Чайник уже успел остыть.

Бакуго кивнул и включил плиту, чувствуя, как спина жжется под пристальным взглядом.

— Ждешь экскурса? — Бакуго, локтями опершись о кухонный гарнитур, посмотрел на стоящее солнце, редкое для первой недели октября.

Бакуго рассказал о том, как Деку познакомил его с собравшимся сопротивлением. Два года назад, когда у них еще не было четкого плана, а долгие разговоры о том, что они хотят сделать, были только разговорами, они начали прощупывать почву. Медленно, оставаясь незаметными, они узнавали все больше потаенной и противозаконной информации, которая могла снять в рейтинге каждого ее нарушителя под сотню баллов и отправить на покой в виде остановки сердца.

После того, как к ним присоединились Каминари и Асуи, разбирающиеся в современных технологиях и технике, разведка пошла быстрее, поскольку помимо наглядной информации, слухов и предположений, они начали опираться на факты в виде статистики, которая не была доступна среднестатистическим гражданам.

Бакуго рассказал, что в Трайтоне больше десяти лет назад все было совсем не так, как сейчас, рассказал о том, кто был виновником происходящего, и о том, что в этом повязаны три крупные банды, имеющие привилегии.

— Когда я только оказался в четвертом, то поперся сразу к Мику, — произнес Бакуго, стоящий возле открытого окна и держащий сигарету; долгий рассказ его выматывал. — У меня было… одно дело к этому ублюдку, нужно было забрать одну вещь, так что… Тем, что я торчал у Мика, оказался пиздец как полезен местным энтузиастам. Не без содействия мудака Деку, который полгода мне на мозги давил, чтоб я к ним пристроился.

— Ты не хотел?

— У меня были другие дела и торчать с ними, рыская по архивам, мне никуда не уперлось до… — Бакуго стряхнул пепел с сигареты, — определенного момента. Но мы сейчас не обо мне. Если ты читал листовки, то должен понимать, что здесь творилось до твоего появления.

Тодороки кивнул.

— Да, их невозможно было не заметить. Я видел, как кто-то пытался одну из них отодрать, но не смог.

— Еще бы. Я же клеил. — Бакуго по-детски вздернул нос.

Тодороки улыбнулся.

— Считай, что ты меня завербовал, — произнес он.

— Никогда никого не вербовал, — хмыкнул Бакуго. Его социальные контакты ограничивались друзьями, не пойми почему терпящими его, и клиентами, с которыми приходилось иметь дело. Вербовка больше подходила для слишком дружелюбного и пышущего энтузиазмом Деку или Шинсо.

— Значит, я у тебя первый? — Тодороки склонил голову на бок, и Бакуго едва не поперхнулся дымом.

— Что за?.. — Бакуго откашлялся, чувствуя горечь на языке и в глотке. — Ты не можешь нормально выражаться?

— А что я не так сказал? — Тодороки невинно похлопал глазами и застыл, будто до него только дошла вся двусмысленность фразы. — О, — смущенно потянул руку к волосам и пригладил их на затылке.

Бакуго вперил взгляд на догорающую сигарету. Двумордый в этом своем смущении выглядел так, что…

Телефон Бакуго, который тот положил на стол, оповестил о пришедшем сообщении, спасающим от повисшей тишины. Асуи писала, что начала копаться в механизме ИРСа, и просила поблагодарить Тодороки от ее лица за новую игрушку.

— Вы вчера отобрали ИРС у пса? — Он, прочитав текст, неверяще смотрел на вынырнувшего из неловкости Тодороки.

— Да. Мидория отвлек его, а я перерезал ремень на его ИРСе.

Бакуго прикусил щеку изнутри, пытаясь понять, что он думает по этому поводу. С точки зрения выгоды и здравого смысла — все складывалось слишком хорошо (в это было трудно поверить при условии, что тот хрен в форме целенаправленно перся на их базу… или ему повезло — с какой стороны посмотреть — и чуйка его не подвела). С точки зрения самого Бакуго все было немного (совсем) по-другому.

Вместе с неуместной гордостью за этого дурака в нем разрасталось переживание за него же. Если бы что-то пошло не так… Бакуго просто выкинул бы его вещи из дома. Всего лишь.

Бакуго злился то ли на себя, то ли на него за испытываемые переживания. Почему, черт возьми, переживал он один?